Результаты поиска потегу#Реактор литературный

Дополнительные фильтры
Теги:
#Реактор литературныйновый тег
Автор поста
Рейтинг поста:
-∞050100200300400+
Найдено: 100
Сортировка:

Бытовуха

Под мерзкую трель будильника Павел проснулся и пресекся взглядом с пятном на потолке. Оно сонно моргнуло пятым глазом, и, вроде бы, зевнуло, но Павел знал, что это так просто выходит воздух из-под слизистой биопленки.
- Завтра обязательно надо будет помыть потолок, - в тридцать шестой раз пообещал Павел вселенной и солидарно зевнул вслед за пятном.
Вылезать из-под теплого одеяла в морозное утро абсолютно не хотелось, но деньги сами себя не заработают. Шаркая мохнатыми тапочками Павел добрался до ванной и всмотрелся в мутное зеркало. Отражение мятого небритого Павла по ту сторону стекла хмуро послало его на три буквы и ушло в другую комнату.
- Ну, потом побреюсь.
Кофе, яичница с двумя желтками и бутерброд с почти протухшим, но зато по скидке, плавленым сырком – и пора на работу.
Приложение пригородной железнодорожной компании еще дома отписалось, что изменений в расписании электропоездов не выявлено. Однако, серая электричка пестрыми граффити пронеслась мимо, не остановившись на разваливающейся от старости платформе. Следующий поезд, все по тому же приложению с расписанием, планировал быть только через двадцать минут, потому Павлу оставалось лишь тупо пялиться в ленту мемов и сисек в телефоне или на рыгающую морду утреннего космического кота. Павел выбрал второе – голые девушки, к груди которых нельзя было припасть, уже как-то надоели.
Судя по кислому выражению на фиолетовой морде кота - тот как и Павел был не сильно рад быть сегодня здесь.
«Граждане пассажиры, просьба сохранять спокойствие, поезд скоро отправится…» - на грани разборчивого пробубнил машинист из пердящих динамиков, разбудив пригревшегося в электричке Павла, - «…на путях потерпела крушение летающая тарелка. Поезд отправится как только будут проведены восстановительные работы."
«Опять…» - подумал Павел и снова впал в полудрему, - "Каждый вторник одно и то же..."
На втором часу пятиминутки, на которую Павел успешно опоздал, босс матерился, плевался и обещал депремировать весь отдел, если они не допилят опытный образец под сдачу госзадания в министерство. То, что вместо пятиминутки эти два часа можно было бы идти работать, начальство как-то не подумало.
- Ну, как дела? – милое личико кокетливо вылезло из-за приподнятого уголочка программного окошка с кодом, - Скоро доделаете шайбочку.
- Не мешай, - Паша не смог удержать предательской улыбки - мордашка была слишком уж милой. А вспоминая коллег, просто единственной милой вещью на работе в принципе.
- Да разве ж я мешаю, так, интересуюсь. Помни, я в тебя верю!
- Опять с трояном болтаешь? – коллега Миша перегнулся через монитор
- Не отвлекайся, - Павел кликнул мышкой по вирусной кошкодевочке, от чего та звонко рассмеялась, но все же скрылась обратно в недра компьютера, - Два дня до сдачи.
- Да кому эта шайба сдалась то?! – снова завел свою шарманку Миша за обедом, - Шайба с искусственным интеллектом для более эффективного крепления балок шурупами. Зачем ей интеллект то?
Паша молча отхлебнул кофе из автомата. В нем явно не хватало капельки коньяка, но на службе он такого себе позволять не решался. Во всяком случае, так часто.
- Бюджетные деньги можно же было реализовать гораздо эффективнее. Тампоны, например, с расчетом цикла? Или пиво с виртуальным собутыльником и открывашкой! - Коллега моргнул третьим веком, но Паша сделал вид, что не заметил этого – Миша был слишком ценным сотрудником, чтобы так просто сдавать рептилоида полицаям из миграционного контроля, - Или вон, как в НИИ через дорогу…
Договорить Миша не успел - в дверях появился босс и начал снова посыпать окружающий мир отборными матюками самого низкоинтеллектуального пошиба.
«Два дня до сдачи. Нет, коньяк тут не помешает…»
Будничные сумерки встретили Павла дождем и ветром. Зонта или дождевика с собой в рюкзаке не оказалось.
- Тебе не надоело? – традиционно встретил Джинн промокшего Павла прокуренным голосом из кухни. Пахло разогретыми блинчиками из супермаркета и сырокопченой колбасой.
Павел так же традиционно промолчал и ушел переодеваться. Сухое белье пахло сыростью после последней стирки - напора в водопроводной системе старой хрущёвки не хватало для тщательного вымывания всей гадости из стиральной машины. Но Павел уже давно принюхался.
- Даже не знаю, зачем ты постоянно задаешь этот вопрос? - переодевшись, Павел присоединился к Джинну на кухне и откупорил бутылку с вискарем, - Что должно надоесть?
- Не знаю, - Джинн благодарно кивнул и принял протянутую стопку, - Мне вот надоело. Вся эта хтонь… не мое это. Какое-то... неправильное.
- Сам же придумал.
- Не сам, - Джинн многозначительно потряс в воздухе наколотый на вилку кусочек сырокопченой колбаски, - Это все вы, люди. Одни это придумали, другие написали и третьи визуализировали. Я просто засунул тебя в коллективное сознательное.
- А вот не надо было выкручивать мое желание с ног на голову.
Джинн тяжело вздохнул.
- Да помню, я, помню. Но все равно… - Джинн махнул стопку, крякнул и занюхал ломтиком коньячной, - не по людски это.
- Разве? - Паша так же без тоста махнул первую стопку, - Откуда тебе знать, что по людски, а что нет? Ты же не человек.
- Не человек, - согласился Джинн, - Но пожил поболе твоего на белом свете, потому человеческую натуру хорошо знаю. Человек - существо инертное, просто так не изменяется. Ты должен был начать сражаться с необъяснимым и неведомым, противиться ее нечеловеческой, враждебной сущности, а она, в свою очередь, должна была пожрать тебя и твою душу, низвести твою волю до атома, расширить сознание до невообразимого, после чего переварить и выплюнуть обратно, но уже совсем другого. А не вот это вот все...
- Зато стабильно - работа есть, деньги на карточку два раза в месяц капают, электрички ездят. Даже премия, возможно, будет. Сейчас и других проблем полно…
- А хтонь…
Паша хмыкнул, пожал плечами, откусил наполовину холодный блинчик с творогом.
- Сначала работа, иначе кушать будет нечего. У меня вон шайба все думать сама никак не хочет. Вот доделаю, можно будет и девушку найти. Да хоть в том же "Тиндере". И квартиру отремонтировать. А ты все хтонь, хтонь… потом. Как будто она куда-то денется. По второй?
Джинн молча пододвинул стопку.
Утром снова прозвонил будильник. Черное пятно моргнуло уже шестым глазом.
- Завтра обязательно нужно будет помыть потолок, - в который раз пообещал Павел вселенной.
Кто ж знал, что потонуть в бытовухе гораздо проще, чем в хтоническом безумии?

Приятный вечер

— Дорогая, что ты будешь?
— Милый, мне здесь как-то не нравится…
— Ой, да ладно тебе. Отличное место. Да и Греи его советовали, как не сильно дорогую, но довольно вкусную забегаловку.
— Но здесь так… пустынно. Эти одинокие столики наводят меня на грустные мысли. А если мало посетителей, то и…
— Не преувеличивай. Они просто недавно открылись. Вот раскрутятся – перебоя от голодных ртов не будет.
— Думаешь?
— Знаю. Чуйка меня еще пока никогда не подводила. Так что нужно ловить момент, пока у них не нужно заказывать столик за пару лет вперед.
— Ну ладно, дорогой, я тоже доверяю твоей чуйке.
— Так что будешь? Полегче, потяжелее?
— А что там в меню есть?
— Да много всего. Так, «Летучая принцесса» — мясо ламантина средней прожарки с морской капустой и овощами под соевым соусом. М-м-м, не плохо. Или вот еще, на вид вроде не плохо. «Мясная запеканка по Алфа-Центавравски». Смотри, как аппетитно выглядит. Или вот…
— Дай я посмотрю. Хмм… все такое жирное, калорийное. А ты знаешь – мне нужно следить за фигурой.
— Дорогая, зачем? Ты и так идеальна? Да вселенная просто схлопнется, если ты постараешься стать еще идеальнее – она не выдержит накала прекрасного!
— Ой, хи-хи, прекрати. Уже сколько лет знаешь, что это не так.
— А у мня противоположное мнение на это счет.
— Прекращай. Вот, смотри, тут как раз есть сеты на двоих. «Парочка в машине», «Зона 51» и вот этот вот, смотри, и мясо, и гарнир, и даже напитки. И стоит не плохо.
— Это-то меня и смущает. Тут не написано, что именно входит в комплект. Официант!
— Ой, не кричи ты так…
— Официант!
— Бу-бу-бу?
— Здравствуйте. Мы с женой хотели бы поподробнее узнать вот про этот сет. Что в него входит?
— Бу-бу-бубу. Бу-бу бу-бу-бу. Бу-бу-бу, буб бу-бу. Бу-бу-бу-бу, уб-бу бу-вуб.
— Хм, не плохо. Дорогая, как тебе?
— Ой, я даже не знаю. А мясо у вас откуда?
— Буб-вуб.
— Вот, видишь, вообще деликатес. Мы возьмем. И бутылочку вина, на Ваш выбор. Спасибо.
— Буб-ву-буб-буб.
— Ой, дорогой, я не знаю. Я никогда не слышала про такую планету, а уж тем более, что на ней есть фермы. А вдруг они это… того?
— Дорогая, перестань. Я не думаю, что они браконьеры. Только представь: каждый раз гонятся за животным с лучом. Это ж невыгодно. Да и не варвары ж они какие. Их бы не лицензировали тогда бы.
— Да, ты прав, как всегда.
— Так что давай просто насладимся отличным вечером. К тому же, только покатай на языке, как звучит: «Человеческие ножки под картофельным соусом». М-м-м, щупальца оближешь.

