Результаты поиска потегуИван Абрамов

Дополнительные фильтры

Теги:

Иван Абрамовновый тег

Автор поста

Рейтинг поста:

-∞050100150200300400+

Найдено: 43

Сортировка:

рейтингдата

SvolochAbramov

рассказstoryИван Абрамов#Реактор литературный

Волки, которые кричали "Мальчик!"

,рассказ,Истории,Иван Абрамов,Реактор литературный,разное

(картинка для привлечения внимания)

Жил был на свете маленький мальчик. Жил он в стране скучной, неинтересной, можно даже сказать, серой и пустой. И семья у мальчика тоже была серая и пустая, а потому даже упоминать о том, какова была его жизнь смысла особенно не имеет. Но вот что имеет смысл, так тот факт, что этот мальчик любил смотреть мультики.

И жил он, можно сказать, бесполезно и бесцельно, пока не увидел самый главный для себя мультик. Там, на красочных задниках из убранства средневековых замков и зеленых лесных пейзажей, повинуясь волшебному велению мечтателей, визуализаторов и просто мастеров своего дела, самые обычные звери, плясали, дружили, дрались, любили друг друга, а, главное, просто жили. Там, меняя наряды и титулы, звери ввязывались в головокружительные приключения, грустили, веселились, вели себя прямо как самые настоящие люди… но оставались самими собой.

Милыми и пушистыми.

Зубастыми и когтистыми.

Хвостатыми и… разумными.

А главное – не серыми пустышками вокруг маленького мальчика.

Они были прямо как он сам.

Точнее, это он был одним из них. Чужаком в стае противных, скучных и глупых созданий, был зверем в человеческой шкуре.

Тогда он и пообещал себе, что вырвется на свободу из клетки своего вида, чего бы это ему не стоило.

Шло время, а мальчик рос, подражая смелости и уму главного героя, не забывая и про элегантность и чувство благородства главной героини. Не забывал он и уроков, которые подселил ему в голову этот мультик. С отличием окончив школу, мальчик острым умом и звериной безжалостностью к людям, к которым себя уже не относил, пробился в лучшее высшее учебное заведение своей страны, где получил уже все необходимые инструменты для возвышения над царством людей.

Или почти все.

Несмотря на титул, несмотря на статус, циферки на банковском счете и уважение других людей – мальчик все равно остался таким же маленьким зверенышем в клетке из человеческой кожи.

Годы шли, бесчеловечная империя маленького мальчика набирала все большие обороты, а сам он продолжал по вечерам запираться в тайной комнате за картиной в своей кабинете, чтобы украдкой даже от жены и детей посмотреть любимый мультик детства. И ничего кроме отчаяния больше не могло жить в его маленькой, серой и пустой жизни, наполненной серыми удовольствиями и серыми же возможностями. Какими бы дорогими не были напитки или еда – он поглощал их своим человеческим, слабым на вкусы и ощущения, ртом. Какими бы тонкими не были ароматы лучших экспериментальных духов, он все равно ощущал тупым, скудным человеческим обонянием. И какими бы дорогими и элитными проститутки не были бы – человеческое тело не могло подарить животных страстей и наслаждения от процесса.

Все было серым и пустым.

Бессмысленным.

Сколько бы он ни старался.

Потому что ничто их мира человеческого не может дать возможности преодолеть порог человечности.

Придя к этому нехитрому выводу, мальчик покинул жену и детей, продал свою империю и все нажитое своим человеческим трудом, ибо оно ему не понадобится в мире животном, а если ничего не выйдет, то и жить мальчику в мире людей больше смысла не имело. Используя связи и деньги, мальчик стал искать любую информацию о существования мира иного, мира не человеческого, возможно даже древнего и непостижимого для человеческого разума. Он знал, что этот мир существует или существовал. Верил, что сам является отголоском его былой силы и мощи. Сам был для себя самым главным доказательством этого.

И он его нашел. Прошерстив тонны старых трактатов, посетив сотни древних руин и действующих святилищ, откопав старые города на дне океана и проанализировав еретические песнопения на неизвестном, непонятном языке, воззвав к Древним Богам и Будущим Чудовищам, принеся в жертву все, что было в его силах, он пробил плеву человеческого, и ему открылась правда, которую он так долго искал. Его собственная, отражающая глубины страдающего сознания, правда, ведущая на тропинку его собственного пути.

К счастью.

Отринув человечность, проведя богохульные, противоестественные обряды в глухом лесу своей родной страны, уничтожив артефакты иных и далеких миров, он воззвал к Великой Мохнатой Праматери, Пожирательнице Ночи и Роженице Вселенной с ее легионом предков, и она ответила ему.

Маленький мальчик сбросил оковы и стал тем, кем считал себя с того самого момента, как узрел старый рисованный мультик. Его природная хитрость отразилась в вытянутой, элегантной морде. Его дальновидность стала зоркими глазами дикого хищника. Жестокость – рядом острых белоснежных зубов и набором не менее смертоносных когтей на вытянутых лапах. А рыжий мех и элегантный хвост подчеркивал его былую красоту и харизму, не меньше ума и жестокости помогавших ему взойти на олимп человеческой расы.

