Результаты поиска потегуперо

Дополнительные фильтры
Теги:
пероновый тег
Автор поста
Рейтинг поста:
-∞050100200300400+
Найдено: 127
Сортировка:

Скалолазы Регулиса

Молодые люди Регулиса почти сразу оценили кристаллы захватившие добрую седьмую часть столицы. У них было довольно широкий выбор того, как их оценить. По началу много кто толок осколки в пыль и добавляли в пищу и напитки, в надежде лучше понимать голоса в камнях; им повезло наименьше - таких мудрецов сразу стало сильно меньше. Немного сложно быть мудрецом, когда из желудка растут серебряная проволока и зубы срастаются в одну пластину из кальция и карбонатов. Иные не терли порошок, а носили кристаллы как украшения - им снились сны бодрствования, они прозревали засыпая, но с каждым днем они все больше зацикливались на том, чтобы украшать себя осколками и плетенками добытых в карантинных зонах и со временем они там основали палаточные городки безкрышных и циничных мыслителей без забот и нужд. Но и без семей, помимо общин, в которые они бывает сбиваются по случаю.Были еще и те, кто делали из домашние инсталяции и диорамы, которые почти сразу повыбрасывали из домой обратно к кластерам, когда те по- прорастали в мебель и начинали угрожать остальным домочадцам, но их вклад в городскую моду был мизерным.
А вот кто держался до самого конца -так это дисциплины скалолазания. Молодые люди организовывали соревнования и даже школы скалолазания, обучая друг-друга, приглашая специалистов с других Осколков и даже по ходу сделали пару незначительных изобретений и открытий в механике и эргономике, но... это лишь поверхность их образа. Витрина за которой были "перекуры" - забеги и целые экспедиции в поисках как интересных артефактов, оставшихся на руинах домов магической элиты столицы, очень часто сохранившихся нетронутых так и новых аномалий, где зарождались амулканы Хтона, что очень неплохо расходились на теневых рынках столичной богемы. В таких случая в ход шло все - начиная от необходимых в таких делах "табакерок"- мягких футлярах полных "табака" - магически инертного порошка для уплотнения магически гиперактивных находок.
Их не смущает ничего- с юношеской непосредственностью они меняют свои тела и одевают на себя боевые доспех Крипторидий, они продают боевые кости первым же желающим, а эксперементаторы всего света молятся на их безрассудство и отрицание законов о распространение опасной артифакторики, но... злого умысла у них нет. Чистое и незамутненное любопытство и азарт, каждый перекур они видят как вызов, а поисках самых редких и опасных образцов жизни и магии - смыслом жизни. А что дальше? Что будет, если Хтон начнет одаривать всех желающих? Что будет, когда их тела и души утомятся от забегов и поисков? Что будет, когда их утомит скитания по узким тропам и карабканье по острым камням и удача перестанет компенсировать потеря интереса? Их это не волнует, ведь выбор бытия в моменте разгоняет их необходимый уровень адреналина в крови и самоуверенности в душах. Думать о будущем - это удел взрослых и излишне размышляющих. А кристаллы таких не любят, кристаллы таких забирают довольно быстро...

Гербовый зверь

/Рассказ и рисунок в подарок подруге/

— Бабушка, бабушка, а что за зверь изображен у нас на гербе? Никогда таких не видел, даже в энциклопедии, а там все-все животные, даже закатных парочка!

— Эх, внучек, это не просто зверь. Это, Дану, зверь-гурдан, верный страж нашего рода. Принесёшь мне чаю, почистишь и растопишь камин — так и быть, расскажу тебе историю, что за бестия нас сторожит.

Седовласая женщина поёжилась, перебирая в руках четки. В щели задувал промозглый осенний ветер, и шерстяной плед не согревал её, привыкшую к теплым краям, и чай с огнём — единственное, что спасало её от хладной хвори, бушевавшей по всему городу. Вересковое варево, отдалённо похожее на чай, всё же справлялось со своей задачей, и озноб потихоньку отпускал, а огонь уже начал лизать поленья, распугивая ледяных духов, жадных до человеческих костей. — Ну что ж, внучек, просьбы ты мои выполнил, мой черёд слово держать. Началось это в пятом веку, после воцарения Червя, когда люди еще хранили знания о закатниках в полной мере…

