/ смешные картинки, мемы и приколы на SafeReactor

История про подвиг Калдора Драйго

Калдор Драйго не сразу понял, что произошло. Он падал в открытый Темным Апостолом варп-портал, а вслед глухим эхом отдавался смех тысяч еретиков, решивших посмотреть на падение величайшего воина Империума. Это был варп, столкновения с землей не предвиделось, но от одного прикосновения к призрачным материем в теле возникала боль. И только Калдор помыслил, что наверняка потеряется во тьме царства Темных Богов, как отогнал эти мысли - Бог-Император с ним и никто его не отнимет, и рано или поздно Библиарии Серых Рыцарей вытащат его обратно, чтобы он мог продолжит нести свою службу. Заплыв его в варпе внезапно прекратился. Везде лишь перетекали бесконечные моря психической энергии, хотя силуэтов демонов пока не было.

Варп здесь была ощутим на физическом уровне: казалось, его можно взять в руки, пропустить сквозь пальцы, вдохнуть полной грудью и полностью в ней раствориться... Но Калдор не мог сдаться. Хотя сейчас он находился в положении рака на дне океана: никуда не деться от темных вод. Ни одного маяка, ни капли света от Астрономикона, ничего - лишь вера в Бога-Императора была сейчас с Рыцарем.

Вспомнив о демонах, Калдор немедля извлек свой болтер - было бы пустым бахвальством утверждать, что он не боится. Не то что бы Рыцарь ожидал немедленного нападения населявших варп тварей - вряд ли они быстро прибудут в сегментум, многие годы находившийся под властью Империума и лишь недавно подвергшегося нападению небольшой группы еретиков. И все же хотелось быть готовым на тот случай, если вдруг вылезет некая тварь. Редко Калдор ошибался в бою.

Он, сквозь закрытый разум, понимал, что был здесь не один.

Он научился различать потоки варпа, и словно из ниоткуда проступали демонические миры и отголоски завораживающего хорового пения - они славословили Темных Богов, отдавая отдельное предпочтение Владыке Всего. Калдор, твердо стоя на ногах даже здесь, огляделся и понял: варп - бесконечность, оглушительная, пронзительная и необратимая. Никакой псайкерской силы не хватило бы, чтобы вернуться сейчас отсюда в мир смертных, ибо не было ни одного маяка.

"Наше служение не прекращается даже после смерти" - эта простая истина одна осталась в мозге Калдора, он не собирался сдаваться.

И тут раздался голос из варпа.

- Кто ты?

Голос оказался неожиданно приятным и человеческим. Он ожидал коварных завываний великих демонов, и на всякий случай проверил мозговой щит. Все было в порядке, ни один демон не мог пошатнуть его веры в Императора. Значит, человек.

- Я Калдор Драйго, Серый Рыцарь, - ответил бесстрашный воин, - а кто ты?

- Я? - Калдор медленно направился в сторону, откуда предположительно доносился голос, чтобы рассмотреть его. И его поразило то, что он увидел. Это был явно космодесантник - высокий и сильный, в легкой силовой броне, на которой угадывались святые символы самого почитаемого ордена Империума. Ни следа порчи или варпа не было, такое ощущение, что это привидение.

- Ты, брат, - подтвердил Калдор, не понимая, что вообще происходит.

В голове вдруг мелькнула мысль о том, что этот космодесантник находился в варпе на протяжении тысяч лет, еще с момента Первого Основания, разум его пошатнулся, и теперь он не понимает ничего; кто знает, этот доблестный воин мог застать самого Императора...

- Уриэль, - будто только сейчас вспомнив, отозвался тот, наконец. - Я Уриэль Вентрис.

Уриэль Вентрис, прославленный брат самого почитаемого Ордена Космического Десанта! Герой, бесследно пропавший в Оке некоторое время назад был не только жив, но и сохранил разум и не подпал под влияние Хаоса, который, можно полагать, только и делал, что пытался искусить его, чтобы превратить в раба Хаоса или даже склонить к принятию демоничества...

