Кавалеристы выстроились для групповой фотографии в память о лошадях, погибших на Первой мировой войне (погибло более 8 миллионов лошадей)
такова судьба всех военных - сначала их учат убивать, а потом скорбят о том что убили их. War never changes
это ракета
Хуевая ракета
Это циклонная нео армстронг реактивная генераторная пушка
И милые!
Кобыла не женшина, мозг не выебет.
Если бы они скакали в бой на женщинах - выстроились бы в форме пизды.
Зато какие памятники делают... аж рожать могут
Да вы с ума сошли. Конные рыцари подъезжали к неровному строю вчерашних крестьян (а то и банды наемников), спрыгивали со здоровенных лошадей и шли рубить смердов в рукопашную? что?!
Ну да, бывало всякое и всадникам приходилось спешиваться, например в битве при Азенкуре, французкому рыцарству пришлось с коней слезать, что бы добраться до англичан (что в итоге вылилось в значительные потери). Но основная то сила средневековой кавалерии была именно в мобильности и ударной мощи, которые давали лошадки.
Ну да, бывало всякое и всадникам приходилось спешиваться, например в битве при Азенкуре, французкому рыцарству пришлось с коней слезать, что бы добраться до англичан (что в итоге вылилось в значительные потери). Но основная то сила средневековой кавалерии была именно в мобильности и ударной мощи, которые давали лошадки.
Ага! Доезжали, спешивались, снимали латы и решали кто победил по итогам шахматного турнира.
Блин, я бы посмотрел как уланы с копьями спешиваются)
Рыцари это своего рода унтер-офицеры средневекового разлива, взводный там или даже ротный в зависимости от размеров и богатства пожалованного ему лена, позволявшего собрать рыцарское копье. Такие птицы в бой тесной кучкой без прикрытия пехоты/ополчения практически не шли, как это сейчас заведено показывать в маскульте, предпочитая занимаяться более интересными вещами, вроде руководства на отдельных участках. Опять же кавалерия более поздних периодов в серьезной рукопашной или огнестрельной стычке нередко спешивалась сберегая коней, как единственное средство быстро выйти из боя для маневра. Иными словами все яркие примеры бросания коней на стену из тех же пик с копьями или редуты - это жесты отчаянья, когда любыми средствами нужно было переломить ход сражения. По сути здесь благодаря уже упомянутому маскульту можно проследить те же заблуждения, что и с мушкетерами, которые благодаря романтизации образа одним небезизвестным автором превратились в кого угодно, кроме тех, кем они являлись на деле.
пиздец аргументы : в средневековье коня мог себе позволить только титулованный воин, который в строю не наступал а лишь командовал - значит кавалерии не существовало никогда. Вы понимаете концепцию родов войск? Если генерал прилетел в штаб на вертолете - он вертолетчик?
Баталию без швыряния на копья никак не расковырять
Хоть один достоверный исторический пример? Ато мне что-то втирают лишь выдуманные битвы уровня ледового побоища или куликовской.
Кавалерия в средневековой Европе выполняла функцию современных shock troops. Налететь и расстроить построения пеших юнитов, преследование отступающих, разведка, обход с флангов.
Впервые успешно отразить нападение французской кавалерии смогли английские лучники в битвах при Crécy, Poitiers, Agincourt. Пехота смогла противостоять без лучников только в битвах при Gisors (1188), Bannockburn (1314), Laupen (1339).
В 19 веке битва при Балаклаве- кавалерию без поддержки разнесли.
Франко-прусская война, битва при Mars-la-Tour в 1870- немцы успешно разнесли центр французской армии. Эта атака была потом еще долго аргументом в пользу кавалерии.
А то что ты говоришь, это mounted infantry, не cavalry. Эти были в гражданскую войну в США у северян например.
Впервые успешно отразить нападение французской кавалерии смогли английские лучники в битвах при Crécy, Poitiers, Agincourt. Пехота смогла противостоять без лучников только в битвах при Gisors (1188), Bannockburn (1314), Laupen (1339).
