годнота то какая
28.10.2017, 07:05
Моя непонимать что за хрень на второй картинке, Я от орка вижу только голову и руку, остальное от какого то сланешита с проколотым соском и сверху какой то грек в доспехах ультрамарина с проебанными пропорциями всего чего только можно. Бля Салоед, зачем ты мне мозг сломал(
Вот вопрос к знатокам вахи, как император мог доверить Ангрону целый легион хотя он знал что Ангрон псих и ненавидит его и позволил ему "улучшить" легион с помощью гвоздей мясника.
Есть предположения, что нашёл он его не только для этого. Несколько примархов неминуемо должны были скорраптиться и это было бы отсечкой для остановки ВКП и реорганизации империума с примархами в качестве глав регионов.
Вот только скорраптились "не те" и малая победоносная война превратилась в бойню с выпилом считай всех примархов-лоялистов.
Вот только скорраптились "не те" и малая победоносная война превратилась в бойню с выпилом считай всех примархов-лоялистов.
А лучший и единственный кому дозволено носить аквилу Императора Фулгрим?
А больше всех похожий на Отца и самый гуманный Лоргар?
А надёжный, упорный, тот который мог сломить любую защиту Пертурабо?
А Альфарий, чей легион был на засекреченном особом положении и до нахождения примарха, легион которого должен был быть вместе с Саламандрами и Тысячниками участвовать в секретном проекте (судя по всему связанному с Паутиной)?
Да и тому же Морти Малкадор рассказывал про план Императора про Паутину и прочее. Вряд ли такое бы стали говорить "не тому".
А больше всех похожий на Отца и самый гуманный Лоргар?
А надёжный, упорный, тот который мог сломить любую защиту Пертурабо?
А Альфарий, чей легион был на засекреченном особом положении и до нахождения примарха, легион которого должен был быть вместе с Саламандрами и Тысячниками участвовать в секретном проекте (судя по всему связанному с Паутиной)?
Да и тому же Морти Малкадор рассказывал про план Императора про Паутину и прочее. Вряд ли такое бы стали говорить "не тому".
Лоргару после Монархии доверия нет. Да и такая у него гуманность, когда он после сожжения Монархии начал миры уничтожать.
Пертурабо себя отлично показал себя на Олимпии, устроив бойню.
А Альфарии слишком скрытый и своенравный легион, который мог за спиной Императора все что угодно творить.
Разве не VI, XVIII и XX легионы делались отдельно от остальных и были засекречены?
И где это говориться, что Мортарион знал про паутину?
Пертурабо себя отлично показал себя на Олимпии, устроив бойню.
А Альфарии слишком скрытый и своенравный легион, который мог за спиной Императора все что угодно творить.
Разве не VI, XVIII и XX легионы делались отдельно от остальных и были засекречены?
И где это говориться, что Мортарион знал про паутину?
Ну вот отрывок, с прямым текстом из "Повелителя Человечества":
Император работал один, единственный повелитель в святилище запретного и забытого знания. Молния прочертила шрамы высоко в ночных небесах, прокатились гортанные раскаты грома. Хотя зал располагался глубоко под землёй, огни лаборатории замерцали в готической гармонии с бурей.
На центральной плите лежал труп. Громадное создание, существо с чрезмерно развитой мускулатурой и толстыми венами, которое настолько далеко отошло от человеческого шаблона, насколько можно было представить, но всё же сохранило связь с человечеством, как с прародителем. По правде говоря, оно напоминало нечто мифическое: морозных гигантов древних нордических кланов или богорождённого из конклавов Джарриш до Тёмной эры. То, что в нём осталось человеческого увеличили до гротескных и воинственных пропорций. Даже в смерти его грубое лицо искажал перекошенный рот, словно в жизни он знал только боль.
Император, одетый как любой учёный, стоял у плиты, положив руку на отвратительную топографию грудных мышц чудовищного человека. Его внимание было направлено на несколько соседних экранов и постоянно прокручивавшуюся на них информацию. Каждый экран показывал развёрнутый меняющийся поток биологических данных в цифровом, бинарном или руническом представлении. Аркхан тогда понял, что труп на плите вовсе не был трупом, до сих пор регистрировался пульс и прерывистая нечёткая мозговая активность.