Бесконечные просторы большого театра под прозаическим именем – космос

Заштопанный и переклепанный космический корабль, прошедший сквозь самые фантастические и невообразимые возможные вероятности мироздания, медленно, но верно, пробивался сквозь бесконечные просторы большого театра под прозаическим именем — космос. Где-то там, в его недрах, таятся яркие приключения, смертельные опасности, новые знакомства и старые любовные похождения. Но здесь, в эту самую секунду неучтенного времени нет ничего, кроме старого корабля, неизвестно, существующего ли еще мира, и панических ноток отчаяния, что живые называют жизнью.
Крупицы рваного сознания улетучились вместе с навсегда утерянными кубометрами сгенерированного кислорода, когда обмороженные конечности небрежно и на полном автомате закрывали последнюю пробоину. Холодный синтометалл, а что за ним? Ничто? Или ничто — это тоже что-то?
Не хочу думать. Ни о чем. Не хочу думать, что может находится по ту сторону обшивки, не хочу думать, что стало с двигателем после третьей поломки, не хочу знать, что происходит там, в недрах корабля. Сейчас всего этого нет. Ничего нет. Никого. Есть только космос, есть корабль, и есть жизнь.
А есть ли космос? Или корабль? Что я знаю, а что нет?
А есть ли я сам? Существую ли я?
Не хочу думать.
Не хочу...
Но думаю.
Нужно двигаться, что-то делать, куда-то идти. Не хочу. Оставлю это своим конечностям, они и без меня отлично знают, что нужно делать и куда идти. Шаг за шагом, стоя, сидя, даже лежа или плавая под потолком, я все дальше и дальше иду к своей цели, туда... туда, куда нужно. Все здесь отлично может справится и без меня.
Сейчас я хочу быть просто шерстяным одеялком. Хочу просто валяться на сладком-сладком полу, укутавшись сам в себя, утопать в бездне безоговорочного безбрежья. Нет, я не хочу быть тем, кто окутывается в это одеяло, ибо этот кто-то будет обязан будет потом куда-то идти и что-то делать. Я хочу быть одеялком... Простым, мягким, развернутым и мятым одеялком, которое грело меня каждую ночь. Хочу быть тем теплом, что оно мне давало, хочу быть тем чувством теплоты и уюта, хочу быть всего лишь маленькой, не важной, такой микроскопической частью чего-нибудь того, что можно считать счастьем.
Быть им. Жить им. Существовать им.
Но есть правила. Правила, которые никогда не меняются. Которые всегда и везде будут сопровождать мои скудные попытки жить. И не смотря на переменную, что отвечает за мою жизнь, они будут рядом. Буду ли я существовать, или же меня никогда не было в этом большом театре космоса, эти правила останутся константами моего безвременья.
Этот космос всегда будет космосом. Бескрайним и одиноким. Не смотря ни на размеры, ни на густонаселенность.
Этот корабль всегда будет кораблем. Летящим вдаль и несущим в себе... что-то, даже если это что-то давно покинет его.
А я всегда буду собой. Ни кораблем, ни космосом, ни безумной мечтой о счастье. Я буду тем самым чем-то, чем всегда был, чем всегда буду, и кем никогда не был.
Только вот и очередная трель сигнальной тревоги навсегда останется причиной забыть про себя, про корабль, про космос, про думы и мысли. А красный свет старой лампочки будет вечным спутником свершающейся беды и угрозы всему, к чему я так долго шел.
Заштопанный и переклепанный космический корабль, прошедший сквозь самые фантастические и невообразимые возможные вероятности мироздания, медленно, но верно, пробивался сквозь бесконечные просторы большого театра под прозаическим именем — космос, — а внутри него, случайно обрётшее разум, зеленое шерстяное одеялко, грубо, как могло, одиноко латало очередную пробоину.

Да/Нет

			::	N|	■\ - • ’ *^¿i sr-ыШЬ
щт.	i	■НЕ 1	Iя		V A,Реактор литературный,разное,рассказ,Истории,написал сам,Иван Абрамов
Пятнадцать минут. 
Работать. Исправно. Исправно. Исправно. Брак. Исправно. Брак. Часы.  
Десять минут. 
Работать. Исправно. Исправно. Брак. Работать. Брак. Исправно. Часы. 
Пять минут. 
Работать. Исправно. Исправно. Исправно. Брак. Работать. Исправно. Исправно. Исправно. Работать. Работать. Работать. 
Сигнал. 
Конец. Лента – стоп. Инструмент – место. Одежда – шкафчик. Одеться. Конец. Домой. 
Толпа. Толпа. Ожидание. Толпа. Часы. Толпа. Проходная. Карточка. Двери. 
Холодно. Домой. Асфальт. Дорога. Фонари. Автомобили. Асфальт. Люди. Повернуть налево. Асфальт. Лестница. Метро. Толпа. Часы. Толпа. Домой. 
Эскалатор. Вагон. Люди. Люди. Толпа. Реклама. «Новый пылесос в дом радость принес». Красиво.  Ту-ду-ду ту-ду ту-ду. «Что кошки кушают в обед – конечно корм «Счастливый Кэт»? Приятная музыка. Улыбки. Киса. Мило. Мило. Киса. Мигание света. Страх. Тряхнуло. Страх. Кошка. Мило. Красиво. 
Остановка. Люди. Давка. Домой. 
Эскалатор. Полицейские. Осмотр. Хорошо. Домой. Турникет. Лестница. Улица. Воздух. Холодно. Домой. Фонари. Дома. Асфальт. Магазин телевизоров. Что кошки кушают в обед – конечно корм «Счастливый Кэт». Дома. Поворот налево. Дома. Продуктовый. Магазин телевизоров. Спортинвентарь. Дома. Ту-ду-ду ту-ду ту-ду. Перейти дорогу. Фонари. Аптека. Продуктовый. Магазин телевизоров. Новости. Фонари. Парк. 
Холодно. Домой. Скорей. Сериал. Часы. Сериал.
 Что кошки кушают в обед – конечно корм «Счастливый Кэт».
Парк. Насквозь. Дорожка. Фонари. 
Ту-ду-ду ту-ду ту-ду. Что кошки кушают в обед – конечно корм «Счастливый Кэт». Заела. Приятная музыка. Ту-ду-ду ту-ду ту-ду. Поставить на телефон. Потом. 
Парк. Ту-ду-ду ту-ду ту-ду. Дорожка. Фонари. Накрапывает. Холодно. Ту-ду-ду ту-ду… Таран-тан. Не так. Другая музыка. Неопределенность. Люди. Парк. 
Музыкант. Играет. Песня. Странно. Грустно. Музыка. 
- И в жизни нету веселей, чем вместе убивать друзей ума и тела, там внутри, скорее, ну же, посмотри. Их думами зовут, бывает, но я про разум говорю, он знает. Он спит, он дремлет под горой, твоей безжалостной игрой… 
Грустно. Люди. Крики. Возмущения. 
Часы. Сериал. Домой. Скорей. 
Музыкант. 
- Проснись, о разум, где же ты, в тебе нуждаемся все мы. Открой нам дверь, скажи нам час, заставь же ты подумать нас. Ты счастлив, милый человек? И счастлив ли твой серый век? 
Крики. Визги. Сирена. Тревога. Сирена. Полиция. 
Домой. Сериал. Домой. 
Парк. Ворота. Дома. Асфальт. Скорее. Нет. Сериал. Счастье. Сериал. Улыбки. Киски. Мило. Счастье. 
Грустно. Тан-таран, таран-тан-тан таран, тан-тан. 
Нет. 
Проснуться? 
Нет. 
Асфальт. Дождь. Мокро, холодно. Асфальт, фонари, пустота. Одиночество. 
Что? 
Асфальт, поворот, дом. Дверь. Ключи в кармане. Рука застряла. Ключи. Пальцы дрожат. Ключи на асфальте. Ключи. 
Нерешительность. Неужели? 
Одиночество.
Ключи. Замок. Повернуть, войти. 
Одиночество. Темнота. Тишина. 
Слезы. Дождь. Ветер. 
Неужели? 
Дом. Мокрый плащ, снять. Гостиная. Старое кресло, телевизор, громкость, сериал, экран  – счастье.
Брак? 
Экран. Телевизор. Сериал. Громкость. Одиночество. Темнота. Пустота. Внутри. Слезы. 
Исправно?

Старый-старый сон

— А знаешь, — Я взял из стопки книг на придиванном столике самый пыльный фолиант с давно стершейся надписью на форзаце, так как по моему опыту, именно такие книги скрывали за собой самые интересные сновидения, — Мне ведь тоже когда-то снились сны. Яркие такие, красочные, такие... живые.
— Да? — Библиотекарь развернул ко мне свою чешуйчатую морду, — А зачем ты с ними распрощался?
— Я и не прощался, — я все еще держал фолиант в руках, наверное, все же боясь открыть и понять, что этот сон не был моим и никогда уже не станет. Ибо он уже кому-то приснился, — Они просто... ушли.
— Сны не могут просто так уйти, — Библиотекарь вновь вернулся к своему привычному занятию — расставлял сны обратно по своим местам, — Как не могут и просто так прийти. Своим пищевым расстройством, собственными делами, поступками, циклами работы и отдыха, потреблением алкоголя, нервами и переживаниями, ну и режимом сна и отдыха, в конце концов... всем этим ты с ними распрощался. Хотел забыться — и забылся. Ты знал, что это когда-нибудь случится и потому сам отпустил их.
— Отпустил... но с миром ли?
— А это уже ты должен решать сам.
Я вновь посмотрел на фолиант в своих руках. Старый и потрепанный. Пыльный, местами понадкусанный библиотечными мышками, побитый молью иди что там водится в закоулках бесконечных полок и антресолей. Маленький, и кому-то очень дорогой сон. Что я в нем найду?
Сокровенные мечты маленькой девочки, грезящей о щенке и воздушных шариках на день рождения — Жизнерадостный, полный эмоций и счастья, но до зубного скрежета наивный сон?
Кошмар сошедшего с ума от нескончаемой войны рядового, чудом спасшегося из горячей точки?
Или старый сон про уютный домик, бескрайнее озеро и маленькие, плоские и гладкие камушки, которыми так удобно делать блинчики на водной глади... Свой старый, старый сон, который больше никогда не увижу.
Я держу фолиант и боюсь открыть. Мои руки дрожат.
— Открой, — голос Библиотекаря безучастный, холодный, под стать его хладнокровному телу, а потому, и хладнокровному сердцу, — Только так ты поймешь, чего же ты боишься на самом деле?
И я открыл.

