Посты пользователя dyell

dyell

12 апрелядень космонавтикирассказstoryмного буквпесочница

Может быть, когда мы будем летать дальше, к другим планетам, (…) когда будем летать в другие звездные миры, в это время нам понравится больше, чем голубой, и черный цвет неба, так как мы привыкнем к нему. А пока, конечно, приятнее, пока голубое.

Ю. А. Гагарин

Александр Васильевич Юрков, капитан первого ранга космического флота России, командир экипажа космического челнока «Восход» стоял у входа в сверкающее голубым стеклом здание Центра Управления Полетами. За его спиной, на скрытом махиной ЦУП посадочном поле остывал после посадки верный челнок, на котором капитан Юрков летал последние пять лет в качестве командира и еще три года до этого — штурманом. До «Восхода» были три других корабля — каждый из них Александр Васильевич вспоминал порой со светлой ностальгической грустью.

Однако, сейчас он не думал о челноке, предоставив его чутким рукам техников. Пока прочие члены команды проходили послеполетное обследование, капитан улизнул из комнаты отдыха персонала на улицу. Здесь он с наслаждением вздохнул полной грудью, в очередной раз удивившись тому, что воздух на космодроме отличается на вкус в зависимости от того, прилетел ты или собираешься улетать. Космодром прощался с улетающими в голубое небо сынами земли запахами машинного масла, солярки, раскаленного металла и свежей краски, кислой химической вонью ракетного топлива и едким запахом нагретой изоляции.

Сейчас же легкие Александра Васильевича омыл нежный аромат зеленой листвы. Запах влажной почвы и еще чего-то непонятного, но бесконечно родного. Запах Земли.
Капитан повернул вправо и прошел несколько десятков шагов. Здесь в небольшом закутке, образованном стенами ЦУП, находился небольшой цветочный садик. Юрков вновь с удовольствием вздохнул — теперь воздух пах сладковатой смесью цветочных ароматов — и, присев на скамейку, откинулся на спинку и прикрыл веки.

Минуту спустя гравий, которым были посыпаны дорожки, заскрипел под чьими-то шагами. Юрков открыл глаза — кого это там принесло — и тут же вскочил навстречу.

— Здравия желаю! — произнес он, повинуясь отточенным за годы службы рефлексам.

— Вольно, Саш, — махнул рукой пришедший и, чуть прихрамывая, подошел к скамейке и сел. — Присаживайся.

Его звали Юрий Алексеевич Орлов, и он был заметно старше Юркова, практически старик; последние тридцать лет этот человек бессменно руководил Аэрокосмическим Агентством России.

Он был почти на голову ниже Юркова, и ходил, прихрамывая. Перед ухудшением погоды сустав начинал беспокоить его сильнее, что заставляло Орлова ходить, опираясь на трость. В Агентстве ходила шуточная примета: Орлов с тростью — быть дождю.

— Как оно? — отечески поинтересовался Орлов, с отеческим беспокойством оглядывая капитана.

— Нормально все, Юрий Алексеевич.

Орлов улыбнулся, но его глаза остались серьезными, пытливо осматривая каждую складочку на мундире коллеги.

— Слышал, Марс вчера отчитался о первом урожае в теплицах?

Юрков удивленно вскинул брови.

— Нет еще. Ну, круто же, Юрий Алексеевич! Марс переходит на самообеспечение. А проект «Проксима» утвердили?

— На доработку отправили. Что-то комиссии в рециркуляторах опять не понравилось, — Орлов пожал плечами. — В таком деле спешить нельзя. Кстати, с прошедшим тебя, Саш. Сорок пять — срок немалый, как-никак.

Юрков дернул уголком рта, словно был недоволен чем-то, но потом все же улыбнулся.

— На пенсию спровадить пришли?

Орлов вскинул густые седые брови.

— А хочешь?

На лице капитана промелькнула растерянность. Некоторое время он размышлял, а потом вновь улыбнулся и проговорил, глядя не на начальника, а вверх, в бездонное голубое небо.

— Знаете, Юрий Алексеевич, я в детстве наткнулся как-то раз на видеозапись интервью Гагарина. Старая запись такая, черно-белая. И он там в числе прочего сказал такие слова… Что-то вроде «В космосе черное небо, но нам привычнее голубое». А я увлекался космосом тогда, прямо болел им. И подумал: «Неправ Гагарин, хоть и космонавт». Казалось мне, что голубое небо — вот оно, чего в нем такого… А черное — оно там, за пределами атмосферы, его увидеть не каждому дано.

Капитан повернул голову и посмотрел на улыбающегося Орлова.

— А вот пару лет назад вспомнил эту фразу и вдруг понял, что скучаю. Двадцать лет любил черное небо, но вспомнил земное, голубое — и аж слезы на глазах навернулись. Наверное, так и надо уходить на пенсию — когда вместо черного неба начинаешь мечтать о голубом.