Разумеется, Калдор, выслушав обо всем, что слышал от Уриэля, не поверил. Ибо он знал, ангелы - суть красивые сказки давно прошедших веков. И рассказ про ангелоподобных созданий, провозглашающих Императора, и отхвативших себе добрую часть варпа, он объяснил мороком страшнейшего из Губительных Сил, и немало обрадовался, что Уриэль не стал даже приближаться к ним. Император находился на Золотом Троне и не мог управлять силами Варпа, предвечного царства Хаоса.

- Так ты утверждаешь, что эти 'демоны' служат Ему? - нарочито серьезно поинтересовался он, - И есть еще и другие войска, верные человечеству, попавшие в варп и не ставшие рабами Губительных Сил? И их они собирают, намереваясь собрать воинство, которое вернется в Материум, когда Император возродится? Это морок Архитектора, брат, он пытался склонить тебя к службе.

- Множество ангелов Императора составляет его гвардию, - уверенно отвечал Уриэль. - Я сначала принял тебя за одного из них. Я стоек в вере и никогда не подпал бы под влияние хотя бы одного ложного слова Темных Богов! Ты же знаешь, брат, мы - Ультрамарины! Мы - меч Императора, мы служим Робауту Жиллиману, великому Примарху, и во всей истории нашего Легиона не было такого, чтобы наш брат попал под влияние ереси - и даже омерзительнейшие твари хаоса не осмеливаются обвинять нас в ереси, чтобы посеять раздор, ибо им никто не поверит.

Калдор насмешливо хмыкнул.

- Спасибо за проповедь, брат, но я стоек в вере.

- Нам надо спуститься к ангелам Императора, брат, ибо теперь никакая ересь нам не страшна!

Иллюстратор А.Кошкин

Автор В.Одоевский

Страна СССР, Россия

Год издания 1981

Издательство Детская литература

,рассказы,Истории,Городок в табакерке,детская литература,детская книжка,иллюстрации,песочница,специально для реактора

Папенька поставил на стол табакерку. «Поди-ка сюда, Миша, посмотри-ка», — сказал он.

Миша был послушный мальчик; тотчас оставил игрушки и подошёл к папеньке. Да уж и было чего посмотреть! Какая прекрасная табакерка! Пёстренькая, из черепахи. А что на крышке-то!

Ворота, башенки, домик, другой, третий, четвёртый, — и счесть нельзя, и все мал мала меньше, и все золотые; а деревья-то также золотые, а листики на них серебряные; а за деревьями встаёт солнышко, и от него розовые лучи расходятся по всему небу.

— Что это за городок? — спросил Миша.

— Это городок Динь-Динь, — отвечал папенька и тронул пружинку…

И что же? Вдруг, невидимо где, заиграла музыка. Откуда слышна эта музыка, Миша не мог понять: он ходил и к дверям — не из другой ли комнаты? и к часам — не в часах ли? и к бюро, и к горке; прислушивался то в том, то в другом месте; смотрел и под стол… Наконец Миша уверился, что музыка точно играла в табакерке. Он подошёл к ней, смотрит, а из-за деревьев солнышко выходит, крадётся тихонько по небу, а небо и городок всё светлее и светлее; окошки горят ярким огнём, и от башенок будто сияние. Вот солнышко перешло через небо на другую сторону, всё ниже да ниже, и наконец за пригорком совсем скрылось; и городок потемнел, ставни закрылись, и башенки померкли, только ненадолго. Вот затеплилась звёздочка, вот другая, вот и месяц рогатый выглянул из-за деревьев, и в городке стало опять светлее, окошки засеребрились, и от башенок потянулись синеватые лучи.

— Папенька! папенька! нельзя ли войти в этот городок? Как бы мне хотелось!

— Мудрено, мой друг: этот городок тебе не по росту.

— Ничего, папенька, я такой маленький; только пустите меня туда; мне так бы хотелось узнать, что там делается…

— Право, мой друг, там и без тебя тесно.

— Да кто же там живёт?

— Кто там живёт? Там живут колокольчики.

С этими словами папенька поднял крышку на табакерке, и что же увидел Миша? И колокольчики, и молоточки и валик, и колёса… Миша удивился:

— Зачем эти колокольчики? Зачем молоточки? Зачем валик с крючками? — спрашивал Миша у папеньки.

