Ахтунг, СПОЙЛЕРЫ! Вырезки из книги "Конрад Кёрз: Ночной призрак".
Дабы Вы по случайности не начали читать очередные спойлеры, сам текст в коментах.Вменяемую картинку для привлечения вниманию, не бывавшую на Реакторе, найти тяжеловато, так что вот:
Вменяемую картинку для привлечения вниманию, не бывавшую на Реакторе, найти тяжеловато, так что вот:
В башенке замка, располагавшейся так высокого над пустынными равнинами, что раскачивалась на постоянном ветру, работал скульптор. Он напевал мелодию, которую смогли бы узнать немногие из живущих, бессмысленная песенка торговца с мира, разрушенного десятилетия назад.
Скульптор остановился, отошёл, чтобы оценить свой труд, и остался недоволен.
Скульптура неверно передавала черты. Да, она неподвижно сидела на троне, руки мёртвой хваткой вцепились в подлокотники, прямо как у человека, которого изображала скульптура. Статуя была из человеческих тканей, плоть, из которой она состояла, была взята у живых людей и применена скульптором в качестве глины. Многие часы работы вылились в произведение искусства, неспешное и точное, несмотря на то, что его создателю осталось жить несколько часов.
И всё же скульптура была неправильной.
Скульптор был единственным живым обитателем помещения. Тьма была столь абсолютной, что для всего, кроме теплового и сверхъестественного зрения она была непроницаемой. Скульптор в какой-то степени обладал и тем и другим. Никто кроме него не был способен видеть в этой комнате.
Он был живым богом, взращённым на мире вечных сумерек, один из двадцати удивительных сыновей, созданных человеком, который превосходил их всех, и который сам был своего рода скульптором.
Его звали Конрад Кёрз, и несмотря на то, что он обладал множеством даров, которыми наделил его отец, здравомыслие не входило в их число.
-Нет, нет, нет, - произнёс он. Для его зрения дыхание казалось сияющим облаком в холодном воздухе. В моменты ясности Кёрз вспоминал, как это было странно. На мёртвом Нострамо часто было душно. Он скучал по его темноте, но никогда по теплу. Он был обнажён, за исключением потёртого короткого плаща из чёрных перьев, но он не чувствовал холода.
-Так не пойдёт,- бледные руки, скользкие от крови, оторвали лицо скульптуры. Оно ей не принадлежало, поэтому с лёгкостью отошло, аккуратные швы, удерживавшие его на месте, разорвались без особых усилий со стороны Кёрза. Выброшенное лицо шлёпнулось на пол, где начало замерзать.
Человек, который был ядром скульптуры из плоти, был ещё жив, когда примарх начал свою работу, прибитый и привинченный к месту, чтобы подвергнуться вивисекции. Его вопли оживляли атмосферу, пока он не помер, что было эгоистично с его стороны. Большая часть этого бедолаги была заменена: его руки удлинились за счёт новых суставов, четыре разных ноги покоились на месте изначальных двух, его тело было разделено и соединено со вторым хребтом, его голова стала скопищем четырёх сломанных черепов, и тишина заменила ему голос.
Кёрз снова встал. Босые ноги ступали по холодному полу, что не доставляло ему никакого дискомфорта. Он опустил подбородок на окровавленную руку и окинул критическим взглядом свою работу.
-Я не могу запечатлеть лицо, - с сожалением произнёс он.
Он помнил его достаточно чётко. Он был примархом, и даже будучи таким ущербным, он ничего не забывал. Но когда он пытался запечатлеть лицо, которое всплывало у него в голове, оно утекало от него словно кровь в канаву. Расстроенный он ходил взад и вперёд, останавливаясь, чтобы посмотреть на скульптуру под разными углами.
Скульптор остановился, отошёл, чтобы оценить свой труд, и остался недоволен.
Скульптура неверно передавала черты. Да, она неподвижно сидела на троне, руки мёртвой хваткой вцепились в подлокотники, прямо как у человека, которого изображала скульптура. Статуя была из человеческих тканей, плоть, из которой она состояла, была взята у живых людей и применена скульптором в качестве глины. Многие часы работы вылились в произведение искусства, неспешное и точное, несмотря на то, что его создателю осталось жить несколько часов.
И всё же скульптура была неправильной.
Скульптор был единственным живым обитателем помещения. Тьма была столь абсолютной, что для всего, кроме теплового и сверхъестественного зрения она была непроницаемой. Скульптор в какой-то степени обладал и тем и другим. Никто кроме него не был способен видеть в этой комнате.