Мужчины помолчали, думая каждый о своем. Несколько минут спустя тишину нарушил Орлов.

— Знаешь, Саш, я ведь тоже видел это интервью. Лет десять мне было… И вот смотрю я на Юрия Алексеевича, молодого, живого, веселого. И так мне сердце вдруг защемило… Он говорил: «Когда мы будем летать дальше, к другим планетам… когда будем летать в другие звездные миры». Он верил в это, Саш, в полеты к другим планетам, он жизнь был готов отдать за эту мечту. Готов был сгореть там, в модуле. А мы…

Орлов гневно сжал пальцы в кулак.

— Это было такое время, Саш, когда считалось нормальным пускать редкоземельные металлы на экраны для смартфонов, которым суждено было оказаться на свалке через год. Когда врач, учитель или инженер получал меньше продавца. Это было время тоски и какого-то внутреннего отчаяния, Саш, когда мода на развлечения менялась раз в месяц, и полгода спустя все говорили: « А помните…» И я был таким же неприкаянным… Вместе со всеми играл в игры, послушно удивляясь улучшенной графике, крутил спинеры, слушал баттлы… Ты, наверное, и не знаешь, что это такое.

Старик усмехнулся.

— Так получилось, что месяц спустя мы были на экскурсии в Звездном. Кто-то до нас написал на памятнике Гагарину: «Юра, мы все про…» Потеряли. Мои одноклассники гоготали, глядя на похабную надпись — матерного слова им было достаточно, чтобы фраза стала смешной. А я читал эту надпись и чувствовал, всей душой, понимаешь, чувствовал бессильную скорбь этого неизвестного мне человека. Я смотрел и видел осколки чьей-то мечты. Мечты всего человечества.

Со стороны стартовых модулей раздался рев взлетающего челнока. Мужчины помолчали, вслушиваясь в шум, мысленно отмечая: все хорошо, полет нормальный; и лишь когда звук стал едва слышным, растворившись в зените, Орлов продолжил.

— Тогда, у памятника, я дал себе клятву. Себе и Гагарину, моему тезке и брату по мечте. Я нашел фотографию памятника с той надписью — она гуляла по всему интернету — распечатал и повесил над кроватью. Я написал на ней маркером: «Юра, мы все вернем!» Для космонавта я был слишком хилым, поэтому решил стать инженером и строить космические корабли. Я зубрил математику и физику целыми днями, растерял всех так называемых «друзей» — им было скучно со мной, а мне вдруг стало бесконечно скучно с ними.

Орлов поднялся со скамейки и в возбуждении принялся расхаживать перед скамейкой: два шага в одну сторону, разворот, два шага в другую. Так же он расхаживал, когда читал лекцию в университете или произносил напутствие отправляющемуся в полет экипажу. Юрков из уважения тоже встал.

— Конечно, мечта одинокого мальчишки не могла изменить мир, как бы яростно он ни штудировал учебники. Но что-то изменилось. Писатели стали писать о космосе — не склизкую как бы фантастику с сисястыми инопланетянками на дешевой обложке, а хорошую, твердую «ЭнЭф», как в середине двадцатого века, как те книги, на которых я вырос. Люди снова стали мечтать о космосе. Правительства стали выделять деньги на космическую программу. Оказалось, что выгоднее сложиться и запустить экспедицию, например на Луну, чем грызть друг друга за клочок истощенной земли.

Его спич прервало появление молоденькой медсестры. Словно валькирия в белом халате, она подбежала к Юркову и начала гневно его отчитывать:

— Александр Васильевич, ну куда вы подевались? Телефон не берете, в корпусе вас нет! Что за безответственность?! Командир экипажа, каперанг, а ведете себя, как мальчишка, сбегаете с комиссии! Живо в смотровую!

Этому маленькому урагану возмущения неведомо было понятие субординации, и капитану пришлось подчиниться. Прощание с Орловым в результате оказалось довольно скомканным. Минуту спустя Юрков вместе с возмущенной медсестрой, которая продолжала отчитывать капитана, как нашкодившего котенка, скрылся в здании, оставив улыбающегося Орлова в одиночестве.

Продолжая улыбаться, министр опустился на колено перед клумбой и осторожно погладил подушечкой пальца гладкий розовый лепесток. Словно почувствовав это касание, из глубины большого лохматого цветка выполз маленький зеленовато-бронзовый жук, недовольно посмотрел на человека, крутя длинными усами. Беззвучно высказав все, что думал об огромных двуногих, мешающих питанию мирных насекомых, жучок поднял закрылки, расправил длинные прозрачные крылья, и, сорвавшись с цветка, с недовольным жужжанием улетел прочь.

Орлов со старческим кряхтением распрямился, посмотрел вслед жуку и подумал вслух:

— Иди, Саш, на пенсию… Погуляй, отдохни, внука повидай… А местечко инструктора я тебе поберегу.