А папенька отвечал:

— Не скажу тебе, Миша; сам посмотри попристальнее да подумай: авось отгадаешь. Только вот этой пружинки не трогай, а иначе всё изломается.

Папенька вышел, а Миша остался над табакеркой. Вот он сидел-сидел над нею, смотрел-смотрел, думал-думал, отчего звенят колокольчики?

Между тем музыка играет да играет; вот всё тише да тише, как будто что-то цепляется за каждую нотку, как будто что-то отталкивает один звук от другого. Вот Миша смотрит: внизу табакерки отворяется дверца, и из дверцы выбегает мальчик с золотою головкою и в стальной юбочке, останавливается на пороге и манит к себе Мишу.

«Да отчего же, — подумал Миша, — папенька сказал, что в этом городке и без меня тесно? Нет, видно, в нём живут добрые люди, видите, зовут меня в гости».

— Извольте, с величайшею радостью!

С этими словами Миша побежал к дверце и с удивлением заметил, что дверца ему пришлась точь-в-точь по росту. Как хорошо воспитанный мальчик, он почёл долгом прежде всего обратиться к своему провожатому.

— Позвольте узнать, — сказал Миша, — с кем я имею честь говорить?

— Динь-динь-динь, — отвечал незнакомец, — я мальчик-колокольчик, житель этого городка. Мы слышали, что вам очень хочется побывать у нас в гостях, и потому решились просить вас сделать нам честь к нам пожаловать. Динь-динь-динь, динь-динь-динь.

Миша учтиво поклонился; мальчик-колокольчик взял его за руку, и они пошли. Тут Миша заметил, что над ними был свод, сделанный из пёстрой тиснёной бумажки с золотыми краями. Перед ними был другой свод, только поменьше; потом третий, ещё меньше; четвёртый, ещё меньше, и так все другие своды — чем дальше, тем меньше, так что в последний, казалось, едва могла пройти головка его провожатого.

— Я вам очень благодарен за ваше приглашение, — сказал ему Миша, — но не знаю, можно ли будет мне им воспользоваться. Правда, здесь я свободно прохожу, но там, дальше, посмотрите, какие у вас низенькие своды, — там я, позвольте сказать откровенно, там я и ползком не пройду. Я удивляюсь, как и вы под ними проходите.

— Динь-динь-динь! — отвечал мальчик. — Пройдём, не беспокойтесь, ступайте только за мной.

Миша послушался. В самом деле, с каждым их шагом, казалось, своды подымались, и наши мальчики всюду свободно проходили; когда же они дошли до последнего свода, тогда мальчик-колокольчик попросил Мишу оглянуться назад. Миша оглянулся, и что же он увидел? Теперь тот первый свод, под который он подошёл, входя в дверцы, показался ему маленьким, как будто, пока они шли, свод опустился. Миша был очень удивлён.

— Отчего это? — спросил он своего проводника.

— Динь-динь-динь! — отвечал проводник, смеясь.

— Издали всегда так кажется. Видно, вы ни на что вдаль со вниманием не смотрели; вдали всё кажется маленьким, а подойдёшь — большое.

— Да, это правда, — отвечал Миша, — я до сих пор не думал об этом, и оттого вот что со мною случилось: третьего дня я хотел нарисовать, как маменька возле меня играет на фортепьяно, а папенька на другом конце комнаты читает книжку. Только этого мне никак не удалось сделать: тружусь, тружусь, рисую как можно вернее, а всё на бумаге у меня выйдет, что папенька возле маменьки сидит и кресло его возле фортепьяно стоит, а между тем я очень хорошо вижу, что фортепьяно стоит возле меня, у окошка, а папенька сидит на другом конце, у камина. Маменька мне говорила, что папеньку надобно нарисовать маленьким, но я думал, что маменька шутит, потому что папенька гораздо больше её ростом; но теперь вижу, что она правду говорила: папеньку надобно было нарисовать маленьким, потому что он сидел вдалеке. Очень вам благодарен за объяснение, очень благодарен.

Мальчик-колокольчик смеялся изо всех сил: «Динь-динь-динь, как смешно! Не уметь рисовать папеньку с маменькой! Динь-динь-динь, динь-динь-динь!»