Двуногая помесь человека и лисы – вот он предел и идеал его мечтаний. Став зверем, он покинул человеческий мир, так его мучивший все это время, перейдя на новый уровень мироздания.

Сомн запахов и звуков обрушился на сознание маленького мальчика, доводя его до экстаза. Любая мелочь, любой нюанс мира физического, мира всего живого и неживого, теперь открывался для него с новой, невообразимой, непостижимой и неописуемой стороны. Все вокруг, горы, леса, реки и, что главное, люди и прочие твари под мякишем его лапы стали иметь смысл, множество явных и скрытых граней, стали понятны, просты и незатейливы.

Мальчик обрел счастье, а счастье обрело мальчика.

Потому новым шагом в его нелегкой судьбе стало наконец предаться всем известным ему порокам, опробовать все, что раньше должно было привносить в его существование радость. Оторваться по полной программе перед тем, как подарить людям это счастье, подарить людям себя, вновь вернуться на олимп былой славы, но теперь в качестве истинного Царя на земле.

Поведя чутким носом по ветру, он учуял благодатную почву для своего возвращения - где-то на другом конце леса, в ближайшем крупном поселении людей, очень удачно проводился фурри-фестиваль.

Со силой и ловкостью, которое давало ему его новое тело, он скоро добрался до места проведения мероприятия и как свой влился в толпу людо-зверей. Там, взобравшись на сцену и встав в наиболее эффектную позу с набухшим узлом наперевес, он заявил о себе, всему фурри-сообществу:

- Вот он я, Лисий Мальчик! Любите меня, а я буду любить вас, ибо весь мир теперь принадлежит мне!

- Мальчик! - воскликнули ликующие люди-волки и набросились на нового члена нечеловеческого мира.

И только тогда, мальчик понял следующее:

Первое, которое должен был понять еще человеком – детские мечты не всегда стоит исполнять. И не потому, что они глупые или их нелвозможно реализовать, а потому, что они дают мотивацию менять свою жизнь к лучшему. Стоит их исполнить, встает вопрос – куда двигаться дальше?

Второе – как ни странно, информация о том, что оборотни реально существуют, как-то прошла мимо во время всех его активных изысканий.

Ну и третье, когда был уже хорошо зафиксирован – он попал не просто на фурри-фест, а на специальный яой-фурри-фест.

SvolochAbramov

storyрассказсказки середины зимыНовый ГодпраздникИван Абрамовнаписал сам

Логика и мандарины

,Истории,рассказ,сказки середины зимы,Новый Год,праздник,Иван Абрамов,написал сам