Орлов направился ко входу в ЦУП, но у самых дверей остановился. Развернувшись, он пошел прочь от входа, туда, где на полпути к КПП стоял титановый бюст Гагарина. Обойдя памятник, Орлов посмотрел на открытое улыбающееся лицо первого космонавта, а потом перевел взгляд ниже, туда, где на полированной гранитной плите постаменте резцом скульптора было выведено:

ЮРА, МЫ ВСЕ ВЕРНУЛИ!

dyell

рассказstoryмного буквфэнтезипесочница

Трактирщик

Оригинал:https://ficbook.net/readfic/5240145

— Эй, уважаемый! Лучшую комнату и стол для благородного рыцаря!

Нехотя отрываюсь от книги, поднимаю глаза. Он стоит, горделиво подняв подбородок, рука на эфесе клинка, взгляд в сторону. Позолоченные доспехи, сплошь покрытые гравировкой, сверкают даже в тусклом свете масляных ламп, шлем с алым плюмажем рыцарь держит под мышкой, расплескав золотистые локоны по стальным пластинам оплечий. Красуется. Словно гравюра из рыцарского романа.

Желтый кругляш, небрежно брошенный им на стойку, исчезает в моем кулаке, взамен ложится тяжелый бронзовый ключ.

— Вверх по лестнице, по коридору, последняя дверь налево, — говорю я. — За стол еще золотой добавить надобно.

Уголок его рта дергается от моих слов, но гордость не дает возмутиться заломленной ценой. Рыцарь же должен быть щедрым, не так ли? Монета исчезает в моей ладони, не успевая удариться о стойку.

— Мое имя — Шарль де Арзо, Рыцарь Серебряной Розы и Победитель Дракона, — он говорит громко, привлекая внимание посетителей, хотя формально обращается только ко мне. — Запомни это имя, трактирщик, ибо его хозяин вскоре освободит королевство от гнета презренного колдуна, называющего себя Темным Лордом.

Впрочем, его слова не вызывают у прочих посетителей ни малейшей реакции.

— А я — Барни, трактирщик, — отвечаю я намного тише. — Прикажете подать обед в комнату или спуститесь в зал?

— В комнату, — предсказуемо отвечает рыцарь и, звеня шпорами, топает в сторону лестницы. Он ждет, что я провожу его, но я не трогаюсь с места. Много чести. Рыцарь уходит, и я чувствую закипающую внутри него ярость.

— Карл, жаркое для рыцаря, — говорю я в окошечко, ведущее на кухню. Карл, повар, утробно рычит в ответ — мол, понял. Он не показывается посетителям — тридцать пять лет назад ошибка акушера превратила его в ужасное искореженное чудовище, а несчастный случай с кипящим маслом, произошедший, когда Карлу было пять лет, добавил красок в его облик.

Я привычным движением переворачиваю песочные часы и окидываю взглядом таверну. За большим центральным столом варвар Колон, темпераментно размахивая топором, красочно описывает алхимику Жерару, что он планирует сотворить с Темным Лордом, когда до него доберется. Колону плевать на злодеяния Лорда, он молод, мускулист и горяч, его манят слава и приключения. Ну, и немного женщины, конечно.

Жерар слушает его молча — его рот занят едой. Руки алхимика, покрытые незаживающими язвами и старыми шрамами, все время в движении — они рвут мясо, отделяют волокна от костей, колотят мослами по блюду, добывая драгоценное лакомство — жирный костный мозг. Жерар поразительно худ для своего аппетита, он выглядит почти истощенным. Он заказывает вдвое больше еды, чем любой другой посетитель, и берет добавки в номер, на ночь. Очень ценный клиент.

Вместе с ними сидит Лея, волшебница. Ее лицо и фигура настолько идеальны, что вызывают подсознательное отторжение. Лея не понимает этого. Она кроит свое тело магией вновь и вновь, становясь все прекраснее и прекраснее. Все уродливее и уродливее.

Лея тонко дразнит Колона, распаляя его. Эти двое всегда тянутся друг к другу.

— Говорят, что Темный Лорд трех метров ростом, а изо рта его исходит огонь, — говорит она, делая изящный, тщательно выверенный жест рукой. Варвар лишь презрительно хмыкает. Плевать он хотел на габариты противника.

В дальнем, темном углу сидит Кловис. Воспитанная в приюте при монастыре, принявшая постриг в четырнадцать лет, она всегда закутана в многослойный балахон, оставляющий снаружи только лицо. Она ест только хлеб и воду, ее кожа бледна, а глаза горят фанатичным огнем. Четки в ее руках трепещут, терзаемые нервными пальцами, Кловис смотрит на всех с нескрываемой ненавистью, а ее бледные губы бесконечно шевелятся в неслышной молитве.