В 19 веке битва при Балаклаве- кавалерию без поддержки разнесли.
Франко-прусская война, битва при Mars-la-Tour в 1870- немцы успешно разнесли центр французской армии. Эта атака была потом еще долго аргументом в пользу кавалерии.
А то что ты говоришь, это mounted infantry, не cavalry. Эти были в гражданскую войну в США у северян например.
Генерал американской армии Джон Белл Гуд, рекомендовал вообще резать уздечки кавалеристам, что бы не могли сознательно тормозить лошадей перед строем солдат и к хренам пехоту растаптывали
Глядел-смотрел, вроде бы англичане, на ближнем фоне видны похожие на английские погоны, и знаки на рукавах.
Что-то вспомнилось.
Он семенит за кусты. Вокруг становится тише, однако крики не прекращаются.
— В чем дело, Альберт? — спрашиваю я.
— Несколько прямых попаданий на соседнем участке.
Крики продолжаются. Это не люди, люди не могут так страшно кричать.
Кат говорит:
— Раненые лошади.
Я еще никогда не слыхал, чтобы лошади кричали, и мне что-то не верится. Это стонет сам многострадальный мир, в этих стонах слышатся все муки живой плоти, жгучая, ужасающая боль. Мы побледнели. Детеринг встает во весь рост:
— Изверги, живодеры! Да пристрелите же их!
Детеринг — крестьянин и знает толк в лошадях. Он взволнован. А стрельба как нарочно почти совсем стихла. От этого их крики слышны еще отчетливее. Мы уже не понимаем, откуда они берутся в этом внезапно притихшем серебристом мире; невидимые, призрачные, они повсюду, где-то между небом и землей, они становятся все пронзительнее, этому, кажется, не будет конца, — Детеринг уже вне себя от ярости и громко кричит:
— Застрелите их, застрелите же их наконец, черт вас возьми!
— Им ведь нужно сперва подобрать раненых, — говорит Кат.
Мы встаем и идем искать место, где все это происходит. Если мы увидим лошадей, нам будет не так невыносимо тяжело слышать их крики. У Майера есть с собой бинокль. Мы смутно видим темный клубок — группу санитаров с носилками и еще какие-то черные большие движущиеся комья. Это раненые лошади. Но не все. Некоторые носятся еще дальше впереди, валятся на землю и снова мчатся галопом. У одной разорвано брюхо, из него длинным жгутом свисают кишки. Лошадь запутывается в них и падает, но снова встает на ноги.
Детеринг вскидывает винтовку и целится. Кат ударом кулака направляет ствол вверх:
— Ты с ума сошел? Детеринг дрожит всем телом и швыряет винтовку оземь.
Мы садимся и зажимаем уши. Но нам не удается укрыться от этого душераздирающего стона, этого вопля отчаяния, — от него нигде не укроешься.
Все мы видали виды. Но здесь и нас бросает в холодный пот. Хочется встать и бежать без оглядки, все равно куда, лишь бы не слышать больше этого крика. А ведь это только лошади, это не люди.
От темного клубка снова отделяются фигуры людей с носилками. Затем раздается несколько одиночных выстрелов. Черные комья дергаются и становятся более плоскими. Наконец-то! Но еще не все кончено. Люди не могут подобраться к тем раненым животным, которые в страхе бегают по лугу, всю свою боль вложив в крик, вырывающийся из широко разинутой пасти. Одна из фигур опускается на колено… Выстрел. Лошадь свалилась, а вот и еще одна. Последняя уперлась передними ногами в землю и кружится как карусель. Присев на круп и высоко задрав голову, она ходит по кругу, опираясь на передние ноги, — наверно, у нее раздроблен хребет. Солдат бежит к лошади и приканчивает ее выстрелом. Медленно, покорно она опускается на землю.
Мы отнимаем ладони от ушей. Крик умолк. Лишь один протяжный замирающий вздох все еще дрожит в воздухе. И снова вокруг нас только ракеты, пение снарядов и звезды, и теперь это даже немного странно.
