У меня был такой препод по ТОЭ. Увидеть и обосратся.
10.08.2015, 10:42
Не шути так больше. Не надо... Вот как надо шутить на студенческой шконке -
Тащемта у военных всё не как у людей, так что это нормально, они не чистые технари.
А кафедры эти -- вертолётовождения и самолётовождения, если чо.
А кафедры эти -- вертолётовождения и самолётовождения, если чо.
У меня в техническом же вузе на кафедре чёрной металлургии таки этот предмет назывался проще - электротехника.
Всемирная Выставка Жоп.
А я хорош.
я хз что это ток первый курс на кафедре електрохимии закончил
Ну давай, расскажи мне про катодную защиту.
Студент тупой - преподаватель показал ему ответ на ЯРЧАЙШЕМ примере, заставив самого студента пережить суть задаваемого ему вопроса. Он вытаскивает тупого/ленивого парня из дерьма. Если ты видишь тут только преподавательское хамство - я даже не знаю, какого размера должна быть твоя гордыня и насколько она легкоранима.
У нас был препод по электрометаллургии с квадратной головой, сам ростом чуть меньше двух метров, в аудитории заходил боком и без труда крошил мел пальцами (кто думает, что мел и так мягкий и хрупкий, предлагаю попробовать). Так вот он порой любил шутить шутки про две вещи: наших промышленников, частенько занимающихся откровенной хуйнёй, и про российский футбол. Второе уже сто лет как не смешно и приелось, а вот первое понять могли разве что человека два-три в группе. Было забавно смотреть, как все страдальчески выдавливают из себя "хе-хе" и улыбку, чтобы не расстраивать Геннадия Владиславовича, в прошлом к тому же МС по боксу.
Хотя лично я никогда не видел, чтобы он на кого-то не то, чтобы орал (хотя простая его речь была и без того громкой) или даже грубил, чтобы он с кем-то разговаривал недружелюбно. Но расстраивать его всё равно никто не хотел.
Хотя лично я никогда не видел, чтобы он на кого-то не то, чтобы орал (хотя простая его речь была и без того громкой) или даже грубил, чтобы он с кем-то разговаривал недружелюбно. Но расстраивать его всё равно никто не хотел.
Царевна Несрияна
К сожалению, встречал достаточно преподавателей, которые не смогли бы вызвать когнитивный диссонанс подобным поведением - уж слишком часто они себя неадекватно вели (а наезды, описанные в посте, воспринимались бы студентами просто как новый уровень неадеквата)
Браво!!
В восемьдесят шестом черт дернул меня подать документы в аспирантуру ГИТИС.
Сдавши на пятерки специальность и что-- то еще, я доковылял до экзамена по истории партии. (Другой истории, как и другой партии, у нас не было.)
Взявши билет, я расслабился, потому что сразу понял, что сдам на пять. Первым вопросом была дискуссия по нацвопросу на каком-то раннем съезде (сейчас уже, слава богу, не помню, на каком), а вторым -- доклад Андропова к 60-летию образования СССР.
Я все это, как назло, знал и, быстренько набросав конспект ответа, принялся слушать, как допрашивают абитуру, идущую по разнарядке из братских республик.
У экзаменационного стола мучалась девушка Лена. Работники приемной комиссии тщетно допытывали ее о самых простых вещах. Зоя Космодемьянская рассказала немцам больше, чем Лена в тот вечер -- экзаменаторам. Проблема экзаменаторов состояла в том, что повесить Лену они не могли: это был ценный республиканский кадр, который надо было принять в аспирантуру.
-- Ну, хорошо, Лена, -- сказали ей наконец, -- вы только не волнуйтесь. Назовите нам коммунистов, героев гражданской войны!
-- Чапаев, -- сказала Лена, выполнив ровно половину условия.
-- Так, -- комиссия тяжко вздохнула. -- А еще?
-- Фурманов, -- сказала Лена, выполнив вторую половину условия. Требовать от нее большего было совершенно бесполезно. Комиссионные головы переглянулись промеж собой, как опечаленный Змей Горыныч.
-- Лена, -- сказала одна голова. -- Вот вы откуда приехали? Из какого города?
-- Фрунзе, -- сказала Лена.
Змей Горыныч светло заулыбался и закивал всеми головами, давая понять девушке, что в поиске коммуниста-- героя она на верном пути.
-- Фрунзе! -- не веря своему счастью, сказала Лена.
-- Ну, вот видите, -- сказала комиссия. -- Вы же все знаете, только волнуетесь...
Получив "четыре", посланница советской Киргизии освободила место у стола, и я пошел за своей пятеркой с плюсом. Мне не терпелось отблагодарить экзаменаторов за их терпение своей эрудицией.
Первым делом я подробно изложил ленинскую позицию по национальному вопросу. Упомянул про сталинскую. Отдельно остановился на дискуссии по позиции группы Рыкова-- Пятакова. Экзаменаторы слушали все это, мрачнея от минуты к минуте. К концу ответа у меня появилось тревожное ощущение, что я рассказал им что-- то лишнее.
-- Все? -- сухо поинтересовалась дама, чьей фамилии я, к ее счастью, не запомнил. Я кивнул. -- Переходите ко второму вопросу.
Я опять кивнул и начал цитировать доклад Юрия Владимировича Андропова, крупными кусками застрявший в моей несчастной крупноячеистой памяти. Вывалив все это наружу, я посчитал вопрос закрытым. И совершенно напрасно.