Техноархеолог вышел из теней за ослепительным светом, направленным на тело. Он понял, что не может отвести взгляда от лица пациента и грубой ужасной кибернетики, внедрённой в череп лежавшего без сознания чудовища.
— Зубы Шестерёнки, — тихо выругался он.
Император казался слишком занятым, чтобы обратить внимание на богохульство. Крохотные схемы на кончиках пальцев испачканных кровью хирургических перчаток Омниссии прижались к груди гиганта. Они испустили ауру ультразвука — на нескольких соседних экранах под разными углами появились изображения примитивного внутреннего сканирования позвоночника и окружающей плоти. Дремлющее тело сильно дёрнулось и зарычало, словно от пронзившей нервную систему боли.
Аркхан посмотрел на искажённое страданиями лицо гиганта. Металлические зубы. Сморщенный лоб. Шрамы на шрамах. Протянувшиеся из головы кабели, напоминавшие кибернетические дреды.
— Ангрон, — выдохнул он имя.
— Да, — нечеловечески равнодушно подтвердил Император. — Я пытаюсь устранить причинённые Двенадцатому повреждения.
Император указал свободной рукой, также испачканной кровью, на три экрана, которые продолжали показывать мерцающий гололитический череп гиганта, мозг и позвоночник. Изображение было расколото десятками тонких чёрных усиков, которые были всем чем угодно только не органикой. Аркхан уставился на отсканированные изображения с медленно растущим пониманием. Учитывая опыт и образование его знание человеческой анатомии было абсолютным, но изображения на экранах не принадлежали человеку. Не соответствовали они и священным и одобренным путями аугметического вознесения.
Скорее они были богохульными.
— Полагаю, что ты видел это устройство раньше, — сказал Император. — Это так?
— Да, Божественный. В экспедиции в Гексархионские хранилища.
— Хранилища, которые снова закрыли твоим декретом, ратифицированным генерал–фабрикатором Кельбором—Халом, а всё найденное внутри осталось неизвестным.
— Да, Божественный. Знания представляли моральную угрозу и потенциальное искажение познания.
Пальцы Императора коснулись виска лежавшего без сознания примарха.
— Но ты видел такое устройство.
Аркхан Лэнд кивнул.
— В богохульных текстах, погребённых в Гексархионских хранилищах, оно называлось cruciamen.
Никак не прокомментировав услышанное, Император продолжил сканирование кончиками пальцев.
— Я никогда не видел его вживлённым и работающим, — признался Аркхан. — И никогда такую мощную модель, ни в стазисном поле, ни в хранилище. Устройства в закрытом подземелье были намного примитивнее этой конструкции.
— Я ожидал подобное.
— Зачем в Вашей бесконечной мудрости вы вживили это устройство в примарха?
— Я не делал этого, Аркхан.
— Тогда… к великому стыду признаюсь, что не понимаю, на что смотрю, Божественный.
— Двенадцатый и его легион называют их «Гвозди мясника». — Император продолжал изучать информацию на экранах. — Ты смотришь на изменения моего оригинального шаблона Двенадцатого. Точнее говоря, ты смотришь на изменения примитивного гения. Перед этим осмотром я полагал, что улучшения, полученные Двенадцатым на Нуцерии, являлись источником его эмоциональной нестабильности. Моя гипотеза состояла в том, что они стимулировали в Двенадцатом чувство вечной, но, в конечном счёте, искусственной ярости. Но всё наоборот. Изменив краевую долю и островковую область мозга, хирурги нарушили умение Двенадцатого регулировать любые эмоции. Также они перестроили его способность получать удовольствие от любых чувств, кроме гнева. Только эти химические и электрические сигналы свободно перемещаются в его мозгу. Всё остальное или полностью подавляется или изменяется, чтобы причинять невыносимые страдания. То, что Двенадцатый до сих пор жив — свидетельствует о выносливости моего проекта «Примарх».
— Его собственные эмоции причиняют ему боль?
— Нет, Аркхан. Всё. Всё причиняет ему боль. Размышление. Чувство. Дыхание. Единственная передышка, которой он обладает, заключается в изменённом неврологическом удовольствии из химикатов гнева и агрессии.