Дневник мертвеца

,Реактор литературный,разное,рассказ,Истории,Иван Абрамов,написал сам
7 августа
Как долго я писал этот дневник? Наверное, уже лет двадцать. А может тридцать. Он поменял столько обложек, столько "тел". А я все равно исписывал каждый листик, каждую строчечку, заполнял его жизнью. Я жаловался ему на свои беды или хвастался своими успехами. Я закладывал в тебя все самое сокровенное, что держал в своей душе или просто засорял неважным, мелким мусором повседневной жизни. Я доверял ему. И теперь он знает гораздо больше меня самого. Может быть это именно он создал всю мою жизнь, а я всего лишь просто инструмент в его руках, который должен отыграть свою роль и записать подробный отчет.
Ну что ж, пришло твое время. И мое тоже. Когда я дописывал последнюю страницу прошлой тетради и залезал на обложку, я еще не думал, что все будет именно так. Когда я увидел в канцелярском отделе именно эту толстую тетрадь - я даже не подозревал об этом. И даже когда меня в тот же день поперли с работы по ужасно надутой и подставной причине, заставив еще и выплатить последнее на компенсацию этой чокнутой дуре - да, промелькнула мысль, но не более. А когда ушла Мария - ушел и я. Но она ушла к Евгению, а я ушел в себя. И только когда я по привычке начал писать дальше... Только сейчас я понял - по другому быть не может. И не будет.
Денег нет, работы нет, людей рядом со мной - тоже нет.
На часах ровно девять вечера. Прости меня мир.
Прости меня незаконченный, только начатый дневник. Но ты послужишь более высокой целью, чем просто "отчет".
Я никому ничего не желал, ни у кого ничего не просил. Так и вы не просите ничего у меня.
А вещей уже просто не осталось.
8 августа
Это ты, да?! Это все ты, я знаю это! Ты не дал мне умереть, тебе все еще нужен инструмент. Ты специально все это спланировал, чтобы я остался в этом проклятом черном мире! Я знаю, что ты меня не слышишь. Но я знаю, что ты это читаешь!
Горло все еще болит.
Я знаю, ты только этого и ждешь! Я не хочу давать тебе это, но ты приучил меня, выдрессировал, и теперь я уже не могу упомнить все случившееся без твоей помощи. Я не могу все это сложить все это в один пазл, увидеть всей картины и понять... без твоей помощи. Ты победил.
Я умер. Я долго висел в петле, дергаясь от удушья. Веревка давила на гортань, натирала мне шею. Но я умер. Умер!
А потом я оказался Там...
Я уже не помню, где! Ты атрофировал мне память, гаденыш!
Или я никогда этого и не запоминал? Я уже сомневаюсь в том, что был Там.
Нет, я все же умер. Это я помню точно. А значит и это тоже было. Но где я был и что там было? Я помню только то, что у меня есть лишь пять суток, чтобы сделать... сделать что? Я опять это забыл или Они не сказали?
Но я же умер, что я здесь делаю? Выполняю свое предназначение? Ха! Не могу я так, не могу я так, не могу я так, не могу я так, не мо...
Черт! У меня кончается ручка!
Перевернул весь дом, нашел эту хренову ручку, но позабыл почти все. Значит придется опять описывать события. Может это тоже поможет сложить картину...
Я очнулся висящем в петле, болело горло, шея, голова. Последняя просто раскалывалась. Я пытался выбраться, но безуспешно, на то она и петля. Висел долго, от скуки качался из стороны в сторону, ибо ничего больше я делать не мог, даже думать (из-за той неимоверной головной боли). Затем, скорее всего из-за раскачиваний, веревка не выдержала и лопнула, а я упал на пол. Потом метался по квартире, орал, матерился, а как только боль в голове не попритихла, начал писать дневник.
Черт, если у меня пять дней, то сколько я уже потерял?
4 дня 2 часа и 12 минут до того, что должно произойти.
Я вспомнил, что записал время, когда пошел в петлю. Приблизительно мне осталось вот столько-то времени. А что будет после? Я умру? Я уже умирал. И это уже не так сильно меня страшит, умру еще раз. Они не могут меня устрашать этим, значит будет что-то много страшнее смерти.
Неопределенность страшнее смерти. Да, это чистая правда.
Так что я должен сделать? Спасти кого-то? Убить кого-то? Предотвратить или совершить... Наверно это что-то важное, не так ли? Но тогда и нечего волноваться, я узнаю об этом - это будет выделяться из моих серых будней как алое зарево пожара ночью. И я пойму - это то!
3 дня 23 часа и 32 минуты
Я иду спать, сегодня был слишком долгий и утомительный день.
9 августа
3 дня 14 часов 10 минут
Ничего. Абсолютно ничего не случилось. Дом не горел, газ не взрывался, метеорит не падал. Ничего не было. Ничего.
3 дня 13 часов 3 минуты
Только сейчас заметил, что не ел и не пил больше суток. И не хочу ни того, ни другого. Я хочу только спать. 
Постоянно хочу спать, хожу как в полудреме: сонный, бледный, белки глаз покраснели, а движения заторможены. Что со мной?
Ах да, я умер. А тебе наплевать. Тебе главное читать мои отчеты. Но ты не оставил мне другого выбора. Скотина.
3 дня 5 часов 42 минуты
Я пытаюсь прожить без этого проклятого дневника так долго, как могу, но он зовет меня. Лежит и сверкает своими белыми, неисписанными страницами. Кто-то должен его заполнить. И этот кто-то - я. Я должен их его заполнить. Я обязан.
Все телепередачи стали унылыми и неинтересными. Раньше я упивался всеми этими голосами, модой. Все эти люди были моими кумирами и объектами подражания. Я одевался и говорил как они. Но теперь они перестали быть кем-то. Теперь они лишь плоская картинка, застрявшая в пространстве и времени. Они уйдут - их забудут. А фильмы? А фильмы стали слишком нереальными и противными. От них несло ложью. Каждое слово, каждый звук был неискренен, наигран. Все истории - придуманы. Их не было. Их не будет. Они тоже жертвы времени.
А я?
Я настоящий, или тоже наигран? Придуман чей-то безумной, исцарапанной психикой? Может я и не существую, а просто нахожусь у кого-то в воспаленных мозгах и тихонько переливаюсь оттуда на бумагу, а затем переселяюсь в такие же исковерканные разумы других людей?
3 дня 15 минут
Я вновь пытался это сделать. Нет, веревку я уже пробовал, только потерял бы кучу времени, вися под потолком и раскачиваясь как игрушка на стекле дальнобойщика. Нет, я набирал ванну и резал себе вены. Я час лежал в багряной от моей крови воде, а перед моим взором кружился мир. Но я не умирал, а кровь все текла и текла. Когда же я понял, что это бесполезно, я ушел под воду с головой.
Результат очевиден.
И все время хочется спать...
Я ничего не делаю. Я просто сижу и ничего не делаю. Иногда беру ручку и пишу эти строки, но в остальное время...
Пришли Они. Я не знаю, кто это, но они стоят прямо напротив меня. Они появились из ниоткуда, просто так. Я лишь моргнул, а они уже здесь. Или я уснул!
Они говорят, что так нельзя.
Они говорят, чтобы я больше не пытался покончить с собой.
Они говорят, что им плевать на меня, но так я могу привлечь слишком много свидетелей, а им этого не нужно.
Они говорят, что мне этого не нужно.
Они говорят, что я обязан закончить то, зачем меня вернули.
Они говорят, что им плевать на дневник.
Они говоря
10 августа
2 дня 13 часов 5 минут
Я вырубился. Мне так сильно хотелось спать, что все это я писал на автомате, не понимая значения того, что я написал. Они наверно говорили еще, но я не помню. Я спал.
А может это все сон? И я не вешался, не умирал, не делал ничего этого. Я просто проснусь в своей постели, рядом со мной будет тихо дремать Мария, а потом я встану, позавтракаю и пойду на работу. Все хорошо и все будет хорошо.
Но есть одно но!
Если ты умираешь во сне, то ты либо умираешь и наяву, либо ты просыпаешься.
Я умирал?
Да.
Проснулся?
Нет.
Значит одно из двух: это реальность и не сон, либо...
Либо я умер и это мой ад.
2 дня 12 часов 43 минуты
Я так и не описал своих гостей. Их было трое и все они разные, но на всех были одинаковые белые маски - простые окружности с прорезями для глаз. Один был одет в темно-оранжевый мясницкий фартук с голубыми пятнами. Он был не высокого роста, но на лице была большая, огромная маска, которая не давала рассмотреть его прическу. Второй был высок и одет в черный костюм тройку. Он был бы слишком интеллигентен, если бы не большие нечесаные и немытые патлы, свисающие из-за маски. А третий был среднего роста, но чуть выше меня, полноват, одет во что-то белое и мешковатое, а сам был лыс как колено. И все они говорили. И я их слушал.
Как я хочу спать. Как я хочу спать. Как я хочу спать!
2 дня 7 часов и 5 минут
Я долго думал и решил выйти из дома. Я больше не могу сидеть в этой затхлой, вонючей квартире. Может из-за всей этой духоты и тянет так сильно в сон, что засыпаю прямо на ходу.
Далеко я не пойду. Здесь неподалеку есть магазинчик. Туда и наведаюсь. А потом сяду в парке.
Но нет, не проси. Тебя я с собой не возьму. Ты останешься здесь гнить в этой комнате. Ничего, переживу, раз я умер.
Я не марионетка!
Я человек!
Хотя, я уже сомневаюсь в этом...
11 августа
1 день 3 часа 1 минута
Это был ужасно долгий день.
Ты приручил меня к этому, подсадил меня на изливание своих чувств и мыслей на бумагу. Это как наркотик. Ты теперь часть моего мозга, часть мое сущности. Часть моей души. Вот почему ты тоже попал вместе со мной в этот ад. 
Если конечно это ад. И я почти в этом уверен.
Я не могу больше переносить все эти воспоминания в себе. Но все по порядку, я все еще живой человек.
Я совсем забыл как выгляжу, и придя в этот маленький магазинчик перепугал этих старых обрюзгших старух, что всегда там обитают. Я утонул в оскорблениях и лжи. Они видели во мне либо бомжа, либо алкаша, а потому гнали из этого магазина своими клюками и матерщиной. А ведь их всех я знал, и они знали меня. Мы живем в одном доме. Мы взрослели вместе, но только по-разному: я рос, они увядали. Я каждый день здоровался с ними, я всегда помогал им, то сумку дотащить, то трубу починить.
Я помнил их. Но они не помнили меня.
Поэтому я и ушел из магазина.
Наверное, люди сторонились меня, а может и вовсе не замечали, но я не знаю этого. Я хотел спать. Я хотел спать, пока шел к парку. С хотел спать, когда садился на лавку.
Я всегда любил этот парк, любил играть в нем в детстве, гулять с друзьями и тайком от мамы с папой пить пиво., любил водить туда Марию, когда мы только еще встречались, любил просто посидеть после трудного рабочего дня... Но теперь он больше не был парком. Он был местом, где деревья стенают от боли, где цветы заставляли работать как клумбы, а траве не давали расти, вырывали и убивали. Это был мир боли. Или это я сам стал миром боли для всех вокруг.
Но я хотел спать, и я уснул.
Проснулся я в камере вытрезвителя. Видно забрали, подумав, что я еще один алкаш.
Здесь я просто потерял время.
Я просто теряю время.
12 августа
3 часа
Все время я просто спал. Я спал всю ночь и весь день. Я все это время, все эти пять суток просто терял время. 
Ничего не происходило. Ничего. Видно, я не справился с задачей. Но я хочу умирать? Я умер! Слышишь? Я умер! Я не ем и не пью. Я могу вообще не дышать, но тогда начинает болеть голова. Во мне бесконечное количество крови, она все время течет, а раны затягиваются.
Они грозились что-то сделать. Пытались меня подстегнуть, но я не помню этого. А если я этого не помню, то этого никогда, слышишь, никогда не было. И не будет, если я этого не запомню.
Или не запишу в тебя, засранец.
1 час
Я не знаю, почему именно час. Я не знаю, сколько сейчас времени. Все часы в доме остановились в момент моей смерти... Времени для меня больше нет. Есть только отсчет. И отчет...
А может тебя порвать или сжечь? Раз уж я не могу убить себя, то я убью тебя. Ведь есть возможность, что это все ты делаешь! Ты! Ты! Ты! А когда я закончу, то покончу со всем этим кошмаром, что ты наворотил в моей жизни и не жизни.
Но я не могу... Это моя память, моя жизнь... Я не могу убить ее. Это все что от нее осталось.
10 минут
Они пришли. Снова. Я знал, это произойдет, им осталось совсем чуть-чуть. Что же они скажут?
И почему мне не хочется спать?
Они говорят, что я не справился. Ха! Я это уже знаю.
Они говорят, что я еще могу успеть.
Что успеть? И что ждет меня, если не сделаю?
Они говорят, что навсегда оставят меня таким. Нет, не таким. Все будет в три раза хуже, чем было.
Я не хочу! Я не хочу! Я не хочу! Но что я должен?
Они молчат и ждут. И я только сейчас понял, что должен сделать.
Я должен сделать то, на что не решал все эти пять дней. Я должен убить то, что держит меня здесь.
Я почти догадался тогда... Я должен убить свое прошлое.
Я убил тогда лишь оболочку, но не убил себя. Ты - это и есть я.
Но я не могу! Не могу тебя убить!
Да, я могу убить себя. Я уже это делал, но сейчас нужно доделать это до конца. Стереть последнее упоминание.
Осталась минута. Я знаю, ты сейчас читаешь эти строки. Но ты проиграл. Я больше не раб твоих фантазий.
И я обращаюсь к тебе, а не к дневнику.