Он был живым богом, взращённым на мире вечных сумерек, один из двадцати удивительных сыновей, созданных человеком, который превосходил их всех, и который сам был своего рода скульптором.
Его звали Конрад Кёрз, и несмотря на то, что он обладал множеством даров, которыми наделил его отец, здравомыслие не входило в их число.
-Нет, нет, нет, - произнёс он. Для его зрения дыхание казалось сияющим облаком в холодном воздухе. В моменты ясности Кёрз вспоминал, как это было странно. На мёртвом Нострамо часто было душно. Он скучал по его темноте, но никогда по теплу. Он был обнажён, за исключением потёртого короткого плаща из чёрных перьев, но он не чувствовал холода.
-Так не пойдёт,- бледные руки, скользкие от крови, оторвали лицо скульптуры. Оно ей не принадлежало, поэтому с лёгкостью отошло, аккуратные швы, удерживавшие его на месте, разорвались без особых усилий со стороны Кёрза. Выброшенное лицо шлёпнулось на пол, где начало замерзать.
Человек, который был ядром скульптуры из плоти, был ещё жив, когда примарх начал свою работу, прибитый и привинченный к месту, чтобы подвергнуться вивисекции. Его вопли оживляли атмосферу, пока он не помер, что было эгоистично с его стороны. Большая часть этого бедолаги была заменена: его руки удлинились за счёт новых суставов, четыре разных ноги покоились на месте изначальных двух, его тело было разделено и соединено со вторым хребтом, его голова стала скопищем четырёх сломанных черепов, и тишина заменила ему голос.
Кёрз снова встал. Босые ноги ступали по холодному полу, что не доставляло ему никакого дискомфорта. Он опустил подбородок на окровавленную руку и окинул критическим взглядом свою работу.
-Я не могу запечатлеть лицо, - с сожалением произнёс он.
Он помнил его достаточно чётко. Он был примархом, и даже будучи таким ущербным, он ничего не забывал. Но когда он пытался запечатлеть лицо, которое всплывало у него в голове, оно утекало от него словно кровь в канаву. Расстроенный он ходил взад и вперёд, останавливаясь, чтобы посмотреть на скульптуру под разными углами.
Комната была большой. В стене находилось единственное высокое окно, которое не пропускало свет звёзд. Воздух Тсагуальсы был разреженным, солнце слабым, и недостаточное количество света достигало поверхности планеты, чтобы большинство глаз видело в темноте, но Кёрз находил звёздный свет невыносимо ярким, и панели окна представляли собой полуночный коллаж, затонированный, чтобы блокировать свет. Что изображал тёмный узор, не знал даже он. Это и к лучшему, потому что изображение было одним из самых ужасных - из тех, которые, увиденные однажды, вечно будут являться в предрассветные часы и высекать безумие из камня даже самых стойких умов.
Для смертного комната предстала бы ужасным подземельем, провонявшим смертью. Ничего не видя, этот человек всё равно почувствовал бы Кёрза, как тьму во тьме.
В комнате были смертные. Они больше не испытывали страха.
Стены были мешаниной камня и костей, вырванных из тысячи кричащих жертв. Пол был сделан из чёрного железа и выложен острыми рёбрами, покрытыми замёрзшей кровью. Руки, ноги, тела, головы, мозги, сердца, кишки и экскременты двух десятков выпотрошенных смертных были разбросаны повсюду, в некоторых местах они были свалены в кучи без разбора - сырьё для скульптуры Кёрза. Ещё больше тел свисало с крюков, прибитых к стенам, остатки лиц застыли в предсмертной агонии.
Небольшой участок был нетронут: пространство вокруг железной кафедры, выполненной в форме распростёртых крыльев летучей мыши, на которой покоилась тяжёлая книга, заключённая в человеческую кожу.
-Что же делать, что же делать?
Кёрз постучал чёрным ногтем по подбородку, вздохнул и вернулся к работе. В течение часа он резал, рвал и шил, разжёвывая плоть до размягчения, когда это было необходимо, прежде чем приделать сырые куски на место. Он говорил время от времени, поднимая материалы с пола. Каждое мягкое шипение - нострамский язык был богат ими - разносилось над камнями и костями, тихое и ядовитое как змеи. Каждый чавкающий звук резко раздавался в воздухе, когда он отрывал плоть от гор частей трупов. Он хрипел. Это была пещера хищника, полная звуков хищника. Логово больного льва, находящегося на пороге смерти, но от этого ещё более опасного.
Для смертного комната предстала бы ужасным подземельем, провонявшим смертью. Ничего не видя, этот человек всё равно почувствовал бы Кёрза, как тьму во тьме.
