Думаете, в средневековых университетах не было обнаглевших мажоров, козырявших фразой «Да ты знаешь, кто мой отец?» и считавших всех остальных нищебродами? Да, кстати, а что насчет нищебродов? Могли бедняки получить образование?
В 1487 году герцогу Баварии-Ландсхута поступила жалоба из университета Ингольштадта: одному из знатных студентов, пришедших на лекцию, не удалось сесть в первом ряду, где он привык располагаться со всем удобством; рассвирепев, он начал требовать, немедленно освободить для него место, угрожая оружием почтенному профессору прямо в лекционном зале. Да как же так можно? Что этот молодой человек себе позволяет? – вопрошал пострадавший ученый.
17 ноября 1520 года сенат университета Фрайбурга выдвинул против пятерых студентов обвинение в ношении неподобающей одежды, нарушавшей правила, – яркой, многоцветной, с разрезами, в общем, самый писк моды. Четырех студентов бюргерского происхождения приговорили к штрафу в один шиллинг, а единственный аристократ отделался простым предупреждением, хотя его обвиняли уже несколько раз, и именно его одежда отличалась наибольшим шиком. Двое из наказанных возмутились такой несправедливостью и потребовали лучше исключить их, чем так унижать. Что, видимо, и было сделано.
В 1487 году герцогу Баварии-Ландсхута поступила жалоба из университета Ингольштадта: одному из знатных студентов, пришедших на лекцию, не удалось сесть в первом ряду, где он привык располагаться со всем удобством; рассвирепев, он начал требовать, немедленно освободить для него место, угрожая оружием почтенному профессору прямо в лекционном зале. Да как же так можно? Что этот молодой человек себе позволяет? – вопрошал пострадавший ученый.
17 ноября 1520 года сенат университета Фрайбурга выдвинул против пятерых студентов обвинение в ношении неподобающей одежды, нарушавшей правила, – яркой, многоцветной, с разрезами, в общем, самый писк моды. Четырех студентов бюргерского происхождения приговорили к штрафу в один шиллинг, а единственный аристократ отделался простым предупреждением, хотя его обвиняли уже несколько раз, и именно его одежда отличалась наибольшим шиком. Двое из наказанных возмутились такой несправедливостью и потребовали лучше исключить их, чем так унижать. Что, видимо, и было сделано.
В 1546 году группа магистров Виттенбергского университета обратилась к саксонскому курфюрсту с коллективным письмом. Ректорат выпустил новый Kleiderordnung – правила, кому из обитателей университета какую одежду полагается носить. Многие знатные студенты не обратили на него никакого внимания, продолжая щеголять в модном коротком платье, в то время как им предписывалось скромное длинное. Обиженные преподаватели вопрошали: чем плохой и нерадивый студент благородного происхождения лучше заслуженного магистра? Вместо того чтобы призвать к порядку отпрысков аристократических родов, курфюрст потребовал у руководства университета примерно наказать авторов письма. Несправедливость ситуации была очевидна всем, тем не менее, через несколько недель ректорат выпустил новые правила, по которым знатным студентам разрешалось носить такую же одежду, как и магистрам.
…все люди равны, но некоторые, как известно, немного равнее. Сегодня мы склонны воспринимать старый европейский университет как свободную равноправную общность студентов и ученых, члены которой склоняются перед властью главной ценности – знания. Это заблуждение. Строгая иерархия существовала там с самого начала, выражаясь в многочисленных символах и ритуалах: церемониях, нормах общения, одежде, рассадке на официальных мероприятиях. Бакалавр, магистр, доктор, профессор, декан, канцлер, проректор и ректор – каждый ранг давал его обладателю определенные привилегии и требовал соответствующего почтения. Своеобразная иерархия существовала и среди студентов: те, кто проучились несколько семестров, стояли по студенческим понятиям выше только что поступивших и требовали к себе уважительного отношения, что выражалось в различных ритуалах студенческого быта.
В эту систему совершенно не вписывалась аристократия. Со второй половины 15 века она понемногу устремилась в университеты – сначала в небольших количествах, однако с середины 16 века все активнее. В Ингольштадте доля студентов из благородных семей в начале 16 столетия – 4,5%, а к концу его – уже 17%. В 1570-1605 годах доля знатных студентов составляла в Лейпциге 5,8%, в Эрфурте 6%, в Виттенберге 6,3%, в Йене 9,4%. Среди них находились уже графы и герцоги – будущие правители немецких земель.