За покровом ночи

Сократить путь через ночной лес поначалу показалась мне не такой уж и плохой идеей. И только несколько минут спустя во мне проснулись первые сомнения в адекватности данной затеи.
Накрапывал дождь, тусклая луна еле-еле освещала бетонную тропинку, и незаметные в темноте намокшие еловые лапы склонились к земле так низко, что все время норовились залепить в лицо мокрыми иголками.
Но это ничего — где моя не пропадала? А вот гнетущая тишина наводила на тревожные мысли.
Что-то было не так. Что-то было не то.
Где-то глубоко внутри начинала нарастать необоснованная паника. Хотелось бежать, скорее, быстрее, подальше отсюда. Будто здесь таилось Зло. Настоящее, древнее, хтоническое, не отягощенное моралью Зло.
А потом ударил свет. Ослепляющий, проникающий сквозь веки и будто выжигающий сетчатку. Вместе с ним пришел трубный вибрирующий гул, разрывающий уши и выбивающий мысли из головы.
Свет и звук. Звук и свет.
И я полетел. Мое бренное тело оторвалось от земли, я почувствовал отсутствие оков гравитации этой массивной голубой планеты, и меня понесло, перевернуло вниз головой, слово я начал падать куда-то вверх, в пучину зияющей пустоты.
— Нет! — заорал я, боясь открыть горящие огнем глаза. Страх поглотил сознание, поглотил душу. Я шарил руками в пустоте, искал, брыкался, орал в забытье какие-то бессвязные обрывки фраз, пока холодные пальцы не наткнулись на что-то плотное, мокрое и скользкое, противное и неприятное, но находящееся вне этого луча ослепительного света.
Грязная кора и колючие иголки впились в ладони, но от резкой боли я только крепче сжал еловую ветвь и потащил ее на себя. Изо всех сил, изо всех жил, задействовав до изнеможения, до судороги каждую мышцу тела.
И ветвь поддалась, пошла на меня, все ближе, ближе и ближе, а свет в глазах с каждым миллиметром становился все тише, тусклее. Я уже даже мог, наверное, открыть глаза, но не осмеливался это сделать и продолжал тянуть ветку на себя, тем самым вырываясь из пут бесконечного света.
Земля резким рывком потянула меня обратно, ударив под дых неудачно подвернувшимся корнем.
Я был свободен. От лап луча, от боли света, от нежности полета.
Но не от заполняющего разум страха, тягучего и черного, как мазут.
Этот страх взялся за руль моего бытия и скомандовал: «Бежать!». И я побежал. Почти вслепую, вытянув руки вперед, наплевав на сумки из магазина и сорвавшийся с плеч рюкзак — подальше от луча, как можно дальше вглубь редкого леса.
Прочь!
Ударяясь о стволы деревьев, спотыкаясь на кочках.
Прочь!
Глаза все еще болели, в ушах стоял тяжелый гул, не пропускающий ни единого звука извне. Низкие ветки били по лицу и груди, но я бежал.
Прочь! Скорее! Быстрее!
Резко сменив направление, поскользнувшись на сырой земле, я нырнул в ближайший куст, упал и затаился в небольшом овражке.
В этот момент инстинкты нагло выдернули страх из кресла пилота, вышли на первый план и стали править моим разумом и телом. Их было много, они верещали, орали, стонали и перебивали друг друга. Но все сходились в одном мнении: «Нужно переждать. Нужно схоронится. И может не заметят. Может пронесет.»
Стараясь дышать как можно тише, я наконец проморгался. Глаза слезились, все еще саднили и чесались, но я хотя бы мог видеть очертания темных деревьев на фоне горящего разноцветными огнями НЛО. Оно висело прямо надо мной, а слепящий луч света бил из центра овального блюдца и с бешеной скоростью рыскал по лесу, крутясь на гибкой подводке.
А потом я услышал их. Низкий горловой рокот, тихо раздающийся где-то справа от моего схрона. Рык, заставляющий кровь застывать в жилах, а воздуху сгущаться в легких. Шуршали низко висящие еловые лапы, когда огромные, судя по звукам шагов, туши обладателей мощных глоток шли по сырому лесу.
Они искали меня.
Сорвавшегося с крючка наглого карася.
Надкушенный бутерброд.
Я затаил дыхание. Сердце превратилось в отбойный молоток и старалось пробиться сквозь грудную клетку, свитер и куртку, дабы убежать прочь, подальше отсюда, спастись!
Но ноги уже сковало отвратительной липкой паникой.
Шаги и рокот становился все ближе и ближе, а разум уже был готов взорваться от напряжения. В голове носились тысячи, миллиарды всевозможных картин исходов того, что произойдет, если они найдут меня.
А потом я увидел, как одинокая капля осеннего дождя сорвалась с моей куртки и понеслась ввысь. И за ней еще одна.
Сердце пропустило удар.
Рык раздался у меня над головой, зубастая пасть с длинными слюнявыми жвалами склонилась над моим телом, и следом за ней обрушилась темнота, поглотившая меня с головой в свои нежные объятия.
Я очнулся с горящей пламенем головой в холодной стальной комнате. Ослепительный, но не такой болезненный как прежде, свет бил в глаза, не давая рассмотреть что-то хоть чуть дальше полуметра от себя. Но и этого вполне хватало, чтобы весь масштаб ситуации: я лежал на каменном операционном столе, абсолютно голый, хорошо зафиксированный стальными ремнями на всех сочленениях, а неподалеку от меня, прямо на грани видимости, стоял силуэт существа с длинной тонкой шеей и огромной головой.
Я заморгал глазами, стараясь как следует разглядеть инопланетянина, но тот успокаивающе поднял руку вверх и согнул три пальца из семи.
— Не боися, зем-ляни-н, — с жутким, будто компьютерным акцентом произнес инопланетянин, — Мы не приче-ни-м тебе вриед-а.
— Вы че делаете, ироды! — заорал я в пустоту вокруг меня, обращаясь к остальным собравшимся в лаборатории космического корабля, — Совсем оборзели?!
— Мы при-шл-и с ми... — начал было не растерявшийся инопланетянин, но я нагло перебил его, перейдя на общекосмический.
— Вы своего поймали, придурки! Вы на сканеры смотрите вообще?
— Мы при-шл-и с... — ученого инопланетянина как будто заело.
— Так, отпустите меня, гады! Я подполковник третьего отдела Галактической Ассоциации! Сейчас всю вашу лавочку прикрою к Цефеевой матери, и никакие ремни меня не удержат! А ну быстро, цыгель-цыгель! И вырубите этот чертов свет!
Свет не вырубили, но ремни растаяли в воздухе.
Вскочив с операционного стола с нечеловеческой скоростью, я вышел за границы блокиратора зрения, осмотрел собравшийся консилиум из серокожих пихианцев, ящероподобных нибурийцев и зубастых громил центаврийцев в виде санитаров.
По наглой жвалистой морде узнав из последних своего похитителя, я хорошо вломил ему меж жвал с третьей ноги.
— Чтобы знал, как в следующий раз ценную человеческую оболочку портить! Если хоть стрелку на затылке найду...!
— Уважаемый, — очнулся один из ученых нибурийцев — маленького роста и с нетипично голубыми глазами, — Будьте любезны предоставить докум...
— Документы?! — я вошел в раж и перевел фокус ярости на этого зануду в линзах, — лапы и хвост, вот мои документы!
Я моргнул третьим веком и сделал пару дырок взглядом в стене операционной рядом с головой докучливого бюрократа.
Это подействовало получше моих военных корочек.
Уже вновь стоя на земле, отходя после наведенного психотропного страха и провожая глазами ну прямо совсем не пылящееся на фоне темного неба блюдце с фейерверками, я сочинял в уме разгромный рапорт на всю безалаберную ученую комиссию по изучению планеты Земля.
И не чурался обсценной лексики.
Ибо ну вот совсем страх потеряли, сволочи!