В комнате были смертные. Они больше не испытывали страха.
Стены были мешаниной камня и костей, вырванных из тысячи кричащих жертв. Пол был сделан из чёрного железа и выложен острыми рёбрами, покрытыми замёрзшей кровью. Руки, ноги, тела, головы, мозги, сердца, кишки и экскременты двух десятков выпотрошенных смертных были разбросаны повсюду, в некоторых местах они были свалены в кучи без разбора - сырьё для скульптуры Кёрза. Ещё больше тел свисало с крюков, прибитых к стенам, остатки лиц застыли в предсмертной агонии.
Небольшой участок был нетронут: пространство вокруг железной кафедры, выполненной в форме распростёртых крыльев летучей мыши, на которой покоилась тяжёлая книга, заключённая в человеческую кожу.
-Что же делать, что же делать?
Кёрз постучал чёрным ногтем по подбородку, вздохнул и вернулся к работе. В течение часа он резал, рвал и шил, разжёвывая плоть до размягчения, когда это было необходимо, прежде чем приделать сырые куски на место. Он говорил время от времени, поднимая материалы с пола. Каждое мягкое шипение - нострамский язык был богат ими - разносилось над камнями и костями, тихое и ядовитое как змеи. Каждый чавкающий звук резко раздавался в воздухе, когда он отрывал плоть от гор частей трупов. Он хрипел. Это была пещера хищника, полная звуков хищника. Логово больного льва, находящегося на пороге смерти, но от этого ещё более опасного.
У него ушло некоторое время на то, чтобы прикрепить выбранное им лицо к нагромождению черепов. Он растянул его, бережно согрев, прежде чем потянуть его зубами и руками. Когда он посчитал, что лицо достигло необходимых размеров, он пришил его на место, натянув как кожу на барабан. Украденная плоть взбунтовалась против своей новой формы, потянув нити из человеческих волос, но выдержала. Кёрз сделал шаг назад, довольное шипение возвестило о том, что он был удовлетворён.
Он отошёл на другой конец комнаты и присел лицом к фигуре, сложив длинные руки перед собой так, как могла бы сложить крылья летучая мышь. Его внешность приобрела более звериные черты со времён великого предательства. Его пальцы были длинными и скрюченными, кожа на спине туго обтянула хребет, рёбра вздымались над ним словно сводчатая крыша, и в более светлых, чем эта комната, местах под его бледной кожей виднелась сеть вен. Эта деградация не была его ошибкой. Ничего из этого не было.
Чудовищная статуя смотрела на него в неподвижной тишине невидящими глазами с растянутым в печальной улыбке ртом. Под слоем замёрзшей крови, покрывавшей трон, сияло золото.
Кёрз терпеливо ждал, когда скульптура заговорит. Время отсчитывало минуты до его гибели. В отличие от быстрого потока лет его долгой жизни, эти последние часы безмятежно тянулись, словно река, которая впадала в море. Время в конце было медленным и глубоким, потревоженное волнениями возможностей, но движущееся в одном неуклонном направлении.
Он скоро умрёт, в этом месте, в эту ночь, о чём ему всегда было известно.
Кёрз не торопился. Он был спокоен.
-Отец,-произнёс Кёрз с безумной улыбкой.
Фигура осталась неподвижной. Составная челюсть была сжата, неподвижные губы туго натянуты.
Кёрз ждал, когда слова застучат в его разуме и распределят их печаль по всей его истерзанной душе.
-Конрад Кёрз,-наконец сказал он, когда скульптура ничего не ответила. Кёрз нахмурился и почесал ухо словно собака.-Мне не нравится это имя. Почему ты назвал меня так?
Мешанина из частей человеческих тел безмолвно смотрела на него.
-Молчишь? Да будет так,-Конрад Кёрз сгрёб в кучу конечности и сел на неё.-Итак. Я собираюсь рассказать тебе историю,-сказал он.-О том, почему ты очень плохой отец,-он захихикал. Нервный тик прошёл через его левый локоть, плечи и лицо. Он завершился рывком шеи, растрепав его грязные чёрные волосы. Кёрз раздражённо зарычал от непреднамеренного движения, и когда он заговорил вновь, он заговорил так быстро, чтобы речь обгоняла спазмы.