Сидя по щиколотку в светящихся мандариновых очистках, я с нескрываемой злостью в глазах и матом на губах, очищал очередной оранжевый шарик.
— Давай! Давай!
Под плоскими пальцами я явственно чувствовал обманно-мягкие дольки сладкого фрукта, но это не придавало мне ни капли оптимизма.
— Давай!
И вот, последний рывок, легкое движение руки, и шершавая шкурка с легким «пшик» отодралась от мандарина.
— Твою мать!!!
В двадцать пятый раз желанный фрукт оказался обыкновенной бумажкой с текстом: «Не расстраивайся, попробуй еще раз!»
Разорвав бумажку в клочья, я пнул клавиатуру, надел занавеску и, хлопнув собакой, покинул свой злосчастную квартиру.
Я ненавижу свою новую жизнь! Я ненавижу этот новый год!
Впрочем, я такой не один.
На улице было пасмурно. С неба падали миниатюрных размеров хот-доги, и моя занавеска быстро покрылась пятнами горчицы и кетчупа. Мне еще повезло, она была брезентовая, хот-дого-непроницаемая, кто-то и такой не имел.
На улице народу почти не было. Ну, это и понятно — шел только пятый день новой эры. Многие счастливцы, чьи спиртные напитки приобрели удобоваримую форму, до сих пор предпочитали сидеть дома и бухать. Моя же бутылка дорого французского коньяка ровно в двенадцать ночи превратилась в коровью лепешку, а активно крякающую утку-шампанское я трогать просто побоялся. Из моральных соображений.
Правила поменялись, а жизнь осталась все та же.
Не зная, чем заняться, я свернул в то место нашего города, которое когда-то было парком. Нет, сейчас оно тоже оставалось все тем же парком, только на вид… слоны, держащиеся за свернутые в трубочку книжные страницы, меж которых стояли вполне уютные плюшевые зайцы… вряд ли это можно назвать парком, но ничем другим оно никогда и не было. Я сел на первого же попавшегося зайца и молча начал смотреть вдаль.
Как ни странно, но здания совсем не изменились. Как были серыми коробками, так ими и остались. А мир вокруг людского жилья с нового года изменился до неузнаваемости.
Когда это случилось, первой моей мыслью было: «Все, кабздец мне, икру паленую продали». В один единственный миг вещи вокруг, да и что уж там, и я сам, кардинально изменились, будто какой-то моддер недоучка, ради забавы, в игре поменял в игре текстуры местами и поколдовал в файле с параметрами.
И что самое ужасное, на этом он не остановился. Да, некоторые вещи ограничились только тем, что поменяли вид, но оставили свою суть и свое предназначение. К примеру, самые обычные ножи - теперь у меня на кухне лежит три рулона очень мягкой и пушистой туалетной бумаги, которая режет не хуже бритвы. Ну а остальные предметы, в придачу ко всему, изменили логику своего существования. Те же мандарины. Изначально они ведь были самыми обычными мандаринами, только не такими сочными на вид, но откуда, спрашивается, в них теперь эти странные записки? А пиво? Оно теперь тоже выглядит как мандарины, завернутые в банан, пахнут как пиво, звучат даже как пиво, только вот пить не получается - нечего! Та же утка крякает, если ее взболтать, и что-то пенистое из нее изливается. А что делать с пивом?
Мир сошел с ума.
Вот уже как пятый день.
И логика улетела навсегда.
Мимо меня тихо спланировал самый обычный бурый медведь, размером с самую обычную лошадь. Легонечко так, без шума и пыли, он опустился на хот-дожный сугроб и медленно пополз куда-то вдаль. Теперь сиди, гадай, что это: воробушек, обертка от мороженого или пьяный алкаш, ползущий домой на бровях.
Ибо люди тоже изменились, и понять кто где можно лишь по недоумевающему взгляду и вечно горящим в нем вопросом: «Какого хрена?»
Когда-то какой-то мудрец сказал, что человек может приспособиться ко всему. Он привыкнет, обмозгует, пересилит… Но справится ли он с отсутствием логики?
Каково сейчас медикам, которые не могут отличить градусник от скальпеля, лекарство от яда, а пациента от стола? Каково ученым, которые пытаются найти логику происходящего повсеместного отсутствия логики?
Я не могу сказать, даже самому себе, каково это – быть самим собой. Хочу ли я есть, хочу ли я пить – не знаю. Как теперь быть, куда идти, что делать?
Мягкий плюшевый заяц слегка заворочался, забухтел и открыл глаза.
— Эээээ… Ты… человек? – просипело он мужским голосом.
Я встал.
— Да… Прости мужик, я думал ты лавочка.
— Ничего, сейчас… не мудрено. Парень, у тебя это, выпить есть?
— Неа.
— Жаль.
Заяц с трудом поднялся, немного постоял, обмозговывая, что ему делать дальше, и поковылял к другому ближайшему зайцу. Я молча стоял и смотрел, как тот с размаху пинает плюшевую игрушку, отбивая себе ногу об твердую шерсть. Наверное, этот заяц все же был лавочкой. Или еще чем.
Мудрец был прав. Люди привыкнут ко всему, чтобы все новое боле не мешало им быть теми, кто они есть – ленивыми расхлябистыми жизнелюбами. Люди изменятся, но суть их останется прежней. Ведь суть – она настоящая. Она будет всегда сама собой, и ничего не в силах ее изменить. Медики будут лечить людей катриджами от старой «сеги», если это действительно будет им помогать, ученые будут исследовать корреляцию вращения тушканчика вокруг квадратного корня из пяти, а правительство будет оптимизировать жизнь, чтобы та не развалилась по кирпичикам в этой новой эре, не забывая наполнять свои складки занавесок новенькими хрустящими медузами.
А я? Что делать мне?
Если честно, я не знал ответа на этот вопрос и до того, как жизнь превратилась в иллюстрацию старой сказки Кэрола. Глупо было бы ждать, что теперь ответ появится сам собой.
Я посмотрел на алое небо. Как ни странно, но старая лампочка смотрелась очень даже органично на фоне облаков из садовых роз. Высунув язык, ну, или то, что мне его заменяло, я попытался поймать летящий вниз сосисочный фастфуд.
Мне было просто интересно, остался ли у бывшего снега вкус снега?

Автор: Иван Абрамов

SvolochAbramov

Иван Абрамов#Реактор литературныйрассказыstory#Лит-клубнуарминиатюра

Девушка, которая поедала песочные замки

,Иван Абрамов,Реактор литературный,разное,рассказы,Истории,Лит-клуб,литклуб, литературный клуб, литературныйклуб,,нуар,noir,миниатюра

Она вошла в мою жизнь как паучиха – медленно и спокойно, отчетливо понимая, что жертва надежно застряла в паутине. Но не в моих правилах выпутываться. Ее джинсовый комбинизончик с солнышком на левой петельке не внушал доверия, но взгляд… за этот взгляд можно отдать все что угодно.

— Привет, - произнесла она томно и слегка картавя.