Польза от моральных уродов в женской общаге

В коридоре было темно и мрачно. Осторожно ступая по довольно грязному и захламленному мусором полу женского общежития передового университета страны, я без лишнего шума пробирался все дальше и дальше, попутно сканируя пространство обломком мягкого карандаша. Очень уж не хотелось спугнуть какое-нибудь сторожевое заклинание гада-колдуна.
Ну а еще я совершенно не хотел разбудить кого-нибудь из жителей общежития, ибо какой визг тогда начнется… Так еще прибежит старая и ворчливая комендантша, чинить разборки и орать на все здание, звать милицию, полицию, ОМОН и контроль нравов. Нет уж, лучше я так, по старинке, на цыпочках. Тише едешь - дальше будешь.
Метка, что я тайком поставил днем на злополучной девушке, размыто мигала где-то в районе двух или трех дверей впереди меня. Гораздо легче и безопаснее было бы, конечно, попытаться выманить девчушку на улицу тем или иным способом, но из-за понавешанных на бедную девчушку проклятий мои заговоры, в лучшем случае, просто бы не сработали, а в худшем, послужили бы катализаторами для еще большей мясорубки.
Да и спугнуло бы это долбанного урода, как и любая активность днем. Ведь мое время – ночь.
Сколько месяцев я уже охочусь на этого гада? Февраль, март… пять, пять месяцев он ускользал от меня, оставляя за собой кровавую бойню, устроенную бедными, попавшими под его влияние детьми. И сколько бы раз я не пытался это все предотвратить, освободить зашоренные умы от контроля, какое бы заклинание не применял - они все-равно с улыбкой на лицах мчались убивать своих соплеменников, купаться в их крови, мастерить из органов убитых жуткие арт-объекты, и с чувством выполненного долга, как верные щенята, передавали колдуну впитанные от своих жертв силы. А потом этот гад, конечно же, высасывал и их самих. Без остатка.
Кукольнику не нужны отработанные марионетки.
Питер, Новосибирск, Екатеринбург, Калуга, Севастополь… а теперь вот Москва.
Но, стоит заметить, в этот раз все по-другому. Я не тратил время на поиски, находя жертву проклятий почти что в самый последний момент. Нет, в этот раз мне повезло – совершенно случайно наткнулся на одну из его будущих кукол еще до превращения.
Даже больше - впервые я увидел колдуна воочию. Черный плащ, белая кепка и футболка с концертного тура Оззи Осборна. Не смотря на солнечный день, он в своем этом прикиде светился как новогодняя елка - одежда буквально под завязку была накачена выпитой силой. А еще он был молод. Гораздо моложе меня, лет двадцать пять – тридцать.
И это обиднее, черт его раздери! Какой-то сопляк водит за нос охотника с более чем трехсотлетним стажем.
Но сегодня все закончится. Я не дам ему продолжать бесчинствовать. Скорее всего у него даже мотива нет, ему просто нравится это делать. Наслаждаться властью, управлять людьми, заставлять их делать то, что ему хочется. Не поверю я, что он собирает силу для того, чтобы остановить еще большее зло или еще что-то в том же духе серой морали. Он просто урод – и все. Морально, физически и метафизически.
Но даже если так - я остановлю его.
Я сделаю то, что должен.
Подойдя к нужной мне двери, за которой еле теплился красный огонечек метки, я в последний раз огляделся. Коридор был все так же пуст, тих, темен и мрачен. Свидетелей или еще кого-нибудь, кто мог бы мне помешать, пока не наблюдалось. Да и бутылочные пробки, нанизанные на резиночке на поясе пока молчали, а значит и магических вмешательств рядом не было.
Осмотрев замок, я удостоверился в его дешевизне и нулевой безопасности, а потому открыл его за пару секунд обычной скрепкой без каких-либо дополнительны свойств. Медленно повернув ручку, я беспрепятственно шагнул внутрь.
И увидел Марию, что спокойно спала в кровати на своей половине комнаты, и Анастасию, которая уже занесла нож над ее ничего неподозревающей подругой.
Не тратя времени на бессмысленные крики аля «Стой!», «Остановись!» или «Одумайся!», я ломанулся к безвольной Анастасии, силясь остановить неизбежное. Зайдя со спины, я постарался перехватить ее руку, но тщетно – сила, с которой она опускала руку с острым кухонным ножом была абсолютно несопоставима с той маленькой хрупкой девчушкой, на спину которой мне пришлось залезть всей своей почти стокилограммовый тушей.
Уперевшись коленом девушки куда-то в районе поясницы, я тянул ее хиленькую ручонку вверх, и, вроде, мне даже удалось остановить смертоносное движение. Но на долго меня не хватит, я уже начал запыхаться. Потому, перехватив ее руку поудобней левой рукой, правой я полез в карман джинс. Конечно, стоило мне это сделать, как нож вновь продолжил неумолимое движением из пункта «Здесь» в пункт «Сердечко подруги», но поделать с этим я ничего не мог – третью руку отрастить было пока выше моих способностей.
Пошурудив в кармане, перебирая всевозможные безделушки-амулеты и монеты сдачи, я пытался найти там большой и старый равносторонний крест, выменянный у знакомого барыги на черном рынке. По его словам, чудо, а не артефакт, снимает абсолютно все наложенные проклятья и влияния с человека, лечит его, стирает память с момента наложения проклятья и еще минут пять после действия креста, так еще при этом телепортируя к применившему амулет автора этих самых проклятий. В общем, делает все, разве что время не показывает и радио не ловит, и то не факт.
И как раз-таки от чуда я сейчас не отказался бы.
Рылся я до тех пор, пока не вспомнил, что он все это время просто висел на цепочке у меня на шее.
Все еще превозмогая усилия трехтонного грузовика, с которыми хрупкая девчушка, которой едва ли исполнилось двадцать, старалась зарезать свою подругу, я буквально вдавил амулет девушке в губы.
— Давай, — шипел я от натуги и достаточно неудобной позы, — Давай, работай, целуй, мать твою!
***
За десять часов до этого.
Я прибыл в Москву и только направлялся к гостинице, когда заметил в небе странное поведение птиц. Вороны, голуби, чайки, воробьи… они будто бы все летели по одной и той же траектории. Но только в одной единственной области. Стоило им вылететь за границы этой области, их полет снова превращался в хаотичный, но полный своей логики и мотивов танец жизни. А внутри этих границ… будто птицы невольно садились на рельсы энергетических линий и просто следовали им.
Конечно, глупо было не проверить эту странность, ибо вся моя работа и заключается в поисках всего странного и нетипичного. Знаки на то и знаки, чтобы им следовать.
Идти мне пришлось не долго, буквально уже через пару секунд я увидел молодого парня в копании с обыкновенной студенткой первого-второго курса, с легонькой сумочкой, в которой кроме тетради да ручки не было больше ничего, что касалось бы учебы. А вот он… Я впервые смог увидеть его, раньше колдун всегда оставался за кулисами всего сотворенного представления. Он был молод и даже чем-то красив, а одет в настолько пропитанные силой одежды, что не узнать в их артефакты было невозможно. Именно на эту футболку с певцом Оззи Осборном когда-то попала кровь той самой знаменитой летучей мыши. Именно эта белая бейсболка была на убийце Джона Кеннеди. И именно этот старомодный черный плащ, хоть и немного перешитый под другой фасон, но сохранивший все отметины жертв, когда-то укрывал плечи Джека Потрошителя.
И именно от этих вещей начинались все ниточки сплетающегося заклинания, которые уходили в небеса и ловили в свои сети ничего неподозревающих птиц.
Я опешил. Застыл, не веря, что наткнулся на колдуна так быстро. Но атаковать было уже поздно, парень меня заметил. И сразу все понял. Для него я светился не меньше, чем он для меня.
Да и творить заклинания у всех на виду, еще и днем, когда внутренняя сова томно продирает глаза, та еще затея на миллион. Он бы меня порвал, как Тузик грелку. А если и не порвал, то обессиленного меня сразу скрутили без какого-либо сопротивления и сдали либо в дурку, либо Тайному отделу. Если такой вообще существует, за сотню лет работы одни только слухи да слухи. Но проверять что-то не хочется.
Быстро что-то сказав своей новой марионетке, которую он не успел обработать до конца, колдун довольно резво побежал к стоящим неподалеку домам. Я погнался за ним, но повернув за угол, за которым он скрылся всего секунду назад, я обнаружил пустой тупик, заставленный переполненными мусорными баками. Амулеты молчали, а чутье охотника как спало всю дорогу в поезде – так и продолжил спать.
Поэтому мне не осталось ничего другого, как столь же резво бежать обратно, дабы найти ту девушку, с которой он вел свои «просветительские» беседы. И мне повезло, она не успело уйти далеко.
— Девушка, постойте!
— Да, — немного заторможено ответила она, сказывалось незаконченное влияние колдуна, — Что такое?
— Вы знаете того человека?
— Какого?
— Ну того, с которым вы разговаривали минуты две назад.
— А, вы про Андрея? Я познакомилась с ним только сегодня. Он отличный парень.
— Не верьте ему Он не тот, за кого себя выдает. Слышите, не верьте! И не разговаривайте с ним больше. Вам лучше с ним больше не видится.
Я схватил девушку за плечи, пытаясь до нее достучаться, но сделал только хуже.
— Отвали от меня! – резво вывернулась девушка, испугавшись за свою жизнь, - Ненормальный!
Она быстро отскочила с тротуара, подальше от сверкающего бешеными глазами меня, после чего развернувшись, быстро убежала по набережной, в страхе оборачиваясь и держась за сумочку, в которой скорее всего лежал перцовый баллончик.