-Ты знаешь, что скоро случится,- он склонил голову, прислушиваясь.-Слышишь тишину? В этом месте её никогда не было. Никогда. Знаешь почему?-заговорщически спросил он.-Ты знаешь почему, я тебя знаю. Ты всё знаешь!-его голос упал.-Мои сыновья оплакивают мою приближающуюся смерть. Они ненавидят меня за то, что я не позволяю им предотвратить её,-его глаза лукаво забегали, остановившись на сросшейся грудной клетке, куда большей, чем у обычного человека, в дальнем конце комнаты.-Если они попытаются остановить её - они умрут, а они не хотят умирать. Поэтому нас не потревожат,-он ухмыльнулся, но затем взял себя в руки. Ему удалось удержать маску здравомыслия на измученном лице, когда он говорил с сыновьями, но было трудно не показывать его здесь, при разговоре с отцом.
-Да,-сказал он, отвечая на свои мысли, будто мясная скульптура озвучила их.-Ты как отец, а я как сын. Когда мы являемся отцами, мы должны быть сильными. Когда мы являемся сыновьями, мы можем позволить себе быть слабыми, потому что наши отцы могут быть сильными за нас. Полагаю так это должно работать. Ухмылка Кёрза пропала. Его выражение стало более открытым, полным стыда. В это мгновение он казался красивым, несмотря на деградацию.
-Отец, это моя исповедь. Я не жду, что ты простишь меня,-последние слова он сказал громко и быстро на тот случай, если фигура предложит прощение.-И я никогда не смогу простить тебя,-он наклонился, его голова подалась вперёд на шее, которая стала слишком длинной. Его костлявые плечи нависли над головой. В плаще из перьев они напоминали крылья падальщика, поднятые над трупом, которым он питался. -Я просто хочу, чтобы ты выслушал меня.
Он умоляюще посмотрел на отца. Когда ответа не последовало, ухмылка вернулась, и его голова снова дёрнулась.
Кёрз глупо захихикал. Он сложил руки в пародии на молитву.
-Прости меня, отец, ибо я согрешил.
Он отошёл на другой конец комнаты и присел лицом к фигуре, сложив длинные руки перед собой так, как могла бы сложить крылья летучая мышь. Его внешность приобрела более звериные черты со времён великого предательства. Его пальцы были длинными и скрюченными, кожа на спине туго обтянула хребет, рёбра вздымались над ним словно сводчатая крыша, и в более светлых, чем эта комната, местах под его бледной кожей виднелась сеть вен. Эта деградация не была его ошибкой. Ничего из этого не было.
Чудовищная статуя смотрела на него в неподвижной тишине невидящими глазами с растянутым в печальной улыбке ртом. Под слоем замёрзшей крови, покрывавшей трон, сияло золото.
Кёрз терпеливо ждал, когда скульптура заговорит. Время отсчитывало минуты до его гибели. В отличие от быстрого потока лет его долгой жизни, эти последние часы безмятежно тянулись, словно река, которая впадала в море. Время в конце было медленным и глубоким, потревоженное волнениями возможностей, но движущееся в одном неуклонном направлении.
Он скоро умрёт, в этом месте, в эту ночь, о чём ему всегда было известно.
Кёрз не торопился. Он был спокоен.
-Отец,-произнёс Кёрз с безумной улыбкой.
Фигура осталась неподвижной. Составная челюсть была сжата, неподвижные губы туго натянуты.
Кёрз ждал, когда слова застучат в его разуме и распределят их печаль по всей его истерзанной душе.
-Конрад Кёрз,-наконец сказал он, когда скульптура ничего не ответила. Кёрз нахмурился и почесал ухо словно собака.-Мне не нравится это имя. Почему ты назвал меня так?
Мешанина из частей человеческих тел безмолвно смотрела на него.
-Молчишь? Да будет так,-Конрад Кёрз сгрёб в кучу конечности и сел на неё.-Итак. Я собираюсь рассказать тебе историю,-сказал он.-О том, почему ты очень плохой отец,-он захихикал. Нервный тик прошёл через его левый локоть, плечи и лицо. Он завершился рывком шеи, растрепав его грязные чёрные волосы. Кёрз раздражённо зарычал от непреднамеренного движения, и когда он заговорил вновь, он заговорил так быстро, чтобы речь обгоняла спазмы.
-Ты знаешь, что скоро случится,- он склонил голову, прислушиваясь.-Слышишь тишину? В этом месте её никогда не было. Никогда. Знаешь почему?-заговорщически спросил он.-Ты знаешь почему, я тебя знаю. Ты всё знаешь!-его голос упал.-Мои сыновья оплакивают мою приближающуюся смерть. Они ненавидят меня за то, что я не позволяю им предотвратить её,-его глаза лукаво забегали, остановившись на сросшейся грудной клетке, куда большей, чем у обычного человека, в дальнем конце комнаты.-Если они попытаются остановить её - они умрут, а они не хотят умирать. Поэтому нас не потревожат,-он ухмыльнулся, но затем взял себя в руки. Ему удалось удержать маску здравомыслия на измученном лице, когда он говорил с сыновьями, но было трудно не показывать его здесь, при разговоре с отцом.