Все бы хорошо, но возникла одна проблема: любой наглый 15-летний мальчишка из достаточно знатной и богатой семьи в социальном плане стоял выше не только профессора, в том числе с докторской степенью, но часто даже и самого ректора. Таких мальчишек становилось все больше, и далеко не все они понимали, как следует себя вести. Вызывающе роскошно одетые, с дорогим оружием на поясе, привыкшие к подобострастным поклонам и беспрекословному повиновению, не считающие нужным сдерживать себя в общении с простолюдинами. Они с большим трудом вписывались в университетскую структуру, не желая подчиняться ее правилам, основанным на академических рангах и старшинстве имматрикуляции.
Конечно, нельзя сказать, что они считали своих преподавателей полным ничтожеством. Все-таки в те времена обладатель докторской степени приравнивался по статусу к мелкой аристократии. Так что, допустим, ректор – это не просто человек значительный и в обществе уважаемый, но глава самостоятельного субъекта права, примерно как глава города, пусть и маленького. Тем важнее становилось для юных мажоров показать, кто здесь круче. Кто настоящий хозяин жизни. Отсюда – непрекращающиеся споры о том, кто кому какие почести должен оказывать, постоянные конфликты из-за вызывающего поведения знатных студентов, регулярные жалобы в высшие инстанции как от рассерженных профессоров, так и от оскорбленных аристократов. В архивах университетов и правителей за столетия скопилось множество таких записей.
Найти управу на зарвавшегося знатного мажора представлялось делом непростым. Он мог даже не произносить фразу «Да ты знаешь, кто мой отец?» - все и так прекрасно знали. Знали и о том, что аристократы вносили существенно более высокую плату за обучение, а также различные другие взносы. Что они привозили с собой слуг и компаньонов (которые тоже официально имматрикулировались) и платили за них тоже, притом, что те занятий не посещали. Вообще, университет старался получить со знатных студентов как можно больше денег за все, что возможно, – и те платили.
Кроме того, соображения престижа. У нас учится наследник самого барона, графа, герцога (нужное подчеркнуть)! Внук канцлера! Сын обергофмейстера! А лет через десять-двадцать, когда этот самый молодой человек унаследует титул или получит высокую придворную должность – разве не вспомнит он со светлой ностальгией прекрасные студенческие годы? Разве не окажет своей alma mater высокое покровительство? Неужели стоит наказывать или исключать способного мальчика только за то, что он носит слишком яркую одежду или достал шпагу в присутствии профессора?
Еще один интересный эффект присутствия знати в университетах – усиление социального расслоения и дискриминация малоимущих студентов. Возьмем, например, квартирный вопрос. Для студентов он всегда стояла остро: горожане не могли, а часто и не хотели сдавать им комнаты в достаточном количестве. Так появились коллегии – своеобразный прообраз студенческих общежитий. Студент получал там комнату (часто это была одна комната на двоих) и мог питаться в конвикте (что-то вроде студенческой столовой). В коллегии жили также некоторые неженатые преподаватели. Такие комнаты были недорогими, а для бедных студентов иногда даже бесплатными, но удобством не отличались. По своей аскетичности они больше напоминали монастырские кельи.
Однако вместимость любой коллегии оставалась ограниченной, а селиться в более чем скромных помещениях стремились обычно непритязательные студенты из небогатых семей и стипендиаты, считавшие каждый грош. Прием в коллегию и дешевая или бесплатная еда действительно становились для них вопросом выживания. Юноши же из состоятельных фамилий предпочитали арендовать жилье в городе: комфортнее, вкуснее, гораздо веселее и никакого контроля. Или снимать комнату в доме профессора – этот вариант выбирали те, кто приезжал действительно учиться, а не веселиться.
Но к середине 16 века ситуация поменялась. Богатых и знатных студентов становилось все больше, и те из них, кто не мог найти себе комнату в городе или не считал возможным жить в одном доме с простолюдинами, обращались к руководству университетов с просьбой предоставить им жилье. Быстро выяснилось, что путем нехитрого косметического ремонта комнату в коллегии можно сделать намного более комфортабельной и красивой, после чего сдавать ее за весьма высокую плату. Это означало, что беднякам из коллегий пришлось убраться. Куда?