Ей было бы удобнее молиться в своей комнате, но она не уходит. Я гляжу на нее и слегка улыбаюсь — толстяк-трактирщик вообще постоянно улыбается. Я помню то, о чем не помнит никто в этом зале; я знаю маленькую тайну Кловис, которую не знает даже она сама. Я вспоминаю тот день, когда Шарль и Лея не дошли до трактира, а Колон переборщил с алкоголем. Он, Гаррет и Жерар тогда изнасиловали Кловис прямо на центральном столе — долго, с выдумкой и старанием. Она проклинала их самыми страшными словами… первые несколько минут. Потом были слышны лишь пыхтение и ее сладострастные стоны. А когда все трое устали и оставили девушку в покое, Кловис, не утруждая себя одеждой, бегала за ними и требовала продолжения с тем же фанатизмом в глазах, что и ранее возносила молитвы.

Тот день закончился плохо. Ночью Кловис взяла кинжал и зарезала всех, кто попался под руку. Меня спасла толстая дверь, которую я всегда запираю на ночь. Оставив на ней пару отметин, Кловис полоснула себя по венам…

Она, конечно, этого не помнит.

Последняя песчинка падает на вершину холмика из своих товарок, кухонная дверца открывается, выпуская поднос с тарелкой жаркого, кувшином вина и приборами. Я принимаю поднос, поворачиваюсь и встречаюсь взглядом с Гарретом.

— Мне нужна комната, — говорит он, опуская глаза. Это выглядит так, как будто он смущается, но я знаю что это не так.

Гаррет немногословен, холоден и расчетлив. Напоить его несложно — он падок на халявную выпивку, но даже вусмерть пьяный, он никогда не рассказывает о себе.

— Одну минуту, любезнейший, — говорю я.

Гаррет будет торговаться, и это надолго. Торг не имеет смысла, но он об этом не знает.

Я отношу поднос наверх, оставляя его под дверью. Шарль считает ниже своего достоинства обедать в общем зале. Позже он спустится, чтобы возглавить поход. Или не возглавить, если будет вести себя слишком заносчиво. В любом случае, конец один.

Они никогда не останавливаются, никогда не возвращаются с полдороги. Рыцаря гонит вперед гордость и ложная честь, Гаррета и Жерара — жадность, а Колон не контролирует себя в гневе. Кловис — фанатичка, ее мечта — погибнуть в борьбе со злом. Лея… Что руководит ей, я доподлинно не знаю, но она тоже никогда не прерывает поход.

Я спускаюсь вниз, где терпеливо ждет меня Гаррет.

— Золотой за ночлег и еще один за ужин, завтрак и припасы в дорогу.

— Очень дорого, — качает головой Гаррет, делая движение в сторону двери.

Он не уйдет. Трактир в городке один, а жители постороннего не пустят — боятся гнева Темного Лорда. Впрочем, как-то раз, когда я был не в духе, Гаррет остался ночевать на улице.

— Дорого? Вы посмотрите вокруг! — Я обвожу рукой зал, подразумевая, конечно, окрестности. — Вы знаете, сколько стоит доставлять сюда приличную снедь? Вы думаете, Хозяину Поместья нравится, что я кормлю героев, пришедших его убить, и даю им приют? Я ежечасно рискую своей жизнью ради вас, работаю почти в минус…

Так продолжается еще минут десять. Гаррет, как всегда, упрям и немногословен, но в конце концов я делаю ему небольшую скидку в обмен на добытую по дороге сюда книгу. Он недоволен, но виду не показывает; молча берет свою тарелку и садится в уголке.

Самое интересное, что денег всех них примерно поровну, но тратят они их по-разному. Гаррет зашивает монеты в пояс, перекладывая каждую тряпочкой, чтобы не гремели и не стирались друг об друга. Жерар обжирается, Колон пьет без меры, Шарль берет лучшую комнату, просторную и без насекомых, как и Лея. Комфорт как таковой не так уж важен ни рыцарю, ни волшебнице; но ни тот, ни другая не могут позволить, чтобы у кого-то условия были лучше, чем у них.

Кловис отдает почти все деньги церкви.

Священник из чудом уцелевшей церквушки в городке неподалеку очень рад этому. Он встречает Кловис в рясе из мешковины, они долго молятся в часовне, а потом Кловис уходит, оставив у попа увесистый мешочек. Она и помыслить не может, что дома священника ждет плотный обед и пуховая перина, в то время, как ее — лишь хлеб, вода и голые доски.

Фанатики слепы.

Снаружи потихоньку темнеет, и посетители неосознанно жмутся друг к другу. Бенедикт, мой помощник, разжигает огонь в огромном камине, и искатели приключений усаживаются вокруг него. Даже высокомерный Шарль спускается вниз, чтобы присоединиться к общей компании. Разговор неизбежно заходит о Темном Лорде — в конце концов, каждый из них здесь ради него.

— Я сражаюсь со Тьмой, потому что это мой долг как рыцаря, — заявляет Шарль. — Я рожден благородным, и это моя судьба. А почему вы идете в этот бой?

