Марлен Дитрих на коленях перед Константином Паустовским. 1963 год.
История одной фотографии.
Марлен Дитрих приехала в 1963 г. с концертами в Москву.
В конце концерта на сцену ЦДЛ вышел с поздравлениями и комплиментами большой начальник из кагэбэшников и любезно спросил Дитрих: "Что бы вы хотели еще увидеть в Москве? Кремль, Большой театр, мавзолей?"
И эта как бы недоступная богиня в миллионном колье вдруг тихо так ему сказала: "Я бы хотела увидеть советского писателя Константина Паустовского. Это моя мечта много лет!"
Сказать, что присутствующие были ошарашены, - значит не сказать ничего. Мировая звезда - и какой-то Паустовский?! Что за бред?! Все зашептались - что-то тут не то! Начальник, тоже обалдевший поначалу, опомнился первым, дошло: с жиру звезда бесится. Ничего, и не такие причуды полоумных звезд пережили!
И всех мигом - на ноги! И к вечеру этого самого Паустовского, уже полуживого, умирающего в дешевой больнице, разыскали. Объяснили суть нужной встречи. Но врачи запретили. Тогда компетентный товарищ попросил самого писателя. Но и он отказался. Потребовали! Не вышло. И вот пришлось - с непривычки неумело - умолять. Умолили...
И вот при громадном скоплении народу вечером на сцену ЦДЛ вышел, чуть пошатываясь, худой старик.
А через секунду на сцену вышла легендарная звезда, гордая валькирия, подруга Ремарка и Хемингуэя, - и вдруг, не сказав ни единого слова, молча грохнулась перед ним на колени. А потом, схватив его руку, начала ее целовать и долго потом прижимала эту руку к своему лицу, залитому абсолютно не киношными слезами. И весь большой зал беззвучно застонал и замер, как в параличе. И только потом вдруг - медленно, неуверенно, оглядываясь, как бы стыдясь чего-то! - начал вставать. И встали все. И чей-то женский голос вдруг негромко выкрикнул что-то потрясенно-невнятное, и зал сразу прорвало просто бешеным водопадом рукоплесканий!
А потом, когда замершего от страха Паустовского усадили в старое кресло и блестящий от слез зал, отбив ладони, затих, Марлен Дитрих тихо объяснила, что прочла она книг как бы немало, но самым большим литературным событием в своей жизни считает рассказ советского писателя Константина Паустовского "Телеграмма", который она случайно прочитала в переводе на немецкий в каком-то сборнике, рекомендованном немецкому юношеству.
И, быстро утерев последнюю, совсем уж бриллиантовую слезу, Марлен сказала - очень просто: "С тех пор я чувствовала как бы некий долг - поцеловать руку писателя, который это написал. И вот - сбылось! Я счастлива, что я успела это сделать. Спасибо вам всем - и спасибо России!"
Марлен Дитрих описывала это так:
…Однажды я прочитала рассказ „Телеграмма“ Паустовского. (Это была книга, где рядом с русским текстом шёл его английский перевод.) Он произвёл на меня такое впечатление, что ни рассказ, ни имя писателя, о котором никогда не слышала, я уже не могла забыть. Мне не удавалось разыскать другие книги этого удивительного писателя. Когда я приехала на гастроли в Россию, то в московском аэропорту спросила о Паустовском. Тут собрались сотни журналистов, они не задавали глупых вопросов, которыми мне обычно досаждали в других странах. Их вопросы были очень интересными. Наша беседа продолжалась больше часа. Когда мы подъезжали к моему отелю, я уже всё знала о Паустовском. Он в то время был болен, лежал в больнице. Позже я прочитала оба тома „Повести о жизни“ и была опьянена его прозой. Мы выступали для писателей, художников, артистов, часто бывало даже по четыре представления в день. И вот в один из таких дней, готовясь к выступлению, Берт Бакарак и я находились за кулисами. К нам пришла моя очаровательная переводчица Нора и сказала, что Паустовский в зале. Но этого не могло быть, мне ведь известно, что он в больнице с сердечным приступом, так мне сказали в аэропорту в тот день, когда я прилетела. Я возразила: „Это невозможно!“ Нора уверяла: „Да, он здесь вместе со своей женой“. Представление прошло хорошо. Но никогда нельзя этого предвидеть, — когда особенно стараешься, чаще всего не достигаешь желаемого. По окончании шоу меня попросили остаться на сцене. И вдруг по ступенькам поднялся Паустовский. Я была так потрясена его присутствием, что, будучи не в состоянии вымолвить по-русски ни слова, не нашла иного способа высказать ему своё восхищение, кроме как опуститься перед ним на колени. Волнуясь о его здоровье, я хотела, чтобы он тотчас же вернулся в больницу. Но его жена успокоила меня: „Так будет лучше для него“. Больших усилий стоило ему прийти, чтобы увидеть меня. Он вскоре умер. У меня остались его книги и воспоминания о нём. Он писал романтично, но просто, без прикрас. Я не уверена, что он известен в Америке, но однажды его „откроют“. В своих описаниях он напоминает Гамсуна. Он — лучший из тех русских писателей, кого я знаю. Я встретила его слишком поздно.