— Как мерзко, — произнёс техноархеолог. — Извращение познания, а не очищение.
Император продемонстрировал только бесстрастный интерес.
— Такая перенастройка физиологии, конечно, мешает высоким функциям мозга Двенадцатого. Весьма хитроумное устройство, учитывая его примитивность.
— Вы можете удалить его?
— Конечно, — ответил Император, всё ещё продолжая смотреть на экраны.
Аркхан изо всех сил постарался скрыть удивление.
— Тогда, Божественный, почему вы не удалили его?
— Вот почему, — Император положил обе руки на голову Ангрона, кончики пальцев одной касались виска и щеки примарха, а другой покоились на бритой голове, где усики–кабели соединялись с плотью и костью. Изображения на экранах сразу сменились более чётким отпечатком прочного толстого черепа несчастного с грубой кибернетикой и шрамами на кости от глубоких хирургических лазерных разрезов.
— Видишь? — спросил Император.
Аркхан видел. Усики глубоко укоренились в плоти мозга, они пронизывали нервную систему и спускались вдоль позвоночника. Каждое движение должно было причинять примарху сильную боль, стимулируя злобу и гнев.
Что ещё хуже, краевая доля и островковая область мозга были не просто разорваны внедрением механизма, их хирургически атаковали и удалили ещё до имплантации. Вбитое в череп устройство не разрушило эти части мозга, а заменило их. Внутреннее сканирование показывало уродливую чёрную кибернетику на месте целых участков мозговой ткани примарха.
— Они — единственное, что сохраняет ему жизнь, — сказал Аркхан.
Император убрал руки с черепа спящего примарха. Большинство экранов сразу потемнели. Он заговорил, снимая хирургические перчатки.
— Это было познавательно.
— Не понимаю, Божественный. Чем я могу быть Вам полезен?
— Ты уже принёс огромную пользу, Аркхан. Ты подтвердил мои подозрения о том, что это – cruciamen. Никто другой не смог бы сделать это. Поэтому я благодарен.
Аркхан ожидал бесстрастного поведения Омниссии, но увидев Его в такой личной обстановке, был невероятно поражён. Столь нейтральный. Столь нечеловечески нейтральный.
— Божественный, — произнёс он, прежде чем понял, что собирается что–то сказать.
— Повреждённый примарх — всё равно остаётся примархом, — продолжал отвлечённо размышлять Император. — В чём дело, Аркхан?
Лэнд замешкался.
— Вы жизнерадостнее в этот момент, чем я ожидал, даже учитывая Вашу священную отстранённость от эмоций.
— А какой остаётся выбор? — Император положил испачканные кровью перчатки на ближайший хирургический стол, где лежали покрытые красными пятнами мокрые недавно использованные скальпели и другие инструменты. — Плакать над Двенадцатым, словно он мой раненый сын, а я его скорбящий отец?
— Ни в коем случае, Божественный, — осторожно подбирал слова Аркхан. — Хотя некоторые ожидали бы этого.
Император отцепил наручи костюма, а затем снял хирургическую маску, которая закрывала Его лицо.
— Он не мой сын, Аркхан. Никто из них. Они — военачальники, полководцы, инструменты, рождённые служить цели. Как и легионы, рождённые служить цели.
Аркхан смотрел на спящего полубога, видя, как лицо Ангрона подёргивается и вздрагивает в болезненной гармонии с разрушенной нервной системой.
— С вашего благословения, Божественный, я хотел бы Вас кое о чём спросить.
Император в первый раз посмотрел на Лэнда. От взора Омниссии Движущая Сила в крови Аркхана потекла быстрее, покалывая, как слабая кислота.
— Спрашивай.
— Примархи. Говорят, что они всегда называют Вас отцом. Это выглядит таким… сентиментальным. Я никогда не понимал, почему Вы позволяете это.
Император некоторое время молчал. Когда Он заговорил, Его взгляд вернулся к огромной фигуре на хирургической плите.
— Когда–то жил писатель, — начал Он, — сочинитель детских рассказов, написавший историю о деревянной марионетке, которая хотела родиться заново и стать человеческим ребёнком. И эта марионетка, этот покрашенный автоматон, вырезанный из дерева и желавший обрести плоть, кровь и кости, ты знаешь, как он называл своего создателя? Как такое существо называло своего творца, давшего ему облик, форму и жизнь?