***

Четыреста семьдесят третий год Червя был годом на редкость тёплым и урожайным. Жаль только, уличным сиротам об этом ничего не было известно, и — назовём нашего героя Рэджем — Рэдж в тринадцатую свою осень всё так же бестолково слонялся по городским улицам в поисках работы себе по тощему плечу или, на худой конец, лаисту помедлительней и пожирнее, чтобы хотя бы сегодня не лечь спать с совершенно пустым брюхом. Но знай он, куда приведут его скитания, — тут же бы предпочёл на этом месте сдаться страже. Уж лучше работать в самых грязных цехах гельментария, чем те приключения, что уготовила ему судьба. Но обо всём по порядку, не будем торопить события.

А вывела дорога нашего героя в двора дикие, запущенные, всяким сбродом полные. Не город это уже был, трущобами назвать — лишний раз похвалить. Моторошно, всюду тени хищные, чары недобрые, твари от магиков сбежавшие, не место тут детям было. Но Рэдж ребенком не был: бездомные рано взрослеют, он уже даже нож свой при себе имел, даром что хлам полнейший, но просто так себя в обиду уже не даст. И не только себя. Заслышал крик он, тонкий, будто дитя малое плачет. Не принято тут в дела чужие вмешиваться, но Рэджу не по себе стало: нельзя, нельзя над совсем мелкими так изгаляться, Гельмент всё видит, Змея всех рассудит, нельзя оставлять в беде, кто бы там ни был. Прибежал он на звук, а там глядит — двое юнцов, едва ли его старше, детеныша хлота* мучают, зло, без мысли и смысла всякого. Убивали они хлотёнка медленно, хоть и незатейливо. Не выдержала душа Рэджа, возмутился он такому злу беспричинному, напал на негодяев, над зверюшкой изгалявшихся, крохотным своим ножиком размахивая. Ошибкой то было, не сладил он с двумя дубами молодыми, скрутили они парня, а орудие его к его же горлу приставили.

—Хотел ты хлота спасти, а сам не сильнее него будешь. Ну так смотри, сам себя не порежь, гельментово семя, кхе-хе-хе.

Тут бы и несдобровать мальцу, не спаси его проходивший мимо магик. Инороден он тут был, в дорогих и чистых одеждах. Не место ему тут было, но, однакож, гортанный крик на заморской речи выручил парня, спугнул живодёров.

— Каково имя твое, юный храбрец? Вижу, не оставил ты слабого в беде, на помощь побежал, жизнью рискнул. Нужны мне такие, сам я с животными сладить не смогу. Ты же любишь животных?

— Я Рэдж, мин, да, мин, да, я люблю животных, мин...

— Зови меня Фэнге, маленький Рэдж. Нужен мне работничек, за животными следить, бестиарий-питомник у меня, мы с женой моей за всеми уследить не можем. Дам тебе место для сна и еды вдоволь. Соглашайся, и пойдём со мной.

Так и нашел наш безродный Рэдж подработку, да какую, на целых два года, с крышей над головой и харчами хозяйскими. Да и сама службишка простая — знай себе, мешки ворочай да животинок разных чисти да корми, для мальца вроде нашего героя это и вовсе не работа, считай, а радость одна. Хозяева, правда, странные — двое магиков, пара бездетная, но зато при себе целый бестиарий содержащая. И к Рэджу хорошо относились, не кричали почем зря, только иной раз недобрым словом поминали, когда тот со службой своей по вине не справлялся. Незлобиво, только в целях воспитания. Лишь изредка некая тоска чувствовалась в доме этом. Нечто потаённое снедало магиков, приютивших Рэджа. Но малец и не лез — не его умишка это дело было, знал своё место. Так шли годы. Подросток креп и мужал, подхватывая тут и там знания. То иной день минар Цори его грамоте обучать сядет, то мин Фэнге о животных и их повадках поведает что-нибудь, то он сам по случаю книгу какую умную возьмёт да прочтёт. Не жизнь, а сказка.