Мише показалось досадно, что мальчик-колокольчик над ним так немилосердно насмехается, и он очень вежливо сказал ему:

— Позвольте мне спросить у вас: зачем вы к каждому слову всё говорите «динь-динь-динь»?

— Уж у нас поговорка такая, — отвечал мальчик-колокольчик.

— Поговорка? — заметил Миша. — А вот папенька говорит, что очень нехорошо привыкать к поговоркам.

Мальчик-колокольчик закусил губы и не сказал больше ни слова.

Вот перед ними ещё дверцы; они отворились, и Миша очутился на улице. Что за улица! Что за городок! Мостовая вымощена перламутром; небо пёстренькое, черепаховое; по небу ходит золотое солнышко; поманишь его, оно с неба сойдёт, вкруг руки обойдёт и опять поднимается. А домики-то стальные, полированные, крытые разноцветными раковинками, и под каждою крышкою сидит мальчик-колокольчик с золотою головкою, в серебряной юбочке, и много их, много и все мал мала меньше.

— Нет, теперь уж меня не обманут, — сказал Миша. — Это так только мне кажется издали, а колокольчики-то все одинаковые.

— А вот и неправда, — отвечал провожатый, — колокольчики не одинаковые.

Если бы все были одинаковые, то и звенели бы мы все в один голос, один как другой; а ты слышишь, какие мы песни выводим. Это оттого, что, кто из нас побольше, у того и голос потолще. Неужели ты и этого не знаешь? Вот видишь ли, Миша, это тебе урок: вперёд не смейся над теми, у которых поговорка дурная; иной и с поговоркою, а больше другого знает, и можно от него кое-чему научиться.

Миша, в свою очередь, закусил язычок.

Между тем их окружили мальчики-колокольчики, теребили Мишу за платье, звенели, прыгали, бегали.

— Весело вы живёте, — сказал им Миша, — век бы с вами остался. Целый день вы ничего не делаете, у вас ни уроков, ни учителей, да ещё и музыка целый день.

— Динь-динь-динь! — закричали колокольчики. — Уж нашёл у нас веселье! Нет, Миша, плохое нам житьё. Правда, уроков у нас нет, да что же в том толку?

Мы бы уроков не побоялися. Вся наша беда именно в том, что у нас, бедных, никакого нет дела; нет у нас ни книжек, ни картинок; нет ни папеньки, ни маменьки; нечем заняться; целый день играй да играй, а ведь это, Миша, очень, очень скучно. Поверишь ли? Хорошо наше черепаховое небо, хорошо и золотое солнышко и золотые деревья; но мы, бедные, насмотрелись на них вдоволь, и всё это очень нам надоело; из городка мы — ни шагу, а ты можешь себе вообразить, каково целый век, ничего не делая, просидеть в табакерке, и даже в табакерке с музыкой.

— Да, — отвечал Миша, — вы говорите правду. Это и со мной случается: когда после ученья примешься за игрушки, то так весело; а когда в праздник целый день всё играешь да играешь, то к вечеру и сделается скучно; и за ту и за другую игрушку примешься — всё не мило. Я долго не понимал; отчего это, а теперь понимаю.

— Да, сверх того, на нас есть другая беда, Миша: у нас есть дядьки.

— Какие же дядьки? — спросил Миша.

— Дядьки-молоточки, — отвечали колокольчики, — уж какие злые! То и дело что ходят по городу да нас постукивают. Которые побольше, тем ещё реже «тук-тук» бывает, а уж маленьким куда больно достаётся.

В самом деле, Миша увидел, что по улице ходили какие-то господа на тоненьких ножках, с предлинными носами и шептали между собою: «Тук-тук-тук! Тук-тук-тук, поднимай! Задевай! Тук-тук-тук!». И в самом деле, дядьки-молоточки беспрестанно то по тому, то по другому колокольчику тук да тук. Мише даже их жалко стало. Он подошёл к этим господам, очень вежливо поклонился им и с добродушием спросил, зачем они без всякого сожаления колотят бедных мальчиков. А молоточки ему в ответ:

— Прочь ступай, не мешай! Там в палате и в халате надзиратель лежит и стучать нам велит. Всё ворочается, прицепляется. Тук-тук-тук! Тук-тук-тук!