«Отец», — Аркхан почувствовал мурашки на коже.
— Я понял, Божественный.
— Вижу, что понял. — Император повернулся к телу на плите. — Продолжительность жизни Двенадцатого и тактическая проницательность могут снизиться, но механизм боли усилит эффективность других аспектов и компенсирует это. Я полагаю, что верну Двенадцатого в его легион. Прими ещё раз мою благодарность, Аркхан. Спасибо, что пришёл.
Император работал один, единственный повелитель в святилище запретного и забытого знания. Молния прочертила шрамы высоко в ночных небесах, прокатились гортанные раскаты грома. Хотя зал располагался глубоко под землёй, огни лаборатории замерцали в готической гармонии с бурей.
На центральной плите лежал труп. Громадное создание, существо с чрезмерно развитой мускулатурой и толстыми венами, которое настолько далеко отошло от человеческого шаблона, насколько можно было представить, но всё же сохранило связь с человечеством, как с прародителем. По правде говоря, оно напоминало нечто мифическое: морозных гигантов древних нордических кланов или богорождённого из конклавов Джарриш до Тёмной эры. То, что в нём осталось человеческого увеличили до гротескных и воинственных пропорций. Даже в смерти его грубое лицо искажал перекошенный рот, словно в жизни он знал только боль.
Император, одетый как любой учёный, стоял у плиты, положив руку на отвратительную топографию грудных мышц чудовищного человека. Его внимание было направлено на несколько соседних экранов и постоянно прокручивавшуюся на них информацию. Каждый экран показывал развёрнутый меняющийся поток биологических данных в цифровом, бинарном или руническом представлении. Аркхан тогда понял, что труп на плите вовсе не был трупом, до сих пор регистрировался пульс и прерывистая нечёткая мозговая активность.
Техноархеолог вышел из теней за ослепительным светом, направленным на тело. Он понял, что не может отвести взгляда от лица пациента и грубой ужасной кибернетики, внедрённой в череп лежавшего без сознания чудовища.
— Зубы Шестерёнки, — тихо выругался он.
Император казался слишком занятым, чтобы обратить внимание на богохульство. Крохотные схемы на кончиках пальцев испачканных кровью хирургических перчаток Омниссии прижались к груди гиганта. Они испустили ауру ультразвука — на нескольких соседних экранах под разными углами появились изображения примитивного внутреннего сканирования позвоночника и окружающей плоти. Дремлющее тело сильно дёрнулось и зарычало, словно от пронзившей нервную систему боли.
Аркхан посмотрел на искажённое страданиями лицо гиганта. Металлические зубы. Сморщенный лоб. Шрамы на шрамах. Протянувшиеся из головы кабели, напоминавшие кибернетические дреды.
— Ангрон, — выдохнул он имя.
— Да, — нечеловечески равнодушно подтвердил Император. — Я пытаюсь устранить причинённые Двенадцатому повреждения.
Император указал свободной рукой, также испачканной кровью, на три экрана, которые продолжали показывать мерцающий гололитический череп гиганта, мозг и позвоночник. Изображение было расколото десятками тонких чёрных усиков, которые были всем чем угодно только не органикой. Аркхан уставился на отсканированные изображения с медленно растущим пониманием. Учитывая опыт и образование его знание человеческой анатомии было абсолютным, но изображения на экранах не принадлежали человеку. Не соответствовали они и священным и одобренным путями аугметического вознесения.
Скорее они были богохульными.
— Полагаю, что ты видел это устройство раньше, — сказал Император. — Это так?
— Да, Божественный. В экспедиции в Гексархионские хранилища.
— Хранилища, которые снова закрыли твоим декретом, ратифицированным генерал–фабрикатором Кельбором—Халом, а всё найденное внутри осталось неизвестным.
— Да, Божественный. Знания представляли моральную угрозу и потенциальное искажение познания.
Пальцы Императора коснулись виска лежавшего без сознания примарха.
— Но ты видел такое устройство.
Аркхан Лэнд кивнул.
— В богохульных текстах, погребённых в Гексархионских хранилищах, оно называлось cruciamen.