Но сказки никогда не длятся вечно, а совсем даже наоборот, и шестнадцатая осень для Рэджа обернулась сущим кошмаром. Сначала из бестиария начали питомцы пропадать, за что наказывать того начали люто. После — сами хозяева-магики изменились, стали злыми, угрюмыми, ни следа от себя прежних, как подменили их. Но самое страшное случилось, когда минар Цори дитя понесла под сердцем. Пуще прежнего озлобились на мальца господа, открыто прогонять начали, но тот, как клещ, в животных своих вцепился, на улице спать стал, трапезу с хлотами делил, лишь бы не покинуть их. Ближе семьи они ему были, да и не было у него иной родни. Ночами голоса страшные из дома стали слышны, свет колдовской из окон литься начал. Тут уж и он не выдержал, решился покинуть стены, ставшие враждебными ему, как ни любил подопечных своих, мочи не было терпеть далее зло неведомое. Но прежде захотел он посмотреть, что же такое творят его уже бывшие хозяева, что затевают в своем логове, из-за чего его прогонять начали из ставшего родным почти дома. Ох, лучше бы он этого не делал!

Проник в дом он, пока магики в отъезде были, по делам своим великоразумным, зашел в их опочивальню подглядеть, откуда свет шел да голоса лились, а там — страсти-то какие — мертвые животные, те самые, за которыми его следить поставили, а он по недомыслию своему утерял. Да не просто мертвые — замученные, истерзанные, всю кровь из них бескуды выпили, всё нутро ножами-когтями посекли! А в центре — книга, да не простая, а магиковская, с клеймами и сигилами, в кожаном переплёте, вся ремнями перетянута. Как бы страшно, как бы мерзко ни было Рэджу, но любопытство своё взяло: раскрыл он её, читать начал на беду свою. Тон читал, другой, вот уже гвэ прошёл, всё никак оторваться не мог. Слышит, уже хозяева вернулись, а ноги его не держат, сколько раз встать пытался, столько раз вновь на пол валился. Зарычал Рэдж, не хотел он, чтобы его магики нашли, пополз подобно змию в попытках под кроватью схорониться. Но куда там, не успел он и ветки проползти — настигла его кара. — Ты только посмотри, кто у нас тут! Рэдж собственной персоной! А ведь мы этого крысёныша под крыло взяли, кормили, поили, кров дали, грамоте обучили, почти как к своему отнеслись! И это его благодарность? —Ну что ж, я его приютил, мне и ответ держать. Будет, значит, у дочери нашей нерождённой защитник верный.

Испугался наш герой, затрепетал, да кто бы на его месте не испугался бы? Но делать нечего, господа магики мольбы его не слышали, причитаниям не вняли. Подняли под руки, оттащили к столбу, где на поводе труп невинно убиенной животины болтался, да на ту же цепь и посадили, будто шра'э* шелудивого. Забился, пытаясь освободиться, парень, но куда там: цепь крепко держала, не спастись, не сорваться, да и ошейник явно непростой, последние силы отнял. Взвыл пленник, не хотел судьбе покоряться, но пленители его иного мнения были. Книгу свою страшенную раскрыли, да чары творить начали. Раздели несчастного догола, в их собственной крови измазывали, звериной кровью поили, приговаривая:

— Чьею кровью помазан — тому и служить будешь. Чью кровь отведал — тех кровей и будешь.

Недолго ритуал вершился, но чудовищно болезненно, на радость мучителям. Взвыл Рэдж от боли лютой, дернулся на цепи в судороге смертной, ударился об пол и замер, превращением терзаемый. Сначала затрещали, ломаясь, кости — не осталось единой целой в теле его, едва жизнь в нем теплилась. Затем черед плоти настал, размягчилась, истаяла та, словно воск в пламени. Но вот тело вновь задрожало, вспучилось, собираться начало, крепнуть, форму новую обретая. Злые клыки в длинной пасти сверкали, злые когти по полу заскребли, да вот не было злости в глазах бестии, лишь тоска и непонимание дремучее, чем прогневал богов он астральных, за что участью его такой наделили. Но лишь глухой рык вырвался из пасти зверя этого, да насмешливо цепь звенела, натягиваясь от рывков его. Поникло чудище, усы длинные и чистой лазурью сверкавшие свесив, склонившись перед магиками. Не было больше у него воли своей, вечной службой отныне жизнь его стала. И отковали магики перстень с образом его для нерожденной дочки своей, нарекая его гурданом-служителем...