Конечно же она мне не поверила. Как бы, не мудрено. Но зато я успел навесить на нее сигнальный маячок в виде жвачки.
Бедная девочка. И ее испорченная кофточка.
Надо бы, конечно, по-хорошему, проследить за ней, мало ли колдун появится еще раз, и тогда появится шанс снова его поймать. Но вряд ли, а потому лучше на черный рынок к Степану, мне срочно нужен этот крест, о котором он мне говорил.
***
— Давай, сучара, работай!
Одна, две, пять, десять секунд, а я все еще висел мертвым грузом на спине у хрупкой, но без видимых усилий удерживающей меня на весу, девчушки, одной рукой прижимая старый, грязный и невесть где успевший побывать крест к губам этой самой девушки, а второй пытался не дать ей зарезать мирно посапывающую товарку.
И только я уже начал поносить барыгу всеми известными бранными словами на всех доступных мне языках, как артефакт просто взорвался у меня в руках. Абсолютно бесшумно, без вспышек, красок и фейерверков и прочих светопреставлений. Просто БДЫЩ, и девушку с наездником в виде меня резко отшвырнуло назад неведомой силой.
В воздух полетели некогда разбросанная по комнате одежда, мои талисманы с пояса и карманов, в том числе и тот самый крест, а также нож, вылетевший из обессилевшей руки девчушки.
Если одежда и прочие талисманы просто посыпались на пол в хаотичном танце беспорядка, то крест остался висеть где-то под люстрой, а нож, описывая пируэты, полетел прямо в лицо мило обнимающей подушку Марии.
И случится беде, не перехвати я его в нескольких миллиметрах от намазанной кремом кожи спящей девушки.
А талисман, тем временем, продолжил бесноваться и нарушать законы обычной физики. Сначала он раскалился докрасна, а затем с молниеносной скоростью влетел в губы прислонившейся к стене Анастасии. Глаза бедной девушки засветились в тон древнему предмету и между ними образовался энергетический мост, высасывающий вполне известной мне природы субстанцию куда-то внутрь креста. Когда этот мост оборвался, глаза девушки снова стали гореть жизнью в них появились хоть какие-то признаки разума. В том числе и недоумение…
Первым делом она отлепила с губ ставший вязким крест. А затем воззрилась на меня, так удачно склонившегося над ее спящей подругой.
— Вы… — тихо произнесла она со страхом в голосе, — Это же…
А потом она заметила нож в моей руке.
— Тшшш… — поднес я палец к губам, не особо веря в успех этого своего действия, но попробовать стоило.
Конечно же не сработало.
Очнуться с вязким и склизким предметом на губах перед страшным и мерзким незнакомцем-извращенцем с ножом над кроватью подруги в их же комнате общаги. Честно, я бы на ее месте вообще бы с ума сошел, а затем вернулся и снова сбрендил, да так, чтобы уж наверняка.
Но она не закричала.
Хуже.
Она начала злиться.
— Что за "цензура", "цензура", "цензура", "цензура" происходит?! – громко начала выяснять отношения, бросая в меня всем, что попадется под руку – одеждой, книгами, косметикой, моими же талисманами. Дорогими и опасными, кстати, - А ну! Пошел! Вон! От! Моей!
Договорить она не успела, в бой пошел давешний крест-амулет, все еще красный, липкий, вязкий и будто бы сопливый, но до меня он так и не долетел.
Вновь зависнув под лампой, он засветился багровым еще ярче и начал бешено трястись в воздухе, извергая из себя весь накопленный заряд отнятой силы. Эти, как будто жидкие капли, разбрызгивающиеся по комнате во все стороны, слились в общий поток и начали формировать в дальнем углу комнаты сначала неясный, но потом все более и более четкий силуэт колдуна.
Ну, память не стирает, но хоть в чем-то барыга не соврал, и на том спасибо.
Силуэт становился все более четким с каждой секундой, пока там, где у человека должны были быть глаза, не загорелось два адских пламени. И это мне ох как не понравились. В них клокотала буря силы, способная за секунду спалить не то, что эту комнату, а еще и половину квартала в придачу.
Как хорошо, что я был готов.
Никто и никогда не любил делать из одежды артефакты по той самой причине, что они теряют все свои магические свойства от того лишь простого факта, что вещи имеют обыкновение пачкаться. И если уж кто-то надоумился найти или же создать одежду-артефакт, то уж этому бедняге придется в буквальном смысле сдувать с них пылинки, дабы не пришлось закачивать в них силу сызнова. А в настоящий бой такую одежду так надевать вообще категорически нельзя, ибо вне зависимости от исхода этого самого сражения, она будет уделана самым разным неприятным месивом.
Да только вот этому вундеркинду этого, похоже, никто не объяснял.
Как только багровый кокон, состоявший из ошметок сорванной магии, лопнул, открывая разъяренного и клокочущего от ярости колдуна, я уже был наготове и кинул в него наполненный обыкновенной красной краской презерватив. Нет, конечно, можно было бы использовать и обыкновенный резиновый шарик, но презерватив куда прочнее. И купить можно на каждом шагу, хоть на вокзале.
Результат превзошел все мои ожидания. Колдун теперь полностью, с ног до головы был покрыт хоть и тонким, но довольно ровным слоем краски. В нем больше не чувствовалось и грамма той безумной энергии, которой искрился его прикид.
Из могучего и непобедимого теперь он представлял из себя самое обычное посмешище.
Но все оказалось не так просто.
Кукольник, растерявший все свои столь мощные и непобедимые с его точки зрения вещи силы, решил драться до последнего. И пока я доставал из кобуры свой старый надежный девятимиллиметровый глок с глушителем, тот достал из-под плаща левую руку, представляющую из себя невообразимую груду скимозной голой плоти, вертлявых щупалец и фиолетовых глаз. У меня не было времени разбираться в том, что это такое было, я просто-напросто вознамерился его убить.
И зря.
Когда-то одна знакомая мне гадалка за бокалом пива прочла по ладони, что меня погубит курение. Мы тогда хорошо посмеялись, ибо я никогда не курил и не видел причин, по которым мог бы когда-нибудь начать. Но сейчас я кажется понял, что он имел в виду.
Пачка сигарет, что одиноко лежала на прикроватной тумбочке, затряслась не менее активно, чем теперь уже полностью разряженный крест, и с тихим шипением взорвалась сигаретным дымом. Дым рос, все больше и больше, в нем проявлялись очертания огромных и массивных рук и ног, а красными огоньками догорающего фильтра светили злые глаза дымового монстра.
Нет, я конечно же заметил это страшное и смертоносное существо, чья ярость, конечно же была направлена в мою сторону, но по моим скромным расчетам он не должен был сформироваться раньше, чем я застрелю этого гада.
Риск был просчитан. Но я всегда был плох в математике. Поэтому дымчатая, но довольно твердая и увесистая рука врезалась мне под ребра и отправила в недолгий полет до пустой стены как раз после того, как я нажал на спусковой крючок.
Уже лежа на полу, я видел, как оседает тело заигравшегося во всемогущество молодого пацана, зияя аккуратной дыркой во лбу.
Но, как не странно, сигаретный монстр предпочел все же завершить начатое дело, а не отправится восвояси обратно в Четвертое измерение вслед за своим создателем. Громадная глыба циркулирующего в хаосе всемогущей энтропии сигаретного дыма занесла свой пудовый кулак, чтобы раз и навсегда раздавить меня как таракана. Я лежал на полу, молча наблюдая, как эта глыба несется навстречу к моей голове и…
Легкое жужжание резко наполнило пространство в ночной комнате женской общаги, и дымовой монстр начал таять и улетучиваться куда-то к себе за спину. Оказалось, что до сих пор стоявшая в сторонке с открытым ртом Анастасия, теперь находилась посреди комнаты с храбро выставленным на монстряка пылесосом, в который его нещадно засасывало, пока он весь не скрылся в темном полукруге трубки.
— Спасибо, — вставая с пола поблагодарил я бывшую жертву колдуна.
— Не благодари, — повторяя за дешевыми боевиками сказала она, выключив пылесос и дунув в «дуло», и я поторопился навесить на нее что-нибудь из заранее приготовленного арсенала «Палочек-Забывалочек», пока она не начала задавать ненужные вопросы или же будить всех вокруг.
Удостоверившись, что сигаретный монстр точно не собирается выбираться из обыкновенного домашнего пылесоса, я решил все же проверить, жива ли была спящая Мария. Только мертвый бы не проснулся от всего этого балагана, возни и пистолетной пальбы. И таки нет, жива, здорова, пускает слюни на пожёванную подушку.
Хорошенько покопавшись в памяти девочки оставшимися целыми в пылу битвы амулетами, я стер все ненужные ей воспоминания, заменив чем-нибудь обыденным, и отправил ее спать. Потом, с помощью все той же полезной, когда никуда не спешишь, магии артефактов, я убрал всю краску со всех поверхностей казенной комнаты, извлек прошедшую насквозь пулю из дыры отверстия в стене, попутно залатав оную быстросохнущим материалом общего назначения из брелока-матрешки, потом так же как и краску убрал все ненужные органические ошметки, и только тогда я уже я приступил к телу Колдуна.
До сих пор не верится, что это все было его виной. Сотни, даже тысячи загубленных жизней, тонны пролитой крови – и все это один единственный молодой пацан, который наткнулся на что-то необъяснимое и… просто стал мстить. Девки ему не давали, чтоли?
Вжух, и тело вместе с испоганенными Вещами Силы всосалось в опустевший брелок-матрешку. Потом послужит для заглатывания дыр. Или еще чего.
Должна же быть от таких уродов хоть какая-то польза?