-- Когда был сделан доклад? -- поинтересовалась дама.
Я прибавил к двадцати двум шестьдесят и ответил:
-- В восемьдесят втором году. В декабре.
-- Какого числа? -- уточнила дама.
-- Образован Союз? Двадцать второго.
-- Я спрашивала про доклад.
-- Не знаю, -- я мог предположить, что доклад случился тоже двадцать второго декабря, но не хотел гадать. Мне казалось, что это не принципиально.
-- В декабре, -- сказал я.
-- Числа не знаете, -- зафиксировала дама и скорбно переглянулась с другими головами. И вдруг, в долю секунды, я понял, что не поступлю в аспирантуру. И, забегая вперед, скажу, что угадал. В течение следующих двадцати минут я не смог ответить на простейшие вопросы. Самым простым из них была просьба назвать точную дату подписания Парижского договора о прекращении войны во Вьетнаме. Впрочем, если бы я вспомнил дату, меня бы попросили перечислить погибших вьетнамцев поименно.
Шансов не было. Как некогда говорил нам, студийцам, Костя Райкин: "Что такое страшный сон артиста? Это когда тебя не надо, а ты есть".
Я понял, что меня -- не надо, взял свои два балла и пошел прочь.
Сдавши на пятерки специальность и что-- то еще, я доковылял до экзамена по истории партии. (Другой истории, как и другой партии, у нас не было.)
Взявши билет, я расслабился, потому что сразу понял, что сдам на пять. Первым вопросом была дискуссия по нацвопросу на каком-то раннем съезде (сейчас уже, слава богу, не помню, на каком), а вторым -- доклад Андропова к 60-летию образования СССР.
Я все это, как назло, знал и, быстренько набросав конспект ответа, принялся слушать, как допрашивают абитуру, идущую по разнарядке из братских республик.
У экзаменационного стола мучалась девушка Лена. Работники приемной комиссии тщетно допытывали ее о самых простых вещах. Зоя Космодемьянская рассказала немцам больше, чем Лена в тот вечер -- экзаменаторам. Проблема экзаменаторов состояла в том, что повесить Лену они не могли: это был ценный республиканский кадр, который надо было принять в аспирантуру.
-- Ну, хорошо, Лена, -- сказали ей наконец, -- вы только не волнуйтесь. Назовите нам коммунистов, героев гражданской войны!
-- Чапаев, -- сказала Лена, выполнив ровно половину условия.
-- Так, -- комиссия тяжко вздохнула. -- А еще?
-- Фурманов, -- сказала Лена, выполнив вторую половину условия. Требовать от нее большего было совершенно бесполезно. Комиссионные головы переглянулись промеж собой, как опечаленный Змей Горыныч.
-- Лена, -- сказала одна голова. -- Вот вы откуда приехали? Из какого города?
-- Фрунзе, -- сказала Лена.
Змей Горыныч светло заулыбался и закивал всеми головами, давая понять девушке, что в поиске коммуниста-- героя она на верном пути.
-- Фрунзе! -- не веря своему счастью, сказала Лена.
-- Ну, вот видите, -- сказала комиссия. -- Вы же все знаете, только волнуетесь...
Получив "четыре", посланница советской Киргизии освободила место у стола, и я пошел за своей пятеркой с плюсом. Мне не терпелось отблагодарить экзаменаторов за их терпение своей эрудицией.
Первым делом я подробно изложил ленинскую позицию по национальному вопросу. Упомянул про сталинскую. Отдельно остановился на дискуссии по позиции группы Рыкова-- Пятакова. Экзаменаторы слушали все это, мрачнея от минуты к минуте. К концу ответа у меня появилось тревожное ощущение, что я рассказал им что-- то лишнее.
-- Все? -- сухо поинтересовалась дама, чьей фамилии я, к ее счастью, не запомнил. Я кивнул. -- Переходите ко второму вопросу.
Я опять кивнул и начал цитировать доклад Юрия Владимировича Андропова, крупными кусками застрявший в моей несчастной крупноячеистой памяти. Вывалив все это наружу, я посчитал вопрос закрытым. И совершенно напрасно.
-- Когда был сделан доклад? -- поинтересовалась дама.
Я прибавил к двадцати двум шестьдесят и ответил:
-- В восемьдесят втором году. В декабре.
-- Какого числа? -- уточнила дама.
-- Образован Союз? Двадцать второго.
-- Я спрашивала про доклад.
-- Не знаю, -- я мог предположить, что доклад случился тоже двадцать второго декабря, но не хотел гадать. Мне казалось, что это не принципиально.
-- В декабре, -- сказал я.
-- Числа не знаете, -- зафиксировала дама и скорбно переглянулась с другими головами. И вдруг, в долю секунды, я понял, что не поступлю в аспирантуру. И, забегая вперед, скажу, что угадал. В течение следующих двадцати минут я не смог ответить на простейшие вопросы. Самым простым из них была просьба назвать точную дату подписания Парижского договора о прекращении войны во Вьетнаме. Впрочем, если бы я вспомнил дату, меня бы попросили перечислить погибших вьетнамцев поименно.
Шансов не было. Как некогда говорил нам, студийцам, Костя Райкин: "Что такое страшный сон артиста? Это когда тебя не надо, а ты есть".
Я понял, что меня -- не надо, взял свои два балла и пошел прочь.
Больше лсд!
Чтобы написать коммент, необходимо залогиниться