Я не ответил - был занят. Большая Мамочка не прощает ошибок. Эти куличики должны быть идеальными.

— Как тебя зовут? - она наклонилась, и ворох ее рыжих волос заискрился в солнечном свете. На этот раз моя воля дала сбой.

— Саша. – ответил я, встретившись лицом к лицу с самой роковой женщиной в моей жизни. Глубоко внутри я понимал - вот он, тот самый поворотный момент. Назад пути нет. Я погряз в алчности и продажности, глубоко внутри системы потребления. И она это знала. И это знал Сережа, - Ты и он…

— Он? – голубые глаза округлились от удивления, но я знал – она врет. Все врут. Даже Большая Мамочка. – Кто?

Я сделал вид, что не заметил ее вопроса, и продолжил сыпать грязный песок в ведерко, раз за разом опуская лопатку в самую гущу тьмы и предательства. Ведь никогда нельзя быть уверенным в том, что скрывается под покровом желтого песка – забытая машинка, старый фантик или кошачьи какашки. Песок – это жизнь. И я брал эту жизнь и лепил песочные замки.

— Я Маша, - ее не волновало мое безразличие, у нее была цель, и она шла к ней напролом, сквозь людей и их судьбы. – Красивые тортики. Можно мне один?

Засунув изящную ладошку в нагрудный карман, она достала свежесодранную купюру.

— На.

Она знала, мне нужны были деньги, что не хватает совсем чуть-чуть до новой дозы. Знала. И это знал Сережа. Он хотел мои деньги. И он улыбался, глядя на нас с высоты своих качелей.

— Этот, - я указал лопаткой на один из самых дорогих мне башенных комплексов. Большая Мамочка будет в ярости от того, что я покинул свою клетку из дерева и песка, но я не мог иначе - я погряз в качелях, как муха в паутине у паука. Паука по имени Сережа, который был выше всех в этом мрачном месте, полным боли и страданий.

Я схватил протянутую мне зелень и помчался оплачивать у Сережи еще один заход настоящего, неподдельного чувства полета. Уже там, на вершине наслаждения, я наблюдал за меняющимся от удивления лицом Сережи, обнаружившего вместо новеньких купюр завядшие вчерашние листики, и за полным ужаса и омерзения лицом Маши, нашедшей в своем торте «сюрприз из песочницы». Я наблюдал и наслаждался жизнью под редким в этом городе Солнцем.

Ведь не в моих правилах было выпутываться из паутины.

Автор: Иван Абрамов

SvolochAbramov

#Реактор литературныйИван Абрамоврассказstory

Сорок второй этаж и ниже

,Реактор литературный,разное,Иван Абрамов,рассказ,Истории

За открытым окном сорок второго этажа завывал ветер. Шестилетний Сережа смотрел на полугодовалого Юру, держа того на руках, и все никак не мог понять, почему этот малыш такой глупый.

«Нет, ну вы посмотрите на него, — думал он, — Смотрит на все вокруг, улыбается, и ничего не понимает. Вот оставили меня за главного, так? А как мне быть главным, если он такой несмышленыш? И мама говорит, что Юра еще маленький, глупенький.»

А маленький Юра ни о чем не думал. Ему было еще рано. Он просто хлопал своими глазками-пуговками, надувал слюнявые пузыри и жил маленькими, вложенными природой, реакциями и инстинктами. И что там говорит или думает старший брат, ему было, пока что, все равно.

Только вот Серёже, наоборот, было не все равно. Мама с папой ушли в магазин, впервые оставив его, уже такого взрослого, за старшего. Значит он теперь в доме главный и за всё и вся дома отвечает. Правильно?

Правильно.

И если Юра такой глупый-глупый, то это теперь Сережина обязанность сделать его умным. «Научить Жизни», как называет это папа.

— Ты же хочешь быть умным? – спросил Сережа у Юры, — Глупым быть нельзя. Глупым быть плохо. Так мама говорит. А значит нужно учиться. Правильно?

Юра, конечно же не ответил. Лишь улыбнулся, глядя на своего заботливого старшего брата.

После чего Сережа выбросил маленького Юру в окно.

И Юра полетел вниз с сорок второго этажа. А что ему еще оставалось делать? Он не был птицей, не был самолетом, он был самым обычным маленьким человечком – несмышленым, глупеньким, и уже довольно тяжеленьким.

Евгений Павлович мирно сидел на кухне, пил свежезаваренный чай и читал вчерашнюю газету. Несмотря на приличный возраст и желание носить солидную профессорскую бородку, он предпочитал держать свой внешний вид примерно на сорока-сорока пяти годах. А еще предпочитал носить очки, за что его ругали как в университете, так и дома – зачем, если у него, как и у всех, идеальное зрение? К чему эти архаизмы? Но Евгению Павловичу просто нравилось, как они смотрелись на лице. Солидно, умно. Как на картинке какого-нибудь научного журнала далекого двадцатого века.