На сеновале

Дождь бил по крыше сеновала, создавая подходящую атмосферу.
Любочка с лоснящейся шерстью на рыжей мордочке, заливаясь звонким смехом, упала в мягкие объятия душистого сена, наваленного на втором этаже. Антошка, как она нежно его всегда называла, медленно склонился над ней, пожирая глазами ее аппетитные формы, обмахивая подругу пушистым хвостом.
- Ух, красавица, - томно прошептал он ей на ушко, нежно укусив за мочку, от чего та снова залилась звонким игривым смехом.
- Ой, Антошка… не надо…
- А я думаю иначе, - парень стал осыпать поцелуями ее длинную лебединую шею, и та зарылась пальцами в его шерсть от приливающего насаждения, - да и ты тоже.
- Ой, Антоша… хи-хи, ох… не надо. У отца есть ружье. Если он узнает…
- А он ничего не узнает, - нежно прошептал парень, опускаясь ниже, в сладкую и такую манящую ложбинку меж сочных грудей, - Ты же ничего не скажешь?
- Ну Антоша… ох, Антоша, нет… да…!
- Любава!
- Ммм…
- Ох, Любава…
- О-о-о…
- Так, сучий потрох! – двери сеновала открылись от пинка большим грязным сапогом, послышался характерный звук передергивания ружья, - А ну выходи, кобелина! Я знаю, что вы здесь!
- О нет, отец! – одними губами произнесла Любава, зашнуровывая кофточку и пытаясь справиться с неудобными трусиками с застежкой над хвостом, - У него ружье! Беги!
- Куда? – так же беззвучно вопросил перепуганный парень, распластавшись в сене и судорожно ища снятые портки.
- Девку мою портить собрался, ирод! Живым отсюда точно не уйдешь! - Громыхнуло. В крыше образовалась дыра размером с добротного быка, - А ты, дочка, тоже выходи. Не убью, но так выпорю, что о пацанах еще лет десять думать не будешь!
Прозвучал второй выстрел. Блок для поднятия тюков сена на второй этаж сеновала разлетелся в мелкую щепу.
- Черт! – парень, только решивший высунуть длинные уши, снова распластался по полу, косплея амебу, окончательно забыв про портки, - Он совсем спятил!
Любочка так вообще забилась в дальний угол сеновала, и с остекленевшими глазами смотрела в пустоту, погрузившись в пучину страха и бесконечных мыслей того, что с ними сейчас случиться. Нежный молодой девичий разум не выдержал нагрузки.
- А ну выходи, тварина! Тогда просто кастрирую к чертям собачьим, яйца свои свиньям скормишь, но жив останешься!
Скрип. Скрип. Скрип.
Это скрипели перекладины приставной лестницы под могучими сапогами отца Любавы.
Скрип, не предвещающий ничего хорошего. Вестник близкой смерти.
Но и единственного шанса на спасение для Антона.
Воспользовавшись случаем, когда отец Любавы стал подниматься по лестнице, а значит, как минимум одной рукой держась за перекладины, без возможности прицельной стрельбы, Антон рыбкой прыгнул со второго этажа, сверкая таким любимым Любавой мускулистым голым филеем.
Громыхнуло, и в огромная дыра появилась в стене сеновала, но не в бренном теле Антона, а значит еще не все потеряно.
Приземлившись в тюки с сеном и сделав кувырок в сторону с ловкостью легкоатлета на олимпийских играх (на которую тот даже не знал, что способен), Антон рывками и зигзагом стал бегать от одного укрытия сеновала за другое, виляя пушистым хвостом, сбивая с толку.
- Ах ты ж тварь вертлявая, я тебе коки то отстрелю! – орал, брызжа слюной, некогда почтенный пес, а теперь просто спятивший старик с обвисшими ушами и грязными патлами под подбородком, паля по движущейся цели, разнося выстрелами из ружья свое же добро, складированное под сенью сеновала, - Чтоб не мог больше девок невинных портить!
Наконец дождавшись, когда у старика кончатся патроны, Антон смог наконец улизнуть в открытую дверь сеновала, прямо в объятья темной ночи и проливного дождя.
- А ну стой, потрох! Не уйдешь, зараза! Теперь точно башку к херам разнесу! – неслось из недр сеновала, освещенного одной единственной тусклой лампой, но в ночной темноте горящего ярким маяком близкой смерти.
Не зная зачем, но убегая в чистое поле, поросшее высокой травой, чисто машинально Антон схватил с собой лопату, о которую споткнулся на выходе из сеновала. Тяжелым, но придающим уверенность грузом она лежала сейчас в правой руке, когда он затаился в траве, поджав хвост, наблюдая за выбегающим из дверей стариком с ружьем.
- Не уйдешь! Это мое поле, а значит и задница твоя теперь моя!
Старик, не видя ни зги сквозь проливной дождь, все равно стал медленно обходить поле по одному ему известным межам и тропинкам. Это действительно было его поле, он знал его вдоль и поперек, облазил каждую ямку еще будучи мелким щенком, а потому отлично знал, где мог затаиться городской кобелина, попортивший его единственную, любимую и бесконечно драгоценную дочь.
Благо, нюх у старика был уже совсем не тот, что в молодости.
Антон лежал в грязи и сквозь траву наблюдал, как Отец Любавы приближался все ближе и ближе к его укрытию. Но, раз выстрела еще не прозвучало, он его еще не заметил.
И вот, выбрав момент, когда безумный старик оглянулся в сторону, высматривая наглеца, почти не осознавая, что он делает, Антон быстро вскочил с земли и, замахнувшись, огрел плашмя лопатой безумного старика.
Громыхнул гром. Молния на мгновение осветила поле.
А, может, это выстрелило ружье, упав на землю.
Но Антон застыл в ужасе, не в силах пошевелить и пальцем, постепенно осознавая – никакой молнии не было, как не было и грома или же выстрела ружья в грязи.
Антон стоял и не верил своим глазам, видя, как оседает безголовое тело старика, а из его поросшей серо шерстью шеи торчит сотня оголенных сверкающих под проливным дождем проводков.
- Ч…ч…ч…что? – наконец произнес Антон, уронив лопату в грязь к бесполезному ружью.
Но он остался жив. В него разрядили не меньше двух дюжин патронов крупной дроби, но вот он, живой, невредимый… но ставший убийцей.
Или нет…
Но можно ли убить… робота?
- Любава! – заорал он в ночные небеса, и, наконец, освободился от оцепенения и побежал обратно, словно мотылек, единственному светлому пятну в этом темном, мрачном и до жути непонятному полю, - Любава!
Но Любава не отвечала.
Вбежав на сеновал, Антон отряхнулся, разбрызгивая с меха крупные капли дождя, быстро взобрался на второй этаж и кинулся к девушке.
Она так и сидела на том же самом месте, где ее оставил, в самом дальнем углу сеновала. С открытыми глазами, уставившимися вдаль и торчащим вверх хвостом Сидела и не моргала.
- Любава! – он схватил девушку за плечи и потряс, но та больше не казалась ему… живой. Налитые груди, голубые глаза, длинная мордочка… но не было тепла, не было эмоций, она… была просто куклой в его руках, не реагирующая ни на пощечины, ни на щипки по самым нежным и сокровенным местам.
Кукла.
Из проводов и искр.
Как и ее безумный отец с ружьем.
- Да что тут такое, черт возьми, происходит!? – заорал Антон в черные небеса, зияющие в отверстии от беспорядочных выстрелов безумного старика.
И это напомнило ему, как он сиганул вниз со второго этажа прямо под дуло старика. И как он скакал козлом по всему сеновалу, и эти самые выстрелы чудом ни разу не достигали цели. Во всяком случае, он ни разу не почувствовал боли от впивающихся в его плоть дробин.
Медленно, искренне боясь получить ответ на свои опасения, но Антон скосил взгляд дабы осмотреть на свое оголенное тело, не чувствующее холода этой мокрой ветреной ночью.
***
- Так, нет, так не пойдет, - Заказчик снял солнцезащитные очки с желтыми линзами и приподнялся со стоматологического кресла, - Остановите симуляцию!
Что-то где-то зажужжало, завертелось, замигали лампочки на панели управления, а изображение на экране застыло.
К мужчине в стогом сером костюме, сидящему в кресле, подошел высокий блондин с длинным носом и в роговых очках - местный Распорядитель Удовольствий.
- Вам что-то не нравится?
- Конечно! - Заказчик экспрессивно замахал руками в сторону экрана, - Я не это заказывал!
- Подождите, господин, сейчас проверим, - Распорядитель потапал по планшетке, вызывая соответствующую информацию о заказе, - Так, так, посмотрим. Просмотр реалистичного фурри с драматически сюжетом и неожиданной развязкой, сидя в стоматологическом кресле, одетым в старомодный костюм тройку с солнцезащитными очками с желтыми линзами, будто вы готовитесь сесть за руль, и чтобы на вас смотрел плюшевый Винни-Пух с огромными глазами, - распорядитель огляделся по комнате, выискивая плюшевую игрушку, и найдя, удовлетворенно кивнул, - Все по вашим персональным кинкам, не вижу несоответствий.
- Да нет же, - Заказчик с истерическими нотками в голосе замахал в экран, - Но это же не фурри. Все было хорошо, но они же все роботы!
- Разве. Простите, я не смотрел. Сейчас, - Распорядитель подошел поближе к экрану, снял очки, чтобы лучше видеть, и, щурясь и морща большой нос, хорошо всмотрелся в торчащие из живота парня проводки, - да, действительно, действительно.
- Позовите автора! - не унимался Заказчик, - Подайте его сюда!
Распорядитель удовольствий нажал пару нужных кнопок на планшете и спустя десяток секунд в комнату вошел низенький полноватый мужчина, прижимающий к груди исписанные листки бумаги.
- Д... д-да, вызывали?
- Откуда в симуляции взялись роботы? - с места в карьер задал вопрос Распорядитель.
- Ну они же в... в-все роботы в нашем сим-м-муляционном центре. В этом наша ф-фишка.
- Да, но откуда они взялись в сюжете?
- Так д... д-драматичнее, - Автор потупился, перебирая бумаги со сценарием, - В... в-вот. Сочинил в соответствии с заказом. Драматический сюжет про фурри влюбленных с членовредительством и моральной дилеммой, - как ни странно, но литературные термины Автор произнес ни разу не заикнувшись, - и неожиданным поворотом в конце, для усиления д... д-драммы.
- Но роботы не фурри! - закричал от горя Заказчик и, осев в стоматологическом кресле, зарыдал навзрыд. Его самые потаенные, самые желанные и самые неисполнимые желания наконец были исполнены, он почувствовал, что вот, вот оно, счастье... как оно разбилось в один единственный миг. Это должен был быть его день. Его "сеновал"! И момент был испорчен. При том - навсегда. Потому что повторить такой порыв счастья просто не получится - негативный опыт уже сыграл свою роль.
Распорядитель, вызвав Успокоителей в персональную кабинку симуляционного центра "Самый Лучший День", а сам начала поносить Автора всеми возможными и невозмдными ругательствами, грозя лишить премии, зарплаты и хлебного места для писателей.
А Автор молча смотрел на застывшую картину его творения. Да, это были роботы-актеры, но все же, это была экранизация его мыслей. Это его герои, его мир, его история, его эмоции и переживания, которые он влил в произведение. Его сеновал.
У каждого автора всегда есть свой собственный сеновал.