-Да,-сказал он, отвечая на свои мысли, будто мясная скульптура озвучила их.-Ты как отец, а я как сын. Когда мы являемся отцами, мы должны быть сильными. Когда мы являемся сыновьями, мы можем позволить себе быть слабыми, потому что наши отцы могут быть сильными за нас. Полагаю так это должно работать. Ухмылка Кёрза пропала. Его выражение стало более открытым, полным стыда. В это мгновение он казался красивым, несмотря на деградацию.
-Отец, это моя исповедь. Я не жду, что ты простишь меня,-последние слова он сказал громко и быстро на тот случай, если фигура предложит прощение.-И я никогда не смогу простить тебя,-он наклонился, его голова подалась вперёд на шее, которая стала слишком длинной. Его костлявые плечи нависли над головой. В плаще из перьев они напоминали крылья падальщика, поднятые над трупом, которым он питался. -Я просто хочу, чтобы ты выслушал меня.
Он умоляюще посмотрел на отца. Когда ответа не последовало, ухмылка вернулась, и его голова снова дёрнулась.
Кёрз глупо захихикал. Он сложил руки в пародии на молитву.
-Прости меня, отец, ибо я согрешил.
-В стазис-поле не испытываешь никаких ощущений, не так ли, отец? Внутри этого поля время останавливается. Останавливается движение атомов. Я ничего не должен был почувствовать. Но я почувствовал. Мой разум замедлился, но мысли посещали меня, проходя через останавливающую механику материальной вселенной. Теперь я думаю, как такое может быть?-сказал Кёрз, постукивая грязным ногтем по губам, поджатым в пародии на размышления.-Может ли быть так, дорогой отец, что твои сыновья были существами, сотворёнными при помощи не только генетики?-он поднял руки над головой, вытянул их, расправляя пернатый плащ и распространяя скверный запах по комнате.-Мои братья всегда говорили мне, что я чудовище, но мы все чудовища. Тайны, которые ты использовал, чтобы создать нас, были не такими уж чистыми, как ты утверждал. Что ты пообещал взамен? Что отец, что сын. Хорус был не единственным, кто продался ложному пантеону.
Его руки упали. Он обвиняюще подался вперёд.
-Не так ли? Отвечай! Ты был их рабом всё это время?
Его руки упали. Он обвиняюще подался вперёд.
-Не так ли? Отвечай! Ты был их рабом всё это время?
Несмотря на холод в комнате Кёрза, она воняла выпотрошенными кишками. Запах не выветривался. Кёрзу было всё равно. Вонь смерти не могла вызвать в нём отвращение.
-Мне не нравилось в капсуле,-продолжил Кёрз.-Сангвиний закрыл меня в ней и вышвырнул через шлюз, после нашей увеселительной прогулки вокруг Давина. Неблагодарно с его стороны. Без меня он, Лев и Гиллиман никогда не покончили бы с Гибельным штормом. Они никогда не достигли бы Терры. Можно сказать, что Хорус мёртв благодаря мне!-закричал он, внезапно разозлившись. Он зашипел сквозь сжатые зубы.-Получил ли я хоть какую-нибудь благодарность? Ничего. Ни один из них ни разу не сказал обо мне ничего хорошего,-он покачивал головой из стороны в сторону.-Даже во время твоего тщеславного крестового похода они не соглашались с моими методами, хотя они зачастую приносили победу быстрее и с меньшим кровопролитием, чем их избранные методы войны. Они скорее позволили бы погибнуть миллионам под их так называемыми цивилизованными бомбами и массовыми вторжениями, нежели нескольким тысячам, замученным ножом убийцы, даже когда боль нескольких покупала жизнь многим! Они приговорили меня, они избили меня и пытались притащить меня в цепях к твоему трону,-Кёрз вскочил и несколько раз ткнул пальцем в гротескную скульптуру, которую создал.
-И ты был ничем не лучше, ничего не сказав в мою защиту. Ты сделал меня таким. Ты сделал меня страхом во тьме. Ты сделал так, чтобы я вселял ужас в сердца смертных. Ты сделал меня инструментом контроля, чтобы заставить врага капитулировать. Ты думал, что ты такой умный, отец. Почему ты не объяснил, что я делал то, что должен был? Почему ты не сказал им, что ты одобряешь это?