Ни у кого не возникает вопросов, почему нужно отчитываться перед Шарлем в своих мотивах. Несмотря ни на что, он умеет вдохновлять людей и сплачивать их вокруг себя. Подчинять. Манипулировать.

— Победа над Темным Лордом прославит мой род! — жарко восклицает Колон. — Весь мир будет помнить Колона, победителя Тьмы!

— Говорят, Поместье полно сокровищ… — тихо бурчит себе под нос Гаррет.

Шарль и Колон презрительно фыркают в унисон. Лея обворожительно улыбается.

— Темный Лорд, безусловно, очень сильный маг. Я уверена, в его логове можно найти множество ценнейших свитков и артефактов.

— Господин Гаррет мыслит весьма здраво, — ворчливо заявляет Жерар, неодобрительно косясь на Шарля и Колона. — Долг и слава — вещи, конечно, хорошие, но лучше, когда они подкреплены золотом.

— Деньги — это лишь пыль под ногами, — истерично восклицает Кловис, нервно тряся четками. — Лишь очистившись от земного праха и приняв Господа в свое сердце, мы сможем одолеть Тьму!

Она хочет сказать что-то еще, но не успевает — ее перебивает раздающийся над таверной громовой издевательский хохот. Воплощение глумящейся ненависти ко всему живому, он похож на вой смертельно раненого зверя, извивающегося от боли. Ощущения от этого вопля — словно от удара дубиной по голове.

Герои хватаются за оружие, озираются по сторонам в поисках врага. Я выхожу из-за стойки, запираю на засов дверь.

— Солнце село, — поясняю уставившимся на меня героям. — Гончие вышли на охоту. Никто, кто посмеет выйти на улицу между закатом и рассветом, не доживет до утра.

Варвар немедленно хватается за топор.

— Колон не боится Исчадий Тьмы! — кричит он, наливаясь багрянцем. — Колон уничтожит всех!

Он так размахивает оружием, что я начинаю опасаться за целостность мебели и черепов других посетителей.

— Если отважный воин желает выйти, я не смею его удерживать, — отвечаю я. — Но обратно дверь не откроется до утра.

Мои слова не остановят вспыльчивого юношу, да я и не преследую такой цели. Лея становится перед ним, гладит кончиками пальцев обнаженную мускулистую грудь.

— Зачем тратить силы на жалких приспешников, если завтра мы уничтожим их повелителя? Ты много сражался сегодня, ты устал. Нужно набраться сил перед грядущей битвой.

Я вижу, как буря в его глазах уступает место маслянистому блеску. Варвар ухмыляется и требует еще пива.

Я наливаю.

Герои долго общаются у камина, строят планы, договариваются. Как-то само собой разумеется, что завтра с рассветом они идут побеждать Темного Лорда вместе. Я слушаю их какое-то время, а потом ухожу спать, оставляя Бенедикта следить за залом.

Я чуть задерживаюсь перед дверью в свою комнату, разглядывая отметины от кинжала Кловис. Каждый раз, когда я разглядываю их, мне становится не по себе. Можно было бы их заделать, но я не хочу. Шрамы на полотне двери напоминают мне о том, что человек непредсказуем. В любой момент что-то может пойти не так, как обычно.

Поэтому я всегда запираю двери.

Ночь проходит спокойно — настолько, насколько это вообще возможно в пяти тысячах шагов от Поместья, в окружении неуязвимых ночных охотников. Моя таверна похожа на маленький замок — каменные стены, колья у стен. Исчадиям Тьмы слишком дорого выходят нападения на нее.

Утром я кормлю героев завтраком и собираю припасы в дорогу. Колон и Лея спускаются вместе — помятые и невыспавшиеся, но довольные. Кловис смотрит на них с лютой ненавистью, Шарль и Гаррет — со скрытой завистью. Один Жерар равнодушен — завтрак интересует его больше, чем чьи-то амурные приключения. Он единственный, кто ест с искренним аппетитом, в результате большая часть пищи достается ему. Алхимик нравится Карлу — в кулинарии тот видит смысл своей жизни.

И без того не особо приятную атмосферу окончательно портит новый гость. Он входит тихонько, проскальзывает в таверну, едва приоткрыв дверь, пугается ее скрипа. Его одежда рваная и грязная, спутанные волосы явно долго не знали ни ножниц, ни мыла.

— Братья! — блеет он, озираясь вокруг. — Товарищи! Не ходите! Не надо! Останьтесь! Поверните назад!

— Местный сумасшедший, — произношу я, отвечая на невысказанный вопрос гостей. — Когда-то был героем, но все его друзья погибли в Поместье, а он сбежал. С тех пор бродит здесь и всех уговаривает не ходить туда.

— Жалкий трус! — презрительно фыркает Колон. — Не будь ты так убог, я бы разрубил тебя своим топором.

— Вы не представляете, что вас ждет! — кричит безумец. — Древнее зло непобедимо! Расскажи им, Барни! Ты же все помнишь! Ты знаешь! Расскажи! Никто еще не возвращался назад!