Советский тяжелый танк Т-100 из состава специальной группы тяжелых танков на Карельском перешейке. На башне танка — Петр Климентьевич Ворошилов (1914—1984), приемный сын К.Е. Ворошилова, представитель АБТУ РККА на Кировском заводе, участник разработки тяжелых танков и освоения их войсками.
Согласно «Отчету по испытаниям танков КВ и Т-100 на Карельском перешейке в боях с белофинами» от 8 апреля 1940 года танк Т-100 прибыл в район боевых действий 21 февраля 1940 года и был включен в состав группы опытных тяжелых танков под командованием капитана Колотушкина. В состав группы, помимо Т-100, входили танк КВ с 76,2-мм пушкой Л-11 (прибыл 26 февраля 1940 года) и три танка КВ с 152,4-мм гаубицей М-10 (прибыли 16, 26 февраля и 3 марта 1940 года). Эта группа, предназначенная для борьбы с ДОТами, действовала в составе двух танковых бригад и принимала участие в боевых операциях с 22 февраля по 6 марта 1940 года с 20-й танковой бригадой, а с 7 по 13 марта 1940 года – с 1-й танковой бригадой. Но ввиду того что укрепленный район в направлении действия 20-й танковой бригады был прорван еще до прибытия группы, и на последующих направлениях боевых действий бригады ДОТы не встречались, проверить действительную мощь огня установленного на танках вооружения не удалось.
Во время испытаний на Карельском перешейке танк был обстрелян бронебойными снарядами калибра 37 – 47 мм с дистанции 300 – 500 м. Было зафиксировано восемь попаданий: одно – в ствол 45-мм пушки, пять – в правый борт и по одному – в диск четвертого левого опорного катка и в гребень трака гусеницы. Во всех случаях броня не была пробита. Всего к 1 апреля 1940 года Т-100 прошел 1745 км, из них 315 км — во время боев на Карельском перешейке.
По итогам испытаний на вооружение танк принят не был и серийно не выпускался.
Полицейские ведут арестованную демонстрантку, схваченную во время столкновения фашистов и коммунистов. вызванного маршем, организованным британским фашистом Освальдом Мосли в лондонском Ист-Энде. 4 октября 1936 года.
4 октября 1936 года колонна активистов Британского союза фашистов Освальда Мосли решила пройти маршем через Ист-Энд — один из беднейших районов Лондона, в котором проживало много евреев. Для противодействия маршу на улицы Ист-Энда вышло несколько тысяч (называются числа до полумиллиона) местных жителей, включая еврейские и ирландские группы, а также активистов левых организаций (социалисты, коммунисты, троцкисты, анархисты). На улицах были сооружены несколько баррикад. Несмотря на попытки 10 000 полицейских (в том числе 4 000 конных полицейских) — а это было официально разрешенное мероприятие — прорвать баррикады и позволить фашистам пройти, марш был сорван.
Битва на Кейбл-стрит была существенным фактором, приведшим к принятию Закона о порядке в публичных местах (Public Order Act, 1936), который потребовал получения разрешения у полиции на проведение политических маршей и запретил ношение политической униформы в публичных местах. Считается, что это сыграло заметную роль в ослаблении влияния БСФ до Второй мировой войны.
Легкая советская САУ СУ-26 на позиции рядом с Домом Советов в Ленинграде. 1941 год.
Полуимпроизированные САУ были созданы на базе танков Т-26 и ХТ-130/133, на которых вместо башни монтировалась 76,2-мм полковая пушка обр. 1927 в открытой вращающейся на 360 градусов бронированной рубке. В 1941—1942 гг. в войска было передано 12 таких САУ, производство осуществлялось на ленинградском Заводе подъёмно-транспортных сооружений им. Кирова. В документах САУ также проходит под обозначениями: СУ-76, Т-26СУ и СУ-76П.