И вот, примерно в тот момент, когда он осторожно прихлебывал горячий напиток, до него донесся громкий и неприятный детский плач, а затем маленький Юра стремглав промелькнул за окном.

Евгений Павлович улыбнулся. Вместе с приятно обжигающим пищевод теплом горячего чая, на него нахлынула волна воспоминаний. Профессор закрыл глаза и увидел своего старшего сына Максима, будто все происходило вот буквально вчера. Он был таким милым ангелочком, когда Евгений Палыч, вместе со своей женой Настенькой, вместе скидывали сынулю на встречу ветру. Конечно, они тогда были молоды, а потому не располагали теми солидными финансами и уважением коллег, а потому жили в простой старой пятиэтажке на границе мегаполиса. Их квартира располагалась на втором этаже, а потому тогда им пришлось забираться вместе на крышу с младенцем на руках.

Максим плакал вот точно так же, когда дрянной инстинкт самосохранения начал свое отравляющее действие на организм маленького мальчика.

Евгений Павлович, прислушавшись, все еще мог различить удаляющийся плач Юры на фоне шума большого города. Ну, конечно, сорок этажей, это вам не пять. Максим тогда успел лишь пискнуть, заорать, лишившись опоры маминых рук, а потом почти сразу плюх, и сразу затих.

«Эх, Максим, где же ты сейчас? – пронеслось у профессора в голове, — Все сражаешься на Титане, отвоевываешь еще одну планету для человеческой расы. Уже лет десять от тебя ни ответа, ни привета. Мог бы и уважить родителей.»

Кряхтя и все еще улыбаясь от приятной ностальгии по старым добрым временам, профессор иммунологии открыл глаза, снова отхлебнул вкусный чай и продолжил, как ни в чем не бывало, читать газету.

А Юра все летел и летел вниз. Этаж проносился за этажом, а Юра плакал, орал, истерил. Инстинкты, вылезшие на поверхность, горели синим пламенем, сигнализируя: «Ты умрешь, умрешь, умрешь!»

Пролетая тридцатый этаж, если бы слезы не застилали его глазки пуговки, в незашторенном окне он мог бы увидеть двух молодых людей, целующихся на сложенном диване.

И даже если бы парочка услышала Юру, им было бы все равно. Они были слишком заняты друг другом.

— Постой, милый, — Оля отстранила от себя парня, — Миш…

— Да?

— Может в этот раз попробуем что-нибудь… необычное? – она потупила глаза, засмущавшись своего нескромного желания.

— Эхе-хе, — улыбнулся парень, предвкушая скорое наслаждение. Он уже давно ждал подобного предложения, — Например?

— Ну не знаю… Что-нибудь новенькое.

— Хочешь в попку?

— Да нет, же идиот, — она совсем без злобы шлёпнула его по заднице, а потом поцеловала в небритую щеку, — я же говорю, что-нибудь новенькое. А в попку я еще в тринадцать попробовала. Уже не вставляет.

— Хмм… — парень призадумался. Они были с Ольгой уж около семи лет, так что она все еще была для него в новинку. У нее за плечами был уже многовековой опыт, а он всего пару лет назад только закончил университет, — Знаешь, я тут недавно на одно видео наткнулся.

— Какое? — глаза Ольги сразу загорелись, она знала, что Миша был тем еще интернет романтиком, — Случаем, ты не про то, где девушке отрезают ногу, вынимают костный мозг бедренной кости и в эту самую кость…

— Да не, — усмехнулся он, — это глупо. Да и к тому же, долго не получится, быстро отрастет… Я про то, где срезают черепную коробку и долбят мозг прямо в центр удовольствия, без каких-либо посредни…

— Ой, милый, ты у меня такой затейник! – Ольга обняла парня за плечи, притянула к себе и страстно поцеловала в губы, нежно откусывая ему язык. Миша замурчал от удовольствия, отвечая ей поцелуем на поцелуй. Вечность спустя они вновь отстранились друг от друга. Он, чтобы пойти за пилой, а она, чтобы снять свитер - не хотела запачкать его во время секса — О да, красавчик, сделай мне хорошо!

А Юра все летел, летел, летел. Его тянуло к земле, прародительнице всего сущего, матери всего и всея. Источник жизненной силы и человеческого могущества. А страх поглощал Юру, пытался похитить сознание, превратить его в бессвязную кашу, извратить психику, тянул свои щупальца к зарождению безумия и не находил ничего. Юра был еще слишком маленьким, слишком глупеньким, у него еще не было ни собственного сознания, ни подсознания, ни сколько-нибудь цельной психики. Ему еще предстояло бы узнать, что же это такое, сформировать свой собственный взгляд на жизнь.

Но он летел вниз, а зеленая поверхность земли становилась все ближе.

На десятом этаже жила писательница Катрин. За свою долгую жизнь она написала уже почти все, чтоб только можно было написать, и сейчас, как она думала, у нее наступил творческий кризис.