***

Старая женщина привстала с кресла, оставляя подальше опустевшую чашку. В камине уже давно догорали последние угли, и хлот-мурлыка потянулся во сне, с трудом удержавшись у нее на коленях, едва не задев когтями лицо спящего рядом ребенка. И на пальце его сверкнул бирюзой страшный зверь-гурдан, в лапе держащий топор...



Хлот — мелкий городской хищник, вроде кошек, но похожий больше на длинноногую помесь хорька с кошкой, покрытую костяными бляшками. Совмещают функцию собак и котов.

Шра'э (редкое для змеелис) — шестилапое хищное существо, выполняет функции сторожевых и охотничьих псов. На земных лисиц и змей существо не похоже вовсе, но из-за лисьей формы черепа и характерного узора чешуи так чаще всего называется. Иногда называются шра'э.

Застрельщики варганды

Зверолюды — не агрессивный народ. Им претит война. В большинстве случаев. Но изредка в их племенах рождаются странного духа "люди". Им не нравится война. Они любят войну. Они живут войной. Их души горят боем, их духи-заступники — идеальные бойцы, короли на полях боя. И лучшие из них — застрельщики. Эти твари живут стрельбой и живут ради стрельбы. Одаренные крыльями - знаками их нового вида, безымянного рода и проклятые, потерявшие прошлое, утратившие будущее в кроваво-красном тумане, навеки стали солдатами Непроизносимого Бога.

Механоэнтропия

Мир распался на алые и черные узоры. А там где осталось что-то - царили белесые механизмы и странные символы.
Это конец?

Песчаное бедствие

Брюшинная пасть невероятно чешется изнутри — пятая седьмица в этих пустынных краях не лучшим образом сказывается на целостности его немёртвого тела. Едва хватает сил уберечь резервуар фамилиара от вездесущих песчаных пальцев суховея. Он и так уже полупустой, крови последнему пациенту с каждым гвэ нужно всё больше и больше и каждая потерянная втуне капля может стоить ему лишнего дня жизни. Не помогает даже частичное некропротезирование — розовое нутро с каждым новым рассветом обретает всё более могильный, грязно-бурый оттенок смерти. И с каждым тоном надежды на спасение становилось только меньше.
Песчаное бескровие, будь оно неладно, уже забрало жизни пяти пациентов всего за один лунный цикл. Бесцветная пустыня давила, где даже после заката не уходила душная пелена, с которой одинаково сложно было бороться, что живым, что мертвым. И подобно этим серым камням и этому бледному песку, уже и сам некромаг мало-помалу начал терять краски. Но сдаваться под этим безжалостным солнцем внутреннего пояса он не намерен, пока в сосудах его змея хранятся бесценные рубины, пока в его гало теплится Свет Неугасимый, он будет бороться за жизнь своего племени так, как боролся бы за свою не-жизнь. Немного их осталось, и каждый пустынник, каждый, в ком текла песчаная кровь, шёл на вес танталовой гривны.
Густые, лиловые тени жёстко очертили пределы, где ему дозволено было появляться. Презренные мракобесы, шаманы, в чьём невежестве и гордыне можно было утопить элефанта, не пускали даже тени его рук в жилища своих людей, в тщетной попытке не пустить смерть в лице некромага. Но смерть всё равно приходила и не было того, кто был способен отвернуть беду. О, Погонщик, отчего же в их украшенных перьями и бусами черепушках столь мало разума и столь много страхов? Трое из уже умерших, мог бы он спасти, не заставляй его эти сыны Отвергающего и лаисты топтаться здесь, среди руин он смог бы и спасти от неприглядной участи начать разлагаться живьём. И не пришлось бы резать чужую плоть прямо тут, среди камней и птичьего помёта, рискуя сепсисом и отторжением, что и произошло. А теперь они стоят за его спиной, обескровленными болванами, без намёка на разум, полностью утратившие свою самость. Скорбной свитой напоминая некромагу о его неудачах.
Брюшинная пасть чесалась, когда ветер усиливался, лез в неё песчаными когтями-лезвиями, будто хирург-недоучка. Теперь бесценной витаэ в фамилиаре почти не осталось — последний соплеменник лежал перед ним, распятый на камне, едва укрытый какой-то грязной шкурой, и дрожал в предсмертной лихорадке. Из гнилых ран вытекал гной, из раскрытого рта сочилась струйкой зловонная а желчь, коих в полостях несчастного давно уже было много больше, чем крови. За спиной некромага столпились скорбные тени, молчаливо и торжественно ожидая пополнения своих рядов, пока их господин пустым взором провожал солнце, печально озаряющее ряды опустевших шатров последним светом. Он остался последним сохранившим память о трагедии этих мест — вот она цена бессмертия, невежества и суеверного страха.