— Он меня раздражает, — капризно шипит Лея. Колон встает, и безумец поспешно ретируется, осыпая его проклятиями. К счастью, никто его не слушает и не замечает, что он называет варвара по имени.

— Интересно, чего такого он там увидел? — негромко спрашивает Жерар, глядя вслед сумасшедшему.

Шарль презрительно хмыкает, Гаррет молчит, словно и не слышал слов алхимика. Лея поводит плечами.

— Он просто трус и слабак, — заявляет она тоном, не терпящим возражений.

— Его вера была недостаточно сильна, — с придыханием шепчет Кловис. — Господь защитит нас от Тьмы и ее созданий.

— Мы могли бы расспросить его о том, что нас ждет — говорит Жерар.

— Нас ждет победа, — в голосе Шарля звенит железо. — Это несчастный — всего лишь безумец, а может и вовсе провокация Темного Лорда. Его слова не должны сокрушить крепость нашего духа.

Вскоре герои уходят. Шарль с Колоном недолго спорят, кто должен идти впереди, но желание быть рядом с девушкой уступает железной самоуверенности рыцаря, и Колон становится вторым. Следом идут Лея и Кловис, затем Жерар, а Гаррет замыкает шествие.

После первой же ловушки они поставят его вперед.

Безумец смотрит им в след, сидя на голой земле у стены, и негромко играет грустную мелодию на самодельной флейте.

— Зайди, поешь, — говорю ему я.

Он прерывает игру, смотрит на меня снизу вверх.

— Почему ты никогда их не останавливаешь? Почему ты позволяешь умирать им снова и снова?

— Они не послушают меня, Жак, — качаю я головой. — Это их судьба. Они герои, а я — всего лишь трактирщик.

Он поднимается на ноги со старческим кряхтением и бредет внутрь. Пока я пью терпкий крепкий чай и лениво листаю книгу, он, периодически тяжко вздыхая, съедает миску каши и, не прощаясь, уходит. На столе я нахожу несколько мелких монет.

Убрав со столов остатки завтрака, я вновь сажусь за книгу. Карл уже давно что-то колдует на кухне, готовясь к вечернему наплыву посетителей, и по таверне плывет умопомрачительный запах жареного мяса.

Я углубляюсь в завораживающий мир, скрытый в узорных сплетениях рукописных готических букв. Мне нравится этот утренний период затишья, когда таверна пуста и никто не отвлекает тебя от изучения тайн вселенной или от увлекательных приключений выдуманных героев. Пальцы перелистывают ветхие пожелтевшие страницы, и в этих касаниях больше нежности, чем во всех материнских руках на целом свете.

Впрочем, один гость все же нарушает мое уединение. Он двигается бесшумно, но я слышу его приближение. Посетитель замирает в нескольких метрах от стойки, и я поднимаю глаза.

Под капюшоном пыльного плаща нет ничего — один лишь туман, серый и плотный, как грязное ватное одеяло. Я достаю из-под стойки мешочек с монетами и бросаю на стойку. Рука в черной кожаной перчатке сгребает мешок и прячет под полу плаща — все это в полной тишине.

— Уже все? — задаю я ненужный, бессмысленный вопрос.

Туманник утвердительно качает капюшоном в ответ. Говорить ему трудно, вместо голоса — хриплый свистящий шепот, практически неразборчивый. Он ждет еще несколько секунд — не спрошу ли еще чего-нибудь — а затем слегка кланяется и исчезает через заднюю дверь.

Они никогда не останавливаются; они никогда не возвращаются. Первые комнаты даются легко, но не слишком, чтобы не вызвать ненужных подозрений; герои, опьяненные победой, бегут вперед, отбросив осторожность. Но настает момент, когда мышеловка захлопывается; Исчадия Тьмы впереди и сзади, справа и слева, их все больше и больше. Они уже не умирают с пары ударом мечом и не корчатся в судорогах от луча божественного света. Их слишком много.

Проходит несколько часов, и входная дверь скрипит вновь. Каблучки дробно стучат по полу, и желтый кругляш с глухим стуком ложится на стойку. Я поднимаю глаза.

— Мне нужна ваша лучшая комната, — говорит Лея, глядя поверх моей головы.

* * *

Когда рассказывают легенды, говорят о злодеях и о героях. Кто вспомнит скромного трактирщика, накормившего искателя приключений перед финальной битвой и давшего ему приют? Герои могут разнести все Поместье, не оставив камня на камне, но никогда не достигнут цели.

Потому что Темный Лорд — это я.

$е‘~*т «IL ï ЩаГп( Ш . Л ?/j £ * £ t-jLÁ m.i m\ i Ш1 Я 0 / ■ — ■ Sr*¿?S^2 ИГ ^ я,рассказ,Истории,много букв,фэнтези,песочница$

dyell

рассказstoryмного буквстебхипстерыпесочница

Коровий смузи

Сир Бенджамин фон Бауэр вместе с оруженосцем остановились посреди дороги и некоторое время наблюдали за суетящимися крестьянами.Те сперва даже не заметили рыцаря со спутником, пока Стежка, запасная лошадь сира Бенджамина, не всхрапнула. Тогда крестьяне окинули путников равнодушными взглядами и продолжили заниматься делом.