Когда-то она увлекала читателя остроумной сатирой, заставляла задуматься о смысле бытия, описывала новые миры, копировала старые истории, переписывала классические произведения на новый лад. В ее голове уживались тысячи, миллионы самых разных персонажей и историй, она прожила не одну, не две, и даже не несколько миллионов разных жизней во всевозможных мирах и эпохах.

Единственное, что она так и не смогла воплотить на бумаге, так это давно утерянный жанр, канувший в пучину времен. Новый, так быстро меняющийся, когда-то, мир, отверг его, а жанр не сильно возражал.

И Катрин дала себе клятву возродить древнейший из мудрейших, легендарный, забытый жанр триллера.

Вот уже четвертый десяток она каждый божий день заваривала себе крепкий кофе, садилась за письменный стол у окна, включила голубой экран ЛЭДбука, создала новый документ и молча сидела перед ним, не решаясь напечатать ни единого символа.

Ей не о чем было писать.

Искусство умерло. Она сама убила его, воплотив все идеи и все мотивы. Ее окружал мир, наполненный нестареющей человеческой мудростью, расширяющийся в высоту и широту, захватывающий планету за планетой. Будущее предопределено и банально, прошлое все еще свежо в головах живущих что по ныне, так и во веки веков.

«Людям осталось лишь настоящее» — напечатала она на экране ЛЭДбука и уставилась на строчку уставшими глазами. Потом пожевала губами и добавила: «Плоть их жаждет лишь двух ипостасей: наслаждений сейчас, как можно больше и быстрее, да научных изысканий, дабы найти себе еще больших наслаждений».

Нет, галиматья, подумала писательница и стерла все напечатанное. Прописными истинами никого не удивишь.

Когда за окном, за парами остывающего кофе, пролетел Юра, уже слегка охрипший от непрекращающегося плача, в голове творца мигнула тусклым светом небольшая лампочка идеи. Своими метафорическими проводками она была связана со всем известным, главным изобретением человечества. Но, увы, она тут же погасла. На подсознательном уровне, где-то там, за не до конца убитым в детстве инстинктом самосохранения, ее сознание отмело эту поистине бестолковую мысль.

Может быть, когда-нибудь, она вернется. Но не сегодня.

А Юра летел. И лететь ему оставалось не долго, людишки-муравьишки, сновавшие туда-сюда, с каждой секундой становились все больше и больше, земля подернулась сетью черных тротуаров, серых скамеек, розовых кустов.

Девятый этаж, восьмой, седьмой, шестой, пятый…

Заслышав крик младенца, люди просто пропускали его мимо ушей. Особо спешившие по своим делам, постарались отойти подальше от стен зданий – у них не было времени отвлекаться или задерживаться из-за какого-то упавшего на них ребенка.

Четвертый этаж, третий, второй, окна первого…

Плюх

И тишина.

Сережа смотрел вниз, свесившись из окна, пытаясь разглядеть ту небольшую кляксу, которую оставил его брат на асфальте. Ему было интересно, очень, но покинуть дом мальчик не мог, он же тут за главного.

Зашумел дверной замок, повернулся ключ, пискнул считыватель карточки.

— Мама, папа! – радостный мальчик побежал встречать родителей, нагруженных под завязку сумками с одеждой, игрушками и прочими вещами, предназначенными для маленького Юры.

— Сережа, помоги маме. — серьезно сказал папа, и Сережа послушно принял у мамы тяжелые сумки.

— Фуф, — мама вытерла пот со лба, — Сереж, как там Юрочка? Вы с ним поладили?

— Ага, — с улыбкой воскликнул мальчик. Ему прям не терпелось похвастаться родителям, какой он взрослый молодец, — Я его учил сегодня. Он же глупенький, так вот я из окна его и скинул.

— Что? – отец нахмурил брови, выходя из кухни с ножом для разделки мяса. Сережа понял, что сделал что-то не то, и что он не такой умный, как ранее казалось, — Ты сделал что?!

— Жень, успокойся, — мама подошла к окну и посмотрела вниз, — Я сама хотела сегодня тебе предложить. Я читала, у Юрочки сейчас как раз самый иммунопозитивный возраст для того, чтобы научиться не бояться боли и смерти. Доктор сказал, титр БотоТел у него как раз в самый раз, повторная вакцинация не нужна.

— Я знаю, но он должен был сделать это под присмотром родителей. — отозвался отец, в воспитательных целях отрезая лодыжки Сереже. Тот даже не пикнул, знал, что напортачил. Да и на десятый раз это уже было совсем и не больно. Обидно только что, с друзьями лишь через два часа погулять получится. — Маш, сходишь за ним.

— Ага.

А там внизу, на мостовой, лежал маленький Юра и уже не кричал. Инстинкт самосохранения, горевшими всеми святыми огнями, сжигающий ранее душу, начинал уже сгорать, пожирая самого себя. Юре было больно, но он не знал, что это такое и как на это реагировать. А в теле его, в каждой клеточке маленького организма, трудилась серая слизь из пикороботов, каждую секунду запоминающих и восстанавливающих тело своего хозяина из никуда не девающихся и вечно стабильных атомов химических элементов.