— Какой это у вас надзиратель? — спросил Миша у колокольчиков.

— А это господин Валик, — зазвенели они, — предобрый человек, день и ночь с дивана не сходит; на него мы не можем пожаловаться.

мм
О.,рассказы,Истории,Городок в табакерке,детская литература,детская книжка,иллюстрации,песочница,специально для реактора

Миша — к надзирателю. Смотрит: он в самом деле лежит на диване, в халате и с боку на бок переворачивается, только всё лицом кверху. А по халату-то у него шпильки, крючочки видимо-невидимо; только что попадётся ему молоток, он его крючком сперва зацепит, потом спустит, а молоточек-то и стукнет по колокольчику.

Только что Миша к нему подошёл, как надзиратель закричал:

— Шуры-муры! Кто здесь ходит? Кто здесь бродит? Шуры-муры! Кто прочь не идёт? Кто мне спать не даёт? Шуры-муры! Шуры-муры!

— Это я, — храбро отвечал Миша, — я — Миша…

— А что тебе надобно? — спросил надзиратель.

— Да мне жаль бедных мальчиков-колокольчиков, они все такие умные, такие добрые, такие музыканты, а по вашему приказанию дядьки их беспрестанно постукивают…

— А мне какое дело, шуры-муры! Не я здесь набольший. Пусть себе дядьки стукают мальчиков! Мне что за дело! Я надзиратель добрый, всё на диване лежу и ни за кем не гляжу. Шуры-муры, шуры-муры…

— Ну, многому же я научился в этом городке! — сказал про себя Миша. — Вот ещё иногда мне бывает досадно, зачем надзиратель с меня глаз не спускает…

Между тем Миша пошёл далее — и остановился. Смотрит, золотой шатёр с жемчужною бахромою; наверху золотой флюгер вертится, будто ветряная мельница, а под шатром лежит царевна Пружинка и, как змейка, то свернётся, то развернётся и беспрестанно надзирателя под бок толкает.

Миша этому очень удивился и сказал ей:

— Сударыня царевна! Зачем вы надзирателя под бок толкаете?

— Зиц-зиц-зиц, — отвечала царевна. — Глупый ты мальчик, неразумный мальчик. На всё смотришь, ничего не видишь! Кабы я валик не толкала, валик бы не вертелся; кабы валик не вертелся, то он за молоточки бы не цеплялся, молоточки бы не стучали; кабы молоточки не стучали, колокольчики бы не звенели; кабы колокольчики не звенели, и музыки бы не было! Зиц-зиц-зиц.

Мише захотелось узнать, правду ли говорит царевна. Он наклонился и прижал её пальчиком — и что же?

В одно мгновение пружинка с силою развилась, валик сильно завертелся, молоточки быстро застучали, колокольчики заиграли дребедень и вдруг пружинка лопнула. Всё умолкло, валик остановился, молоточки попадали, колокольчики свернулись на сторону, солнышко повисло, домики изломались… Тогда Миша вспомнил, что папенька не приказывал ему трогать пружинку, испугался и… проснулся.

— Что во сне видел, Миша? — спросил папенька.

Миша долго не мог опамятоваться. Смотрит: та же папенькина комната, та же перед ним табакерка; возле него сидят папенька и маменька и смеются.

— Где же мальчик-колокольчик? Где дядька-молоточек? Где царевна Пружинка? — спрашивал Миша. — Так это был сон?

— Да, Миша, тебя музыка убаюкала, и ты здесь порядочно вздремнул. Расскажи же нам по крайней мере, что тебе приснилось!

— Да видите, папенька, — сказал Миша, протирая глазки, — мне всё хотелось узнать, отчего музыка в табакерке играет; вот я принялся на неё прилежно смотреть и разбирать, что в ней движется и отчего движется; думал, думал и стал уже добираться, как вдруг, смотрю, дверка в табакерку растворилась… — Тут Миша рассказал весь свой сон по порядку.

— Ну, теперь вижу, — сказал папенька, — что ты в самом деле почти понял, отчего музыка в табакерке играет; но ты это ещё лучше поймёшь, когда будешь учиться механике.