— Барт, мне, конечно, абсолютно все равно, — проговорил сир Бенджамин, почесывая бороду, — но что, черт возьми, они делают?

Занятие крестьян действительно было нетривиальным. Один мужик, в длинном кожаном фартуке и грязной белой (когда-то) льняной рубахе ловко орудовал длинным ножом, отсекая от висящей на дереве туши барана куски мяса и бросая их в большую бадью. Другой мужчина, пониже и покрепче, в таком же фартуке, но на голый торс, проделывал похожую процедуру с коровьей тушей.

Дебелая пухлощекая крестьянка с поросшими жестким черным волосом руками ловко сваливала содержимое бадьи в огромную дубовую бочку. А парнишка лет пятнадцати, натужно пыхтя, ворошил содержимое бочки веслом.

— Понятия не имею, милорд, — отозвался оруженосец. — Сейчас спрошу.

Бартоломео подъехал поближе к крестьянам и, пнув паренька с веслом носком сапога, рявкнул:

— А ну, шапки долой, песье отродье! На вас его благородие сир Бенджамин фон Бауэр смотрит! Победитель Турнира Трех Кабанов и Белой Розы! А вы стоите и в ус не дуете!

Мальчишка всхлипнул, и, бросив весло, повалился на землю. Мужики переглянулись, подумали несколько секунд, затем одновременно вздохнули и, стянув шапки, степенно поклонились. Крестьянка тем временем спряталась за дерево, откуда выглядывала с боязливым любопытством.

— Ты! — оруженосец ткнул пальцем в латной перчатке в сторону крестьянина в белой рубашке. — Отвечай правду, иначе я срублю твою лживую голову. Что вы делаете?

Мужик выпрямился и с затаенным нахальством в глазах ответил.

— Дык, этось… Его Сиятельство приказание дали. Этот… как его… сумузю ему готовим. Питье, значится, такое.

— Чего? — удивился Барт. — Какую еще сумузю? За дурака меня держишь? Насмехаешься?! Я сейчас тебя! Ух, зарублю!

На лице мужика промелькнул испуг.

— Чистую правду говорю, ваше благородие, не извольте гневаться. Приказ нового барина.

— Нового? — удивился подъехавший поближе сир Бенджамин. — Разве граф Голштинский преставился?

— Не далече как вчерась, ваше благородие, — ответил мужик, почему-то понизив голос.

— Какова же причина его столь скоропостижной кончины?

— Отчего помер? — торопливо перевел оруженосец.

У крестьянина забегали глаза. Рыцарь и оруженосец терпеливо ждали, пока он, мыча и крякая, все же найдет в себе силы ответить.

— Ну дык… Это… Новый граф… Ну… его тогось… Ну вроде как… Съел…

Сказав последнее слово, крестьянин присел на корточки и закрыл голову руками. Баба, до той поры с любопытством разглядывающая конников из-за дерева, взвыла и бросилась наутек. Никто не обратил на нее внимания.

— Что значит, «съел»? — спустя некоторое время, заполненное неловким молчанием, спросил рыцарь.

Первый крестьянин не ответил, зато в разговор вступил второй, в фартуке на голое тело. Степенно огладив бороду, он поклонился еще раз, после чего произнес:

— Не извольте гневаться, ваше благородие, дайте слово молвить.

— Говори, — милостиво разрешил рыцарь.

Мужик поклонился в третий раз, и лишь затем продолжил.

— Вчерась, вскоре опосля обеду, затмила солнце красное тень черная. Налетел ветер буйный, да не тучи нагнал — беду-лихо горькую принес, чудище заморское. Змей крылатый пролетел над полями, над деревнею, да в замок господский приземлился. Что там было — не ведаю, да только староста поутру нам поведал, что тот змей графа нашего победил, да себя велел Его Сиятельством называть. И питие велел подать заморское, чудно прозываемое. Для того пития надобно тушу коровью да тушу баранью в бочку покромсать, да чтобы без костей, да пять ведер молока вылить, да все перемешать дюже. Ну мы пороптали немного — кому ж охота под Змеищем поганым ходить? Да деваться некуда, пошли наказ выполнять. Наше дело крестьянское — работу работать да дело делать, а ваше дело барское — нами править да с супостатами бороться. Я, глупый мужик, так разумею.

Сир Бенджамин хмыкнул.

— Гладко больно ты для мужика говоришь? Ученый, небось?

— Шутить изволите, ваше благородие. Крестьянский сын я, неграмотный.

— Ладно, — махнул рукой рыцарь. — Где, говоришь, этот дракон засел? Неужто в замке?