Автор: Иван Абрамов

SvolochAbramov

#Реактор литературныйИван Абрамоврассказstoryвечерняя нетленка#Лит-клубнаписал самсайт хорошего настроения

На самом деле все не так

w Bl j# - ^
r - ^fß&i^rl'A SSi,Реактор литературный,разное,Иван Абрамов,рассказ,Истории,вечерняя нетленка,Лит-клуб,литклуб, литературный клуб, литературныйклуб,,написал сам,сайт хорошего настроения

Многоэтажка подпирала небо, стоя на отшибе самого типичного города, возвышаясь над миниатюрными пятиэтажными хрущевками. Вдалеке на горизонте алел розовый рассвет. Пели сладкоголосые пташки. В раскидистых кронах тополей шумел ветер.

Было самое обычное тихое спокойное субботнее утро.

Слегка скрипнула дверь подъезда, когда Гоша вошел в здание. Не смотря на раннее утро, он уже был на работе и доставлял очередную посылку – небольшую и довольно-таки легкую белую картонную коробку, которую можно было без труда нести одной рукой под мышкой.

Консьержка с глазной повязкой как у пирата недоверчиво стрельнула левым глазом. Но, с недовольным прищуром прочитав платежку и квитанцию, она все же великодушно соизволила Гоше и дальше выполнять свои рабочие обязанности.

Только курьер подошел к лифтовой площадке, как двери малогабаритного «зверя» открылись, выпуская на свет немолодого мужчину в помятой футболке и маленьким шелудивым песиком на поводке.

Один взгляд не выспавшегося человека встретился с точно таким же взглядом.

Кивок.

Другой.

Войдя в лифт, Гоша нажал на кнопку двадцать второго этажа.

Закрылись двери. Лифт скрипнул, резко дернул вверх, а потом неспеша начал подъем.

Одна цифра на циферблате мучительно медленно сменялась другой.

А Гоша думал о том, что эта неделя курьера была у него последней. И, если очень сильно повезет, то и эта посылка будет самой-самой последней, которую он доставит в своей жизни. Все же разъезжать по всему району целыми днями и надрывать спину с тяжелыми ящиками в его тридцатник – это себя не уважать. Тем более за такие гроши.

Особенно когда дядя Толя уже пригрел ему хорошее местечко в автомастерской.

Лифт снова дернуло. Что-то где-то заскрипело. Снова дернуло, но уже ощутимее, и Гоше пришлось даже упереться руками в стенки узкой кабины, дабы не упасть. Коробка выпала из рук и глухо шлепнулась на недавно помытый консьержкой пол.

Мигнул свет.

Лифт остановился.

Свет вырубился окончательно.

Гоша понял, что застрял.

***

— Куда на мид попер, сука? Там же Рики! Да это я твою мамку со школы встречал, пидор очкастый!

Костик, больше известный как XxX_N4G1BATOR_MAM0K_05_XxX уже сидел за компьютером и рубился в мобу. Фоном качалась очередной сезон анимэ, подсказанной соседкой по парте Настькой. Что-то опять про школьную любовь.

Костик, вообще, такое смотреть не любил, но поболтать с Настькой иногда хотелось.

Да и школьницы в соблазнительных миниюбках с розово-фиолетовыми волосами на обложке были ничего так. На разочек. А может даже на два.

Но сейчас его голову занимали вовсе не они, и уж тем более не какая-то дуреха Настька.

— Коленька, завтракать!

— Да иду я мам, иду! – пацан зажал микрофон рукой и крикнул в сторону кухни.

Спустя полчаса криков и многоуровневых нецензурных выражений в сторону мамок своих сопартийцев, Колька сорвал с головы наушники и со всей злостью кинул их об светящуюся клавиатуру.

— Раки, нах…! – в сердцах кинул он в сторону экрана с разваливающейся башней цитадели и показал тому фак. И еще один. И еще, на всякий случай!

— Коленька…!

— Да иду я, иду! Сказал же! Задолбала…

Ну ничего, сейчас он быстро бутербродов заточит с кофейком и покажет этим нубам, как нужно играть!

***

— Да бегу я уже, бегу, — кричала Надежда в сотовый, одновременно с этим надевая легкое пальто, закрывая дверь и нажимая кнопку лифта одной свободной рукой. Как у нее это выходило – даже она сама не понимала, — Скоро буду в офисе, Валентин Павлович!

Кнопка лифта загорелась желтеньким огоньком, но лифт почему-то не ехал и, Надя присушилась, даже не гудел.

— Да, Валентин Павлович, проект на моем рабочем столе компьютера. Да, в папке «проекты». Да, да, это тот файл.

Надя еще пару раз нажала на кнопку лифта. Тот все так же не хотел приезжать, не смотря на то, что внизу уже минут пять как ждало такси.