Ответа всё ещё не было. Кёрз ходил взад и вперёд.
-Не таким уж умным ты был. Посмотри на нас сейчас! Ты мёртв, в то время как я, нелюбимый, ужасный, безумный Конрад Кёрз, жив! Я умру до конца этой ночи, так, как это было предопределено. У тебя такое было? У тебя была моя уверенность, или ты цеплялся за свою веру в свободу воли и выбрал тот вариант, в котором Хорус выпотрошил тебя?-он безрадостно засмеялся.-Ты предвидел это, о великий и чудесный Император?-его радость исчезла, словно кровь на песке.-Мне интересно, ты предвидел это? Видел ли ты гибель всех моих братьев, как видел я? Видел ли ты, как Дорна разрывают на куски, как погибает Сангвиний, как Горгона обезглавливает его любимый брат? Если ты видел, то ты чудовище похуже меня.
Он склонил голову. Ничего не услышав, он нахмурился.
-Ты сделал меня таким, Повелитель человечества. Ещё один тупой просчёт с твоей стороны. Ты мог бы сделать меня безжалостным, но вместо этого ты сделал меня злым. Все твои планы такие грандиозные! Но им не хватает тонкости,-он опустился на корточки.-Я не знаю, когда понял, что являюсь чудовищем,-прошептал Кёрз.-Но я помню, когда подумал, что могу им быть. Бедный мерзкий Конрад Кёрз. Какой выбор у него был? Злодей от и до. Созданный, чтобы нести правосудие, обречённый умереть за свои преступления.
-Мне не нравилось в капсуле,-продолжил Кёрз.-Сангвиний закрыл меня в ней и вышвырнул через шлюз, после нашей увеселительной прогулки вокруг Давина. Неблагодарно с его стороны. Без меня он, Лев и Гиллиман никогда не покончили бы с Гибельным штормом. Они никогда не достигли бы Терры. Можно сказать, что Хорус мёртв благодаря мне!-закричал он, внезапно разозлившись. Он зашипел сквозь сжатые зубы.-Получил ли я хоть какую-нибудь благодарность? Ничего. Ни один из них ни разу не сказал обо мне ничего хорошего,-он покачивал головой из стороны в сторону.-Даже во время твоего тщеславного крестового похода они не соглашались с моими методами, хотя они зачастую приносили победу быстрее и с меньшим кровопролитием, чем их избранные методы войны. Они скорее позволили бы погибнуть миллионам под их так называемыми цивилизованными бомбами и массовыми вторжениями, нежели нескольким тысячам, замученным ножом убийцы, даже когда боль нескольких покупала жизнь многим! Они приговорили меня, они избили меня и пытались притащить меня в цепях к твоему трону,-Кёрз вскочил и несколько раз ткнул пальцем в гротескную скульптуру, которую создал.
-И ты был ничем не лучше, ничего не сказав в мою защиту. Ты сделал меня таким. Ты сделал меня страхом во тьме. Ты сделал так, чтобы я вселял ужас в сердца смертных. Ты сделал меня инструментом контроля, чтобы заставить врага капитулировать. Ты думал, что ты такой умный, отец. Почему ты не объяснил, что я делал то, что должен был? Почему ты не сказал им, что ты одобряешь это?
Ответа всё ещё не было. Кёрз ходил взад и вперёд.
-Не таким уж умным ты был. Посмотри на нас сейчас! Ты мёртв, в то время как я, нелюбимый, ужасный, безумный Конрад Кёрз, жив! Я умру до конца этой ночи, так, как это было предопределено. У тебя такое было? У тебя была моя уверенность, или ты цеплялся за свою веру в свободу воли и выбрал тот вариант, в котором Хорус выпотрошил тебя?-он безрадостно засмеялся.-Ты предвидел это, о великий и чудесный Император?-его радость исчезла, словно кровь на песке.-Мне интересно, ты предвидел это? Видел ли ты гибель всех моих братьев, как видел я? Видел ли ты, как Дорна разрывают на куски, как погибает Сангвиний, как Горгона обезглавливает его любимый брат? Если ты видел, то ты чудовище похуже меня.
Он склонил голову. Ничего не услышав, он нахмурился.
-Ты сделал меня таким, Повелитель человечества. Ещё один тупой просчёт с твоей стороны. Ты мог бы сделать меня безжалостным, но вместо этого ты сделал меня злым. Все твои планы такие грандиозные! Но им не хватает тонкости,-он опустился на корточки.-Я не знаю, когда понял, что являюсь чудовищем,-прошептал Кёрз.-Но я помню, когда подумал, что могу им быть. Бедный мерзкий Конрад Кёрз. Какой выбор у него был? Злодей от и до. Созданный, чтобы нести правосудие, обречённый умереть за свои преступления.