В каждом крупном университете в свое время появлялись «дома для бедняков», где размещались как те, кто мог заплатить некую сумму за жилье, так и те, кому платить было совсем нечем. Так, «дом для бедняков» знаменитого Коллеж де Монтегю в Париже по утверждению Эразма Роттердамского в конце 15 века представлял собой «отвратительную дыру, в которой господствуют репрессивные порядки». При этом Эразм относился к числу тех, кто платил за проживание и находился поэтому в «привилегированном» положении. Те, кто заплатить не могли, отрабатывали жилье и еду на различных хозяйственных работах. Но это ладно. А вот суровые бытовые условия, запрет покидать территорию без разрешения, применение телесных наказаний, всего один комплект одежды и один кусок хлеба в день… да, разница между коллегиями могла быть огромной.
Юноши из бедных семей могли получить образование. Они допускались в университеты и освобождались от платы за обучение, а иногда за проживание и питание – это рассматривалось как проявление христианского милосердия и реализация принципа «знания должны быть доступны всем». Доля бедных или неимущих студентов, называемых pauperes, составляла в Средневековье примерно 15-20%. Но университетские власти их, конечно, не любили, а заботиться о них стремились по минимуму. Еще бы, ведь университеты полностью финансировались за счет студентов – их взносов за учебу, экзамены, питание и прочее, – а эта сомнительная категория мало того, что денег никаких не приносила, так еще и требовала определенных расходов!
Да, нередко эти расходы брала на себя церковь, иногда – добрый правитель, бывало, и щедрые меценаты – выпускники, многого добившиеся в жизни. Кроме того, неимущие студенты часто сами отрабатывали свое содержание. И все же ректораты всеми силами старались сократить «неоправданные расходы». А если деньги и выделялись в достаточном количестве, то часть их неизбежно оседала на разных этапах долгого пути от главного казначея до завхоза «коллегии для бедных».
Доходило до того, что правитель, каким-то образом узнававший о бедственном положении pauperes в том или ином университете, обращался к его руководству с требованием лучше заботиться о бедных студентах. Например, обеспечить им достаточные для выживания рационы или отремонтировать, наконец, жилые помещения. Насколько бедственным могло быть положение pauperes? Скажем так: однажды руководство Венского университета выпустило специальный документ, запрещавший студентам просить милостыню.
Кстати, Венский университет считался в Священной римской империи «университетом для бедняков» - по современным подсчетам, доля pauperes в 1450 году составляла там 26,7% (самая высокая в империи). Другой университет с репутацией «плебейского» - Гейдельберг с долей бедных студентов в 22%. Для сравнения, Кельнский университет – 14%, Лейпцигский – 17,5%. Аристократия предпочитала Ингольштадт, Фрайбург и Диллинген.
На каком основании студент освобождался от платы за обучение? Поначалу просто «на глаз». Статус и доход человека декан или ректор определял в личной беседе и по внешнему виду. Конечно, тут открывался широкий простор для махинаций: одеться в лохмотья, сочинить трогательную историю о голодном в детстве в семье без кормильца – до этого, несомненно, додумывались многие. С другой стороны, с таким подходом соискатель бесплатного места оказывался полностью зависимым от доброй воли и настроения собеседника. Однако процесс постепенно формализовался. Например, с 1510 года в том же Венском университете ввели норму, по которой право на бесплатное обучение получали лица с доходом менее 10 гульденов в год (это не так уж мало, многие неквалифицированные рабочие зарабатывали меньше) после предъявления соответствующих письменных доказательств.
Теоретически, конечно, знания – это дар Божий, они должны быть доступны каждому; по крайней мере, так это произносилось в торжественных речах и писалось в сочинениях о пользе образования. На практике же богатые и знатные студенты отделялись от бедных даже пространственно. Речь не только о том, что жили они в разных местах и в разных условиях – это как раз вполне естественно. Но в лекционном зале бедный студент никогда не мог бы занять место в первом ряду, чтобы хорошо слышать профессора и видеть все, что тот пишет на доске. Вот расценки из университета Орлеана, 1307 год: 10 шиллингов (видимо, в семестр) за место в первом ряду, 6 – во втором, 4 – в третьем, 2 – в четвертом.
С другой стороны, не стоит подходить к ситуации с современными мерками. В начале 16 века сыну крестьянина или мелкого ремесленника оказаться в одном лекционном зале с сыном барона или графа, слушать одного профессора и получать одни и те же задания – это уже огромное социальное достижение и невиданное проявление равенства. Грех жаловаться – учиться нужно.
______________________________________________________________________________
Автор: Ксения Чепикова
Отличный комментарий!