— Да, «Офис» тринадцатого года. Как не принимает? Блин! Да, Валентин Павлович, да-да, все есть. Распечатки у меня в нижнем выдвигающемся ящике стола. Нет, ниже. Еще ниже. Да, в этом.

Нервно нажав на кнопку еще раз десять, Надя кинула полный ненависти взгляд насмехающиеся-закрытым дверям лифта и, выбежав на лестничную площадку, стала аккуратно сбегать вниз в туфлях на высоком каблуке по узким крутым ступенькам.

— Да, Валентин Павлович… Алле?! А-а-аргх, долбанная связь! Ловись, ну же, ловись давай!

***

Кристина уже устала вся такая изнемогая лежать в самом лучшем и дорогом своем интимном белье на кровати прямо напротив входной двери в ожидании курьера. Он позвонил ей уже минут десять назад, сказал, что поднимается, и тут же пропал. По голосу – вполне миловидный молодой мужчина.

Во всяком случае голос у него был куда сексуальней доставщика из другой компании.

Кристина посмотрела на часы. Было всего без девяти десять.

— Ну же, сладенький, — Кристина вальяжно провела ладонью по своей хоть и не совсем идеальной, но вполне соблазнительной фигуре, поддерживая в себе необходимый настрой, — Ну где же ты? Я тебя жду!

А курьер все не шел и не шел.

Где-то за стеной у соседей орал грудной ребенок. Или уже не грудной, но все равно очень громкий.

Без восьми минут десять.

На пару этажей ниже кто-то сверлил стену. В субботу утром.

Без семи минут десять.

За окном завывал ветер на фоне надвигающихся черных как смоль туч.

Плюнув на все, Кристина встала с кровати, накинула толстый махровый халат и, подойдя ко входной двери, заперла ее на защелку. Все, настроение ушло окончательно.

Самостоятельно откупорив бутылку шампанского, стоящую у столика, он налила себе шипучего золота.

«Хоть бы посылку из сексшопа доставил, ирод! Неужто еще и вечер не удастся?» — подумала она, залпом осушая бокал.

***

— Аха-ха! Смотри, какие кишки ненатуральные! – заржал Никитос и загреб лапищей сразу половину тарелки попкорна.

— Ага, какой-то шланг резиновый в кетчупе! — вторил ему Сашка, открывая уже вторую пачку чипсов.

Многомиллионный блокбастер еще только начался, но два закадычных друга уже нашли в нем около двадцати несостыковок и придирок. И это еще пока без анализа сценария, который, по определению, просто не мог быть хорошим. Современный блокбастер жеж!

— Блин, эта девка совсем играть не умеет, – Сашка толкнул друга в толстый бок, указывая на ее выдающиеся формы, — Зато я знаю, как она в этот фильм попала!

Парни снова заржали.

— Блин! – Никитос поставил фильм на паузу.

— Что?

— Я пиво забыл в холодильник поставить!

— Бли-и-и-ин!

— Да, ща, я быстро…

Никитос встал с кровати, но не успел сделать и шаг. Он застыл, смотря в окно и не веря своим глазам. Всего одно единственное мгновение, и на его лице можно было прочитать дикий ужас. Домашний кинотеатр, голые стены с серыми обоями, куча закусок на столе, початая бутылка пива и закадычный друг, уже полезший в телефон, да и он сам — все с каждым мгновением все больше и больше окрашивались сначала в желто-оранжевые, а потом в кроваво-красные цвета.

А в глазах киномана отразился огромный ядерный гриб, выросший над просыпающимся городом.

Взрывная волна снесла многоэтажку как пылинку, испарила метал, стекло и бетон в одну тысячную миллисекунды вместе со всеми ее жителями и обитателями, со всеми их проблемами, планами, желаниями. Жизнями.

Гоша, Костик, Надя, Кристина, Никита, Саша…

Одно мгновение…

— Я сейчас!

Пауза.

— Ксюш, ты куда?

Вася посмотрел на жену, которая встала с дивана посреди фильма и направилась куда-то в коридор.

— В туалет, куда же еще? Я быстро! – донеслось уже из-за закрытой двери.

— Хорошо!

Василий взял в руки телефон и вновь посмотрел на обложку фильма, который он скачал для совместного просмотра. Полуголые красавицы за баранками ржавых, но невероятно крутых постапокалиптических автомобилей, парень с большим карабином на плече и «плейбойной» улыбочкой на миллион долларов, а так же пафосное название: «Демоны ядерных пустошей».

Треш, угар и содомия. Вот что обещала эта обложка, и вторила ей аннотация. Эдакий отечественный ответ «Безумному Максу», только на минималках, но с не меньшей фантазией, насилием и крутотой. Легкий фильмец под попкорн дабы поугорать и расслабиться.

Да и отзывы и оценки зрителей на сайте говорили именно об этом.

Вася с Ксюшей любили провести время друг с другом именно таким неординарным