Каждый вечер одно и то же

Пух!
Зимний лес трепещет в отблесках белых шапок. Величавые ели осунулись под весом драгоценного дара небес. Если бы не январь, вся эта красота вокруг была лишь очередным холодным дождем. Если бы не зима.
- Шурик, загоняй его, блядь, загоняй!
Пух!
Солнце изредка пробивается сквозь заиндевевшие стволы гибких берез, даря тепло, кажущиеся таким уютным и невероятным в этот морозный вечер. Будто радуясь желтым лучикам счастья, разминают свои кроны древние дубы-ворчуны.
- Шурик, да?! Кшшш… Фыр… Пизда, блядь… кшшш… я вам не лошадь…!
Пух!
Может показаться, что вечерняя снежная идиллия и тишина вокруг испокон веков идут рука об руку в этом царстве природной красоты, но это лишь кажется. Мираж, навеянный романтикой серой городской души. Лес никогда не бывает тих – скрипят от мороза стволы, щебечут редкие пташки, шуршит ветвями заблудший ветерок…
Я опять промазал, и очередной зимний пейзаж превратился в бумажную заготовку.
А вот то, во что я стрелял – нет. И теперь, пока я судорожно перезаряжался, это огромная, пышущая жаром махина из доброй полтонны мяса и ярости с телом богатырского коня и торсом этого самого богатыря на месте головы мчалась прямо на меня. И измазанная в детской крови морда этого чудовища не предвещала мне ничего хорошего.
Всего секунда – и добротный такой дубовый пенек, за которым я прятался со своим духовым ружьём, превратился не в труху, и даже не в мокрое место, а так, в намеренно отсутствующую деталь окружения. А это, блин, дуб! Даже представлять не хочу, что бы стало с моим мягким и дряхлым тельцем. Благо адреналиновый всплеск скрученной в бараний рог щеточки для туши на пальце и ускорение от кепки-аэродрома (намертво примотанной к макушке скотчем) сделали свое дело – и вот он я, пытаюсь выбраться из сугроба в пяти мерах от своего прошлого укрытия до того, как долбанный кентавр центральной части России не развернулся для повторного маневра за моей скромной персоной.
Кое-как перекувыркнувшись, испачкав в снегу свои любимые детские часы с милыми зелеными лягушонками, я встал наизготовку на одно колено и снова прицелился в чудище. Бумажная пулька из давно нечитаемого и никогда неизданного второго тома «Мертвых душ» идеально подходила калибром под новенький пневматический Ижмех.
Задержать дыхание.
Расслабить указательный палец.
Прицелиться чуть ниже лошадиного плеча.
Ну, добрым словом и пистолетом…
- Вперед, родимая! – раздался клич Александра как на весь лес, так и у меня в наушнике, и из кустов на поляну вырвалась не менее монструозная, громадная и тяжелая, чем кентавр, но, в добавок, еще и мохнатая туша волколака. С Александром на загривке, - Спасем нерадивого стрелка!
Пух!
От неожиданности мой палец дрогнул, и очередная литературная пуля пролетела мимо цели, чуть незадев смертоносную смесь клыков и когтей, обычную отзывающуюся на милое имя Проксима.
Вообще, она достаточно милая, робкая, хрупкая девушка.
Обычно.
Но не сейчас, и слава всем сущностям в Белом Измерении. Ибо, не обращая никакого внимания ни на близкую участь стать лишь абзацем графоманского описания на мятом куске желтой бумаги от шальной пули, ни на орущего во весь голос седока на загривке, она серой стрелой помчалась на ревущего от ярости кентавра.
- Да, давай, бей его, кусай, рви! – орал метающийся во все стороны Александр, одной рукой удерживая себя верхом на антропоморфном волколаке, а второй раздавая по человеческим щам кентавру хоккейной клюшкой. Откуда он ее взял в глухом подмосковном лесу – остается только гадать, на охоту мы выдвигались без нее, - Ату эту нечисть заморскую!
Но гадать я не хотел, не планировал, не собирался, и вообще, мне было далеко не до этого. Надо было в срочном порядке снова перезарядить ружье новой мертвой душой. Хоккейная клюшка – это конечно хорошо, а острые клыки и когти оборотня – тем более. Но первое вряд ли может нанести хоть какой-то вред спятившему и вошедшему в кровавое буйство получеловеу-полуконю, а второе хоть и выглядит грозно и устрашающе, на самом деле наш божий одуванчик за всю свою жизнь максимально скрывающейся в городской черте паранормальной сущности никогда никого не покалечила то, а уж про кровавое убийство целого кентавра можно даже и не мечтать.
Что, в принципе, и было ожидаемо – стоило Проксиме не рассчитать силу удара, войти в раж, и на крупе у пегого непарнокопытного осталась достаточно глубокая, обильно кровоточащая, но ничуть не смертельная рана.
И все.
Капут.
- Проксима! Ну же, девочка…
- Я… - Проксима застыла с занесенной для удара лапой, не силясь прорычать ни слова, с неподдельным страхом в глазах уставившись на обагрившийся сугроб и крупные капли крови, стекающей по ее когтям, - Я…
БУХ!
Правило выживания номер один – никогда не стой столбом позади лошади.
Сотни килограммов не только ценного волчьего меха были подняты в воздух, словно те ничего не весили вовсе. Но нельзя не отметить – полетела Проксма красиво. Сквозь бурелом, заснеженные еловые лапы и не самые тонкие стволы деревьев.
Причем, Проксима в одну сторону, Сашка в другую.
А кентавр в вообще в третью. Рванул, что есть мочи, сквозь зимний лес, сугробы и кусты.
Видя лишь удаляющееся от меня круп, я выстрелил навскидку по кустам. Без особой надежды, больше на автомате. Но, к моему удивлению кусты не обросли сложноподчиненными предложениями и причастными оборотами, описывающими всю красоту этого замечательного, а главное, реального мира.
Рассуждать о состоянии своих товарищей времени не было. К тому же, судя по хоровому пыхтению и чертыханью в наушнике, все с ними в порядке. Одного хрен убьешь, даже если захочешь, а вторая вообще оборотень. Поэтому, закинув ружье за спину, я помчался вслед за кентавром, за своей добычей. Я не мог его упустить. Только не снова.
Уж сегодня ты мы этого гада поймаем!
Трое суток эта тварь ускользает от нас по этим квадратным километрам пересеченной местности, полных чащоб, оврагов, буераков, замерших прудов и бескрайних полей. Долбанный кентавр, невесть откуда взявшийся в Подмосковье, который кошмарит местное население, предпочитая темными скрытными ночами кушать не яблочки, а особо хрустящие пальчики задержавшихся на улице детишек. И не только пальчики. То месиво, что мы находили в лесах после его набегов, трудно было назвать останками. Даже мне, повидавшему на своем веку не одно порождение Белого Измерения, тяжко было видеть следы того зверства и извращения, которые это существо оставляло после себя.
Мразь, да и только.
Вновь почувствовав легкий электрический укол адреналина под перчаткой от щеточки, я побежал по кровавому следу, оставленному убегающим кентавром. Кепарик пока еще не выработал весь свой недельный запас скорости, и несмотря на то, что потом это конкретно ударит по мозгам откатом, я снова воспользовался ускорением. Да, мало какое одомашненное животное может сравниться в выносливости с тренированной лошадью, человек все равно уделывает их всех на коротких дистанциях. Иначе, эти животные никогда не одомашнились, если человек не смог бы их догнать, не так ли? А уж под ускорением от артефакта, я тем более был уверен в том, что в этот раз этот недочеловек от меня не уйдет.
На высокой скорости вокруг меня пролетали заснеженные пейзажи. Кажется, совершенно случайно, я раздавил какого-то мелкого грызуна, так не вовремя вылезшего из своей норы в поисках еды. Но это малая цена за поимку кентавра.
И его устранение.
Спустя пару минут спринта я заметил впереди что-то серо-жёлтое, пропоровшее в свежем снегу достаточно большую колею. Подбежав поближе, узнал то, о чем все это время надеялся – все же я тогда не промазал. Снаряд чистого, незамутненного искусства попал ровно в цель – передо мной, наполовину зарывшись в снег, лежал олитературенный труп коня. Его тело полностью превратилось в листы газетной бумаги, пестрящий строками о животной силе, могучих легких, глубокой ране, оставленной свирепым оборотнем, несправедливой предательнице судьбе и жестоких страданиях, которое переносило бедное животное, медленно пожираемое неумолимой силой чрезмерного описания.
Но была только одна проблема - тело мертвого коня венчала лошадиная же голова.
Что было не совсем то, на что я рассчитывал.
Порыскав по округе, я быстро нашел достаточно глубокие и явные человеческие следы. Кто-то достаточно большой и массивный уже на своих двоих прорывался через лес.
Кентавр оказался не таким уж и кентавром.
Взяв винтовку на изготовку, я пошел по следу человека и достаточно быстро вышел на окраину леса, прямо на чью-то, судя по характерным звукам и запаху, конюшню. И цепочки следов вели прямиком в открытые двери этой самой конюшни.
Ну все, тварь, вот ты и попался.
Абсолютно не скрываясь, я вошел в пригласительно приоткрытые двери. По левую сторону от меня располагались стойла с торчащими наружу любопытными лошадиными мордами. Их глаза без страха, скорее с неуемным любопытством, смотрели на нового гостя, то бишь, меня, а из больших ноздрей с фырканьем вырывались облачка горячего пара. На фигуру в центре конюшни они не обращали абсолютно никакого внимания.
А вот я обратил, ибо абсолютно голый волосатый мужик с действительно конских размеров достоинством, с вызовом стоящим рядом с лошадью черной масти – ну, внимание привлекает, однозначно.
- Пизда тебе, охотник сраный, - прохрипел загнанный мною зверь, - Отхуярю, а потом выебу твой блядский труп!
- Еще кто кого, - колко ответил я, только спустя секунду доперев, то же такого я там его теперь пообещал. Но пофиг.
Мужик раскатисто рассмеялся.
Я крепко стиснул в руках гоголевское ружье.
А потом мужик стал поглощать лошадь. Буквально. Он положил руку ей на загривок, и их тела невообразимым образом стали сливаться в единое целое, преобразуюсь во что-то новое, не похоже ни на человека, ни на лошадь. По всему телу существа раззявились зубастые рты, издающие низкочастотный писк. Щупальцеобразные волосатые отростки с остатками копыт со скоростью пули стали впиваться в стены конюшни, поглощая все органические волока, до которых могли дотянуться. Заржали перепуганные кони в стойлах, но скоро и она начали становиться частью этого огромного хтонического существа из сена, дерева и мяса.
Я не успел моргнуть, как что-то похожее на конский хер с клыками ударило мне в грудь, стараясь поглотить, извратить, объять и подарить мне неописуемый покой, спокойствие и наслаждение, одарить, наконец, мою жизнь смыслом… но детские часы с зеленой лягушкой таки сломались окончательно, отдав последние силы на энергетический щит.
По идее, контакт со мной должен был разорвать обидчика на мелкие кусочки целенаправленным взрывом. Но нечто неописуемое было слишком велико, а потому взрывом выкинул меня прямиком в заблаговременно открытые двери конюшни.
Прощайте, часики, мои чувачки, я буду по вам скучать.
Кое-как выбравшись из кустов, я окинул взглядом монструозное существо с трехэтажный дом с деревянной кожей, лошадиной мордой, полное как внутри, так и снаружи, горящим безумным синим светом глазами, и торчащими в разные стороны членами человека, лошади, крысы и собаки.
Пошарив вокруг, я не нашел ни наушника, ни винтовки – видно те улетела куда-то в сторону, либо же вообще стали частью того существа, которое когда-то, до роковой случайности, было человеком.
Трое, блин, долбанных суток.
- Я поглощу твое тело, твою душу и твою смерть! – пророкотал хтонь, некогда предпочитающий облик кентавра, заслоняя собой уходящее в розовые облака закатное солнце.
Трое, блин, долбанных охотника на нечисть.
Пошарив за пазухой, я достал старую ржавую садовую пилу для сучков с пластмассовой розовой ручкой. Мое оружие последнего шанса.
Трое, блин, долбанных вечеров погони и сражений на холоде в этих долбанных лесах.
И вот, все свелось к одному единственному факту.
Только он и я.
Один на один.
Монстр, на чьем счету не одна загубленная человеческая жизнь, хтоническое чудовище с горящими жаждой крови глазами, идеальный хищник, наводящий неподдельный ужас на жителей окрестных деревень и поселков, оживший миф и детская страшилка для посиделок у костра.
И какой-то свихнувшийся от приобретенной мощи Белого Измерения долбанный кентавр.
- Теперь ты, громадина, от меня никуда не убежишь! – я облизнулся и полотно пилы загорелось адским Белым огнем.
Ps:
Уставший, с больной головой от разряженной кепки, весь с макушки до пят измазанный кровью и кишками я продрался сквозь кусты, куда в прошлый раз от меткого удара в лоб улетела Проксима.
- А, блядь, твою мать!
- Мама!!!
- Не мамкайте мне тут, - я кинул заранее захваченное пальто перепуганной Проксиме, быстро вернувшей облик обычной девушки с теплой и уютной полупревратившийся антрапоморфной волчище, - Опять в одиночку за вас должен все расхлебывать?
- Артур, это неприлично, стучаться надо! – обижено бросил Саша, не удосужившись даже встать.
- А ты лучше штаны надень, - я кинул напарнику лопату, - и вперед, нам еще последствия прибирать. По следу дойдете.
Оставив голубков собираться, я зашаркал в сторону бывшей конюшни. От этой Проксимы больше препонов, чем помощи. Каждый вечер, блин, одно и то же, одно и то же!
Здесь мы собираем самые интересные картинки, арты, комиксы, мемасики по теме (+100 постов - )