Мышление летит на крыльях чистейшего разума

Абстрактная идея - икона представления зарождения идей и смыслов, в попытке оторваться от "костяного храма" физического тела, в постоянных попытках убежать от бесконечного червя хищных концепций. И червь этот бесконечно жрет самого себя и идеи порожденные мышлением, которого хочет поставить себе на бессрочную и подневольную службу

Камера-одиночка за глазами

О руки, его прекрасные руки из хладной меди и жгучей плоти, его руки, что могли создать самый тонкий механизм и сплести самые сложные чары пальцами правой десницы сейчас могла лишь неловко сжиматься в кулак! Его трехпалая левая шуйца, пред которой не было не было преград и не было неподъемных тяжестей сейчас едва могла поднять травинку! Ох его руки, что раньше были жемчуженой его коллекций, опусом Магнусом теперь были хламом, что постеснялась бы самая захудалая мастерская на свалках Ишкаула-Жэйн! И всё из-за нее, проклятущей, что пялится на них сверху, обливает ядовитым светом.
Он ощущал себя как та стайка несчастных, что впервые углубились в степь, без защиты и понимания, полагаясь исключительно на то, что их достаточно много, чтобы хоть кто-то вернулся к родным стенам. Вот только, теперь он один, в ловушке своего убежища, коротает гвэ и дни, понимая, что даже если его не прикончит голод, если холод пустоты его существования не смешает мысли - то он все равно не успеет пересечь равнину, все равно его настигнет безумный взгляд сверху.
Печально? Вот уж нет! Оранжевыми огнями сверкнуло стекло на шаре, что люди принимали за его голову. Он так быстро не сдастся. У него все еще остался верный друг, эфирная гончая, от которой, конечно, толку тут мало, но а вдруг? Вдруг она успеет, сможет пересечь пустошь меньше чем за две седмицы и не превратится в ходячее кровоточащее мясо, которым стали его друзья и приведет хоть кого-нибудь, у кого есть глаза сюда? Но решать придется еще не скоро. А пока над головой ветки, голод и все вокруг пустота, пустота, пустота. Холодно, холодно, холодно... Мерзкие, отвратительные издержки жизни в ходячем гробу.

Двойные спирали Ҝататропсисов

Циферные обозначения отсылают к меткам на арте, звездочки- к особенным терминам сеттинга

Но не только люди рассекают межосколочную пустоту - гельментщики свор Кататропсиса никогда не имели с этим ни единой щепоти* проблем. Их двойные спирали(2) летят по всем известным поясам, неся жизнь и запасы живительной влаги в самые дальние, в самые жестокие к живым уголки Дрент'Тага. Они - те самые вторые, что летят следом за Ночными Экспедициями, неся на себе многие жизни, зародыши будущих свор(1). Пылая, они разделяться недалеко от нового дома- мембраны(4) не выдержит тепла атмосферного трения и два бура вопьются в поверхность, укрывая нерожденных еще от ярости Ирвальда, дадут развиться, поднять кверху стойкими ростками, укорениться жесткими шипами в землю, в толщу воды. И стать друг-другу первыми заклятыми врагами. Куда отправится живолюб Аскарид - туда полетит и Крипторидий механизимы возлюбивший. Где будет верный Цепень - там и ветренному Вибриону найдется место. Ведь не будет жизни в гармонии, только в постоянной конкуренции восходящие на борт(3) найдут истинную цель и причину не умереть сразу, не зачахнуть в подземелье. Иначе как, без желания победить, дать жизнь второму поколению Всеотцов и Всематерей, что отправятся в межосколочные дали, было отрываться от родной луны(5)?
Здесь мы собираем самые интересные картинки, арты, комиксы, мемасики по теме (+127 постов - )