Вентиляторы изрыгнули столб вонючего воздуха в бесконечную ночь Нострамо. Лопасти вечно стучали в скрипучих кожухах, всасывая зловонную атмосферу нижних уровней Нострамо Квинтус. Обогреватель поднял температуру в квартире до невыносимого значения и заполнил её от стены до стены запахом переполненных помещений и потных тел, вышедших из строя центров осушки и затхлой воды. Помимо всего этого её душила вонь мусора, этот насыщенный медный запах, который заполнял рот привкусом, близким к протухшей крови. Он никогда не выветрится с её одежды. Он никогда не выветрится из её волос.
Этот запах был одной из длинного списка вещей, о которых Талишма не будет скучать. Она уходила, и надела для этого своё лучшее платье.
Тело Арьяша забрали у неё на переработку. Всё, что осталось у неё от их совместной жизни, напоминавшее о нём, это несколько личных впечатлений. Она выложила его лучших костюм на кровать. Она подумала, что это будет символично и поможет ей. Ничего подобного, потому что костюм создавал пустые очертания, далёкие от формы человека. Это лучшее, на что она была способна. Черты его лица смазались в её памяти. Несколько пиктов, оставшихся у неё, не отображали его таким, каким он был в реальной жизни. Или возможно они отображали, просто она уже начала забывать.
Вентиляторы ревели. В их однокомнатной квартире было одно окно. Летом было слишком жарко, чтобы держать его закрытым. Шум вентиляторов разграничил их мир, стена звука и запаха, заполнившая город снаружи. Огни на соседнем шпиле были похожи на дрожащую цветную волну, мерцающую в горячем воздухе. Грохот двигателей машин и вой горнов вторили ударам лопастей. Сколько она себя помнила, вентиляторы ограничивали её мир.
Она медленно повернулась, рассматривая каждую деталь её небольшого жилища: сломанная ширма, неказистая кухня, втиснутая у входа, стул и сундук - единственная мебель в комнате, стоящая у кровати...кровати. Она не могла смотреть на неё. Кровать, на которой она провела много ночей вместе с Арьяшем, полных удовольствия, несмотря на песнь вентиляторов и удушливую вонь. Единственное место, где она чувствовала себя счастливой и в безопасности.
Кровать, которая теперь ждала лишь её, где лежала пустая одежда её покойного мужа.
Вентиляторам было всё равно.
Она не могла их выносить. Она закрыла уши руками и постаралась не закричать. Было забавно, учитывая то, что она собиралась сделать, что она не хотела кричать. Крики привлекали проблемы. Она уйдёт с достоинством. Она тихо всхлипывала, слюна текла у неё изо рта, её глаза закатились. Лицо опухло. Она выглядела не лучшим образом, когда плакала. Арьяш всегда так говорил, утирая ей слёзы. Она попыталась вспомнить смех, который был задушен в неравной борьбе с её горем.
Она не услышала, как открылась дверь. Она не услышала, как когтистые пальцы разрезали каждый из её замков с металлическим треском. Их квартиру взламывали много раз. У них было много замков. Их дверь выламывали, сносили, ломали гидравлическими домкратами. Это тайное проникновение было нежным, по сравнению с ботинками, которые выбивали панели, или горелками, которые превратили их первый замок в лужицу металла. Взлом был произведён с уважением к жильцам, взломщик не хотел причинить больше вреда, чем это было необходимо. Она всё ещё плакала и не видела, как он согнулся вдвое, чтобы протиснуть своё смертельно-бледное тело через дверной проём, и встал, тощий, но огромный, его нечеловеческая голова касалась потолка.
Но она почуяла его. Его едкий аромат затмил ужасную вонь вентиляторов. Насыщенный запах, аромат смерти.
Она перестала плакать. Она судорожно вздохнула, отняла руки от ушей и повернулась лицом к существу, которое вторглось в её святая святых. Она не открывала глаза в течение нескольких секунд, слушая его дыхание, тихое, но слышимое за грохотом вентиляторов, от которых зависели тысячи жизней.
-Ночной призрак,-произнесла она, открывая глаза.
-Я пришёл за тобой,-сказал Ночной призрак. Его тело было окутано чёрными лохмотьями, сшитыми из одежды дюжины трупов. Ни один портной на Нострамо не осмелился бы одеть этот кошмар.
