Ночь, пустынный городской парк; Тусклый свет редких фонарей едва рассеивает мрак над потрескавшимся асфальтом парковой дорожки. Скупой полусвет позволяет разглядеть человеческую фигуру, бредущую слегка покачивающейся походкой. Можно было бы подумать, что это подвыпивший молодой парнишка, возвращающийся домой. И наблюдатель был бы убежден в своей догадке ровно до того момента, пока не увидел бы его вблизи. Глаза, его глаза принадлежали не мальчику и не юноше; бездной тысячелетий зияли они, выделяясь на молодом лице. Кто же это?
Яков шел, погрузившись в свои мысли. Была в его облике какая-то мрачная безысходность, опустошавшая душу, оставляя место лишь для тупой безрассудной ярости и первобытного страха перед тем, о чем он боялся даже подумать. Он вспоминал о семье, где когда-то давным-давно чувствовал себя комфортно и безопасно; о тех людях кого он считал друзьями, но отвернувшихся от него. Его презирали, ненавидели и боялись. Но так было не всегда.
Было время, когда Яков был счастлив, но не догадывался об этом – счастье его было в неведении. Он не знал того, что сейчас сводит его с ума. Раньше он лишь смутно догадывался в быстрозабывающихся ночных кошмарах о том, что сейчас открыто ему. И это знание оказалось непосильным грузом для психики, ущербность здоровья которой проявлялась все сильнее. Снов больше не было, была жуткая полуявь, приносившая невыносимые по мукам картины. Мир сжимался и терял объем, превращаясь в гигантскую плоскость. В одном из видений открылось, что плоскость лишь одна из многих, веером расходящихся из общего центра, словно листы из книги. Миллиарды плоских миров, словно созданных для причинения страданий. Спасительное пробуждение после этого было похоже на сон, так тускло и искусственно выглядела реальность. Но, однажды начав, Яков не мог остановиться, жажда знания пересиливала животный страх. И каждую ночь томимый страхом и тоской по грядущему, он ждал очередного путешествия.
Вдруг нога Якова уткнулась во что-то мягкое оказавшееся котенком. Потерявшийся, несчастный и продрогший он сидел прямо на дороге, и беззвучно мяукал. Кроткий вид беззащитного животного поднял величайшую волну сострадания в душе Якова. И он, взяв пушистый комочек на руки, прижал его к груди. Котенок, почувствовав тепло и заботу, зажмурился от удовольствия и вскоре задремал. Боясь пошевелиться и преисполнившись нежнейшей любви к маленькому существу, Яков стоял неподвижно и прислушивался, как бьется маленькое сердце. Случилось такое, будто внезапно открыли тяжелые ставни в темной и затхлой комнате. Яркий свет заполнил её, а свежий воздух начал вытеснять тяжелый дух разложения и смерти. Яков словно обрел новое зрение, увидев другие цвета кроме багрово-черных тонов. Каким глупцом он был, принимая жалость и сострадание за презрение, какого понимания он мог требовать от людей бесконечно далеких от его собственного опыта?! Даже ненависть и злоба были страхом перед неизведанным. Прощение всем, ибо не ведали они что творили.
Как вдруг, словно черная тень накрыла Якова, и вся ненависть с удвоенной силой забурлила в нем. Он вспомнил свою семью поместившую сына в психиатрическую больницу, людей не понявших и испугавшихся всего величия и силы того Знания, что он им пытался открыть. Фальшивые друзья…в порыве злобы он непроизвольно с силой сжал руки. Раздался легкий хруст позвоночника, шея котенка неестественно выгнулась, и несчастное создание погибло, не успев издать ни звука. Ужаснувшись содеянному, Яков испустил душераздирающий вопль, поразивший позднего прохожего безмерной, нечеловеческой тоской, заставив его содрогнуться и ускорить шаг. Неизбывная горечь утраты, переполняя сознание, переродилась в нечто другое, более страшное. И крик, на этот раз вполне членораздельный, принадлежал тому, кого действительно стоило бояться презирать и ненавидеть: «Я отомщу за тебя, я их всех убью!»
-Фильмы-1009386.jpeg "романтика,Титаник (фильм),Фильмы,песочница,original content,Кликабельно")