Никак не прокомментировав услышанное, Император продолжил сканирование кончиками пальцев.
— Я никогда не видел его вживлённым и работающим, — признался Аркхан. — И никогда такую мощную модель, ни в стазисном поле, ни в хранилище. Устройства в закрытом подземелье были намного примитивнее этой конструкции.
— Я ожидал подобное.
— Зачем в Вашей бесконечной мудрости вы вживили это устройство в примарха?
— Я не делал этого, Аркхан.
— Тогда… к великому стыду признаюсь, что не понимаю, на что смотрю, Божественный.
— Двенадцатый и его легион называют их «Гвозди мясника». — Император продолжал изучать информацию на экранах. — Ты смотришь на изменения моего оригинального шаблона Двенадцатого. Точнее говоря, ты смотришь на изменения примитивного гения. Перед этим осмотром я полагал, что улучшения, полученные Двенадцатым на Нуцерии, являлись источником его эмоциональной нестабильности. Моя гипотеза состояла в том, что они стимулировали в Двенадцатом чувство вечной, но, в конечном счёте, искусственной ярости. Но всё наоборот. Изменив краевую долю и островковую область мозга, хирурги нарушили умение Двенадцатого регулировать любые эмоции. Также они перестроили его способность получать удовольствие от любых чувств, кроме гнева. Только эти химические и электрические сигналы свободно перемещаются в его мозгу. Всё остальное или полностью подавляется или изменяется, чтобы причинять невыносимые страдания. То, что Двенадцатый до сих пор жив — свидетельствует о выносливости моего проекта «Примарх».
— Его собственные эмоции причиняют ему боль?
— Нет, Аркхан. Всё. Всё причиняет ему боль. Размышление. Чувство. Дыхание. Единственная передышка, которой он обладает, заключается в изменённом неврологическом удовольствии из химикатов гнева и агрессии.
— Как мерзко, — произнёс техноархеолог. — Извращение познания, а не очищение.
Император продемонстрировал только бесстрастный интерес.
— Такая перенастройка физиологии, конечно, мешает высоким функциям мозга Двенадцатого. Весьма хитроумное устройство, учитывая его примитивность.
— Вы можете удалить его?
— Конечно, — ответил Император, всё ещё продолжая смотреть на экраны.
Аркхан изо всех сил постарался скрыть удивление.
— Тогда, Божественный, почему вы не удалили его?
— Вот почему, — Император положил обе руки на голову Ангрона, кончики пальцев одной касались виска и щеки примарха, а другой покоились на бритой голове, где усики–кабели соединялись с плотью и костью. Изображения на экранах сразу сменились более чётким отпечатком прочного толстого черепа несчастного с грубой кибернетикой и шрамами на кости от глубоких хирургических лазерных разрезов.
— Видишь? — спросил Император.
Аркхан видел. Усики глубоко укоренились в плоти мозга, они пронизывали нервную систему и спускались вдоль позвоночника. Каждое движение должно было причинять примарху сильную боль, стимулируя злобу и гнев.
Что ещё хуже, краевая доля и островковая область мозга были не просто разорваны внедрением механизма, их хирургически атаковали и удалили ещё до имплантации. Вбитое в череп устройство не разрушило эти части мозга, а заменило их. Внутреннее сканирование показывало уродливую чёрную кибернетику на месте целых участков мозговой ткани примарха.
— Они — единственное, что сохраняет ему жизнь, — сказал Аркхан.
Император убрал руки с черепа спящего примарха. Большинство экранов сразу потемнели. Он заговорил, снимая хирургические перчатки.
— Это было познавательно.
— Не понимаю, Божественный. Чем я могу быть Вам полезен?
— Ты уже принёс огромную пользу, Аркхан. Ты подтвердил мои подозрения о том, что это – cruciamen. Никто другой не смог бы сделать это. Поэтому я благодарен.
Аркхан ожидал бесстрастного поведения Омниссии, но увидев Его в такой личной обстановке, был невероятно поражён. Столь нейтральный. Столь нечеловечески нейтральный.
— Божественный, — произнёс он, прежде чем понял, что собирается что–то сказать.