Этот запах был одной из длинного списка вещей, о которых Талишма не будет скучать. Она уходила, и надела для этого своё лучшее платье.
Тело Арьяша забрали у неё на переработку. Всё, что осталось у неё от их совместной жизни, напоминавшее о нём, это несколько личных впечатлений. Она выложила его лучших костюм на кровать. Она подумала, что это будет символично и поможет ей. Ничего подобного, потому что костюм создавал пустые очертания, далёкие от формы человека. Это лучшее, на что она была способна. Черты его лица смазались в её памяти. Несколько пиктов, оставшихся у неё, не отображали его таким, каким он был в реальной жизни. Или возможно они отображали, просто она уже начала забывать.
Вентиляторы ревели. В их однокомнатной квартире было одно окно. Летом было слишком жарко, чтобы держать его закрытым. Шум вентиляторов разграничил их мир, стена звука и запаха, заполнившая город снаружи. Огни на соседнем шпиле были похожи на дрожащую цветную волну, мерцающую в горячем воздухе. Грохот двигателей машин и вой горнов вторили ударам лопастей. Сколько она себя помнила, вентиляторы ограничивали её мир.
Она медленно повернулась, рассматривая каждую деталь её небольшого жилища: сломанная ширма, неказистая кухня, втиснутая у входа, стул и сундук - единственная мебель в комнате, стоящая у кровати...кровати. Она не могла смотреть на неё. Кровать, на которой она провела много ночей вместе с Арьяшем, полных удовольствия, несмотря на песнь вентиляторов и удушливую вонь. Единственное место, где она чувствовала себя счастливой и в безопасности.
Кровать, которая теперь ждала лишь её, где лежала пустая одежда её покойного мужа.
Вентиляторам было всё равно.
Она не могла их выносить. Она закрыла уши руками и постаралась не закричать. Было забавно, учитывая то, что она собиралась сделать, что она не хотела кричать. Крики привлекали проблемы. Она уйдёт с достоинством. Она тихо всхлипывала, слюна текла у неё изо рта, её глаза закатились. Лицо опухло. Она выглядела не лучшим образом, когда плакала. Арьяш всегда так говорил, утирая ей слёзы. Она попыталась вспомнить смех, который был задушен в неравной борьбе с её горем.
Она не услышала, как открылась дверь. Она не услышала, как когтистые пальцы разрезали каждый из её замков с металлическим треском. Их квартиру взламывали много раз. У них было много замков. Их дверь выламывали, сносили, ломали гидравлическими домкратами. Это тайное проникновение было нежным, по сравнению с ботинками, которые выбивали панели, или горелками, которые превратили их первый замок в лужицу металла. Взлом был произведён с уважением к жильцам, взломщик не хотел причинить больше вреда, чем это было необходимо. Она всё ещё плакала и не видела, как он согнулся вдвое, чтобы протиснуть своё смертельно-бледное тело через дверной проём, и встал, тощий, но огромный, его нечеловеческая голова касалась потолка.
Но она почуяла его. Его едкий аромат затмил ужасную вонь вентиляторов. Насыщенный запах, аромат смерти.
Она перестала плакать. Она судорожно вздохнула, отняла руки от ушей и повернулась лицом к существу, которое вторглось в её святая святых. Она не открывала глаза в течение нескольких секунд, слушая его дыхание, тихое, но слышимое за грохотом вентиляторов, от которых зависели тысячи жизней.
-Ночной призрак,-произнесла она, открывая глаза.
-Я пришёл за тобой,-сказал Ночной призрак. Его тело было окутано чёрными лохмотьями, сшитыми из одежды дюжины трупов. Ни один портной на Нострамо не осмелился бы одеть этот кошмар.
Крепость VIII Легиона, возведённая для их повелителя, была единственным населённым аванпостом. Огромный замок из чёрного камня был украшен останками их жертв, с виду он был очень мрачным, однако его более тошнотворные проявления пыточного ремесла были завораживающими в своём ужасном роде. Десятки тысяч воинов требовали сотен тысяч рабов, которые выковывали жестокие сообщества под носом у своих господ. Легион существовал в состоянии сдержанной анархии. Дисциплина испарялась из-за войны и безразличия, пока наконец, спустя лишь несколько десятилетий после неудачной попытки Воителя узурпировать трон Императора, они не стали братством лишь номинально, удерживаемые вместе лишь общей кровью, и эта последняя связь быстро растворялась в кислоте безумия их отца.
На неблагодарной высушенной Тсагуальсе Повелители ночи ждали конца.
Их отец собирался умереть.
Он собирался умереть в эту самую ночь.