Детеринг отходит в сторону и говорит в сердцах:
— А эти-то твари в чем провинились, хотел бы я знать!
Потом он снова подходит к нам. Он говорит взволнованно, его голос звучит почти торжественно:
— Самая величайшая подлость, — это гнать на войну животных, вот что я вам скажу!
Он семенит за кусты. Вокруг становится тише, однако крики не прекращаются.
— В чем дело, Альберт? — спрашиваю я.
— Несколько прямых попаданий на соседнем участке.
Крики продолжаются. Это не люди, люди не могут так страшно кричать.
Кат говорит:
— Раненые лошади.
Я еще никогда не слыхал, чтобы лошади кричали, и мне что-то не верится. Это стонет сам многострадальный мир, в этих стонах слышатся все муки живой плоти, жгучая, ужасающая боль. Мы побледнели. Детеринг встает во весь рост:
— Изверги, живодеры! Да пристрелите же их!
Детеринг — крестьянин и знает толк в лошадях. Он взволнован. А стрельба как нарочно почти совсем стихла. От этого их крики слышны еще отчетливее. Мы уже не понимаем, откуда они берутся в этом внезапно притихшем серебристом мире; невидимые, призрачные, они повсюду, где-то между небом и землей, они становятся все пронзительнее, этому, кажется, не будет конца, — Детеринг уже вне себя от ярости и громко кричит:
— Застрелите их, застрелите же их наконец, черт вас возьми!
— Им ведь нужно сперва подобрать раненых, — говорит Кат.
Мы встаем и идем искать место, где все это происходит. Если мы увидим лошадей, нам будет не так невыносимо тяжело слышать их крики. У Майера есть с собой бинокль. Мы смутно видим темный клубок — группу санитаров с носилками и еще какие-то черные большие движущиеся комья. Это раненые лошади. Но не все. Некоторые носятся еще дальше впереди, валятся на землю и снова мчатся галопом. У одной разорвано брюхо, из него длинным жгутом свисают кишки. Лошадь запутывается в них и падает, но снова встает на ноги.
Детеринг вскидывает винтовку и целится. Кат ударом кулака направляет ствол вверх:
— Ты с ума сошел? Детеринг дрожит всем телом и швыряет винтовку оземь.
Мы садимся и зажимаем уши. Но нам не удается укрыться от этого душераздирающего стона, этого вопля отчаяния, — от него нигде не укроешься.
Все мы видали виды. Но здесь и нас бросает в холодный пот. Хочется встать и бежать без оглядки, все равно куда, лишь бы не слышать больше этого крика. А ведь это только лошади, это не люди.
От темного клубка снова отделяются фигуры людей с носилками. Затем раздается несколько одиночных выстрелов. Черные комья дергаются и становятся более плоскими. Наконец-то! Но еще не все кончено. Люди не могут подобраться к тем раненым животным, которые в страхе бегают по лугу, всю свою боль вложив в крик, вырывающийся из широко разинутой пасти. Одна из фигур опускается на колено… Выстрел. Лошадь свалилась, а вот и еще одна. Последняя уперлась передними ногами в землю и кружится как карусель. Присев на круп и высоко задрав голову, она ходит по кругу, опираясь на передние ноги, — наверно, у нее раздроблен хребет. Солдат бежит к лошади и приканчивает ее выстрелом. Медленно, покорно она опускается на землю.
Мы отнимаем ладони от ушей. Крик умолк. Лишь один протяжный замирающий вздох все еще дрожит в воздухе. И снова вокруг нас только ракеты, пение снарядов и звезды, и теперь это даже немного странно.
Детеринг отходит в сторону и говорит в сердцах:
— А эти-то твари в чем провинились, хотел бы я знать!
Потом он снова подходит к нам. Он говорит взволнованно, его голос звучит почти торжественно:
— Самая величайшая подлость, — это гнать на войну животных, вот что я вам скажу!
Отличный комментарий!