— Повреждённый примарх — всё равно остаётся примархом, — продолжал отвлечённо размышлять Император. — В чём дело, Аркхан?
Лэнд замешкался.
— Вы жизнерадостнее в этот момент, чем я ожидал, даже учитывая Вашу священную отстранённость от эмоций.
— А какой остаётся выбор? — Император положил испачканные кровью перчатки на ближайший хирургический стол, где лежали покрытые красными пятнами мокрые недавно использованные скальпели и другие инструменты. — Плакать над Двенадцатым, словно он мой раненый сын, а я его скорбящий отец?
— Ни в коем случае, Божественный, — осторожно подбирал слова Аркхан. — Хотя некоторые ожидали бы этого.
Император отцепил наручи костюма, а затем снял хирургическую маску, которая закрывала Его лицо.
— Он не мой сын, Аркхан. Никто из них. Они — военачальники, полководцы, инструменты, рождённые служить цели. Как и легионы, рождённые служить цели.
Аркхан смотрел на спящего полубога, видя, как лицо Ангрона подёргивается и вздрагивает в болезненной гармонии с разрушенной нервной системой.
— С вашего благословения, Божественный, я хотел бы Вас кое о чём спросить.
Император в первый раз посмотрел на Лэнда. От взора Омниссии Движущая Сила в крови Аркхана потекла быстрее, покалывая, как слабая кислота.
— Спрашивай.
— Примархи. Говорят, что они всегда называют Вас отцом. Это выглядит таким… сентиментальным. Я никогда не понимал, почему Вы позволяете это.
Император некоторое время молчал. Когда Он заговорил, Его взгляд вернулся к огромной фигуре на хирургической плите.
— Когда–то жил писатель, — начал Он, — сочинитель детских рассказов, написавший историю о деревянной марионетке, которая хотела родиться заново и стать человеческим ребёнком. И эта марионетка, этот покрашенный автоматон, вырезанный из дерева и желавший обрести плоть, кровь и кости, ты знаешь, как он называл своего создателя? Как такое существо называло своего творца, давшего ему облик, форму и жизнь?
«Отец», — Аркхан почувствовал мурашки на коже.
— Я понял, Божественный.
— Вижу, что понял. — Император повернулся к телу на плите. — Продолжительность жизни Двенадцатого и тактическая проницательность могут снизиться, но механизм боли усилит эффективность других аспектов и компенсирует это. Я полагаю, что верну Двенадцатого в его легион. Прими ещё раз мою благодарность, Аркхан. Спасибо, что пришёл.
Бедный Ангроша :(
Ангроша? О, тут не одного Ангрона надо пожалеть. Они все для него инструменты. Не сыновья. И за 10 000 лет он даже притворяться разучился, ибо Жиллиман сразу понял, кем их всех считает их "Отец". Так что с одной стороны он реально пидор, а с другой - у него великая цель была, выживание человечества как расы и свобода от Варпа. Но...
Хаоситы и лоялисты , хором - ДА ! А еще почти все эти цивилизации были охрененно враждебны по отношению к людям .
Тю блин, привет! Жиллиман с Отцом разговаривал (гезеринг шторм 3 и 8 редакция) по прилету на Терру (сутки вместе провели), быть может и телепатически, но вроде "по старому". Жилька жаловался (нылся сам себе), что Импи стал ещё грубее/черствее чем был (исчезла даже показательная дружелюбность и коммуникабельность - теперь это весьма скверное существо УДЕРЖИВАЕМОЕ силой Трона)
До этого, ну не куча, но всё же имели место быть аудиенции у Императора: прото-сестра битвы Алисия Доминика (которая Вандира убила) и 5 её телохранительниц, 2 инквизитора - Джак Драйко и Гектор Рекс (это точно конфирмед), ну и ещё были примеры какие-то.
До этого, ну не куча, но всё же имели место быть аудиенции у Императора: прото-сестра битвы Алисия Доминика (которая Вандира убила) и 5 её телохранительниц, 2 инквизитора - Джак Драйко и Гектор Рекс (это точно конфирмед), ну и ещё были примеры какие-то.
Кстати татуировки-ромбы, которые Ангрону нанесли в рабстве, значат "Кумовская масть", т.е. сотрудничал с "администрацией" :)
