Я сидел напротив доктора и не мог понять: то ли он гений, то ли дурак, то ли искусный шарлатан.

Два дня назад я получил задание взять у него интервью, а вчера вечером он сам позвонил мне и буквально напросился в гости. Это было странно, ведь мы не были ранее знакомы. С другой стороны – я известный корреспондент, а наше издание – не последнее в регионе. Самым удивительным было время встречи: четыре часа утра. Конечно, как все выдающиеся люди, он был эксцентричен, но четыре часа утра… Это не лезло ни в какие рамки, и я бы конечно отказался, если бы не любопытное сочетание: признанный в мировом масштабе ученый-биолог и какие-то дурацкие публикации о загробной жизни. У меня взыграли профессиональный азарт и личное банальное любопытство: все хорошие журналисты очень любопытны, иначе не стали бы журналистами.

А он продолжал цедить сквозь зубы джин, выдавая обратно свои рассуждения на тот же манер. Беседа (или правильнее сказать «лекция»?) продолжалась примерно час, алкоголь появился минут сорок назад, поэтому мы были уже на ты.

- Ведь ты наверняка встречал в последнее время в этих ваших интернетах фразу о том, что «смерть – относительно недавнее изобретение природы». Любому имбецилу понятно, что из этого следует, разве нет? Идея лежит на поверхности. Медузы, гидры – весьма простые организмы. И они практически бессмертны. Неужели непонятно, что природа не настолько глупа, чтоб венец эволюции сделать смертным? – нудил он.

- Проф…

- Не нужно лести, я доктор, а не профессор, - иронически заметил он.

Я проигнорировал иронию. В конце концов у меня была конкретная цель, поставленная мне главным редактором.

- Хорошо, док. Я только хотел сказать, что высокоорганизованная нервная система вполне может быть компенсацией за недолговечность. Или, вернее, наоборот: недолговечность – прямое следствие сложности. В любом случае, я не вижу никакой связи между медузами и шаманством.

- Это потому, мой дорогой недалекий друг, что если есть связь между умом и недолговечностью, то ты явно меня переживешь…, - он перебил себя еще одним глотком.

Шутил он с тем же выражением лица, которое у него было во всех других ситуациях. Это было легко принять за насмешку или издевку, если не знать, насколько док был вежлив по натуре.

- Да… Что же я хотел сказать? Отличный джин… А, вот что: я – в первую очередь ученый, я рационален и логичен до абсурда. Я не стал бы утверждать ничего, что предварительно не проверил бы сам. Но я говорил и продолжаю утверждать, что…

- Что загробная жизнь существует?

- Нет же! Боже, ты издеваешься наверное?! Битый час распинаюсь… Не загробная жизнь. Разве бабочка – это загробная жизнь гусеницы?

Конечно же нет. Я утверждаю, что жизнь до смерти – это только детство человека. Что с эволюцией жизнь перестала быть только материальной. Что человек не менее вечен, чем медуза, но его телесная оболочка не нужна ему на всех этапах – только на начальном. И что главная задача при жизни… Как бы это сформулировать?, – ему явно не хватало терминов, - Сформировать внутри своего кокона наиболее живучую форму на потом.

- Ну, допустим… Да, не усмехайся: я журналист, не могу слепо верить всему, что говорят – у меня долг перед читателем. По крайней мере, перед некоторыми долг и я его отрабатываю в этой газетёнке. Допустим, что всё именно так. Почему тогда «дети» никак не контактируют со взрослыми?

Он задумчиво взглянул на меня.

- Не контактируют? Хм… А ты, значит, полагаешь, что не контактируют? Хорошо… Я бы мог тебе рассказать о неслучайности множества совпадений, которые наивные люди считают Знаками Свыше, о мотивирующих снах, о слишком умных животных, о цепочках маловероятных совпадений, но я лучше приведу более веский аргумент.

Я молча скептически улыбался и он продолжил.

- Для начала скажи мне, когда ты получил задачу взять у меня интервью?

- Позавчера, а какое…

- И два дня, надо полагать, усердно готовился? Собирал материалы обо мне и моих работах?

- Я профи, - сам себя не похвалишь, как говорится…

- Отлично. А что насчет вчерашних вечерних новостей?

- Я их не видел.

- Ничего страшного, я принес с собой. Это не ваш листок, но, полагаю, ты простишь мне…

Он достал из внутреннего кармана сильно сложенную газету конкурирующей редакции и протянул мне. Я стал бегло пробегать глазами заметки и быстро нашел, что он имел в виду: некрологи. «К нашему большому сожалению… безвременно… выдающийся ученый-биолог… мировое признание… утрата… выражаем родственникам…». Сначала я не понял. Медленно перечитал несколько раз и поднял взгляд на… пустое кресло. В квартире я был один.

А в семь утра мне позвонил редактор и отчитал за медлительность. По его словам, мы упустили возможность получить отличный материал, который вчера вечером стал бы уникальным. Информация у меня была… Но кто бы стал печатать историю журналиста, пьющего джин в одиночестве в четыре утра?