— Прямо в замке, ваше благородие, — закивал мужик. — Вот по этой дороге ежели идти — прямо в замок и придете.

Рыцарь хмыкнул и, повернув коня, отправился в указанном направлении. Оруженосец, немного погодя, последовал за ним, напоследок погрозив крестьянину кулаком.

Дождавшись, пока всадники отъедут подальше, крестьянин надел шапку, и отвесил по увесистому пинку парню и мяснику.

— Хорош валяться, сумузя сама себя не сделает.

— Эк ты ладно баешь, дядька Клим. — восхитился паренек, поднимаясь с земли. — Думал, затопчет меня его благородие.

— Проговоришься кому, что я Его Сиятельство хаял — язык вырву, — мрачно отозвался Клим. — Тебя, братец, тоже касается.

— Да я ни в жисть, я могила, — горячо заверил мужика паренек. — Только зачем ты его обзывал, коли сам так не думаешь?

— Коли рыцарь дракона победит, то вспомнит, что мы его хаяли, — терпеливо разъяснил Клим, отвешивая еще один пинок брату, который так и сидел на корточках, обхватив руками голову и раскачиваясь из стороны в сторону. — А коли дракон его сожрет, так никто ничего и не узнает. А ежели б я змея Сиятельством при рыцаре назвал, тот мог бы и зарубить. Благородные — они все на голову больные.

— Умен ты, дядька, — восхищенно протянул парень и с новыми силами принялся перемешивать кровавую бурду в бочке.

* * *

Ворота замка оказались сорваны с петель и размолоты в щепки. В каменных стенах зияли несколько пробоин, а внутренние строения замка носили явные следы огня.

— Что за чертовщина здесь творится? — пробормотал Сир Бенджамин, останавливая коня в воротах и оглядывая внутренний двор замка.

Дракон сидел по-кошачьи, обернув длинный зеленый хвост вокруг тела. Треугольные пластины, образующие гребень вдоль хребта, были раскрашены во все цвета радуги, а на морде ящера красовалась причудливая конструкция из двух обручей от бочки, двух оглобель и некоторого количества веревок, деревяшек и гвоздей, скрепляющих все это вместе.

В вытянутой лапе дракон держал очищенный от веток ствол корабельной сосны, на самом конце которой сидела аляповато одетая личность в узких брючках и изумрудно-зеленом берете. Также к бревну был приколочен мольберт; в руках личность держала палитру и кисть и, по всей видимости, рисовала портрет чудовища.

Опустив кисть на палитру, художник достал откуда-то из складок камзола яблоко, и, с хрустом надкусив его, бросил вниз. Почти целый плод, лишь слегка надкушенный с одного бока, шмякнулся перед всадниками, брызгами разлетевшись во все стороны.

Сир Бенджамин чертыхнулся, вытирая забрызганное соком лицо. Дракон и художник одновременно повернули головы в сторону гостей, потом так же синхронно переглянулись, после чего вновь уставились на рыцаря и его оруженосца.

— Боже мой, — капризно протянул дракон, — опять гости. Ненавижу гостей. Я, знаете ли, интроверт. И социофоб. Ненавижу общество.

Прищурившись, дракон вытянул голову на длинной шее в сторону гостей.

— Господи, это же рыцари! Ненавижу рыцарей! Эти грубые создания никогда не понимают тонких порывов моей артистичной души. К тому же, я не люблю тушенку — это удел моих быдло-собратьев. А я — художник! Хипстер! И кстати, я веган! Отлично себя чувствую. Кстати, где мой смузи?

— А ты уверен, что смузи из коровы, барана и молока можно считать вегетарианским? — крикнул со своего насеста художник. — Кстати, прими прежнюю позу и не дергайся — я еще не дописал.

— Что за глупый вопрос, Сирио! — возмутился дракон. — Коровы едят траву, а мы — то, что мы едим. Поэтому, коровы — растения. Логика!

— Что за херня здесь творится?! — спросил в воздух рыцарь, пристраивая копье поудобнее.

— Быдло! — взвился дракон. — Это перфоманс! Постмодернизм! Почему судьба так жестока? Стоило мне сделать приличный лук для селфи, как в мою студию заявляется говорящая тушенка и начинает меня оскорблять!

—Так, мне это надоело! — рявкнул сир фон Бауэр и, опустив забрало, пришпорил коня…

dyell

ищу комикспесочница

Народ.

На реакторе был комикс про здоровяка и русалка с голубыми волосами. Не могу найти. Подскажите, кто в курсе, пожалуйста.

dyell

Поиск ИгрИгры

Последние несколько дней играем с тян в 7 days to die по локалке в кооперативе. До этого рубали в Minecraft Industrial Craft. Посоветуйте, кому не жалко, что-то похожее (или не похожее, но клевое). Главное, чтобы игра поддерживала игру по локалке в кооперативе.

DayZ, Left4Dead и Project Zomboid не предлагать.

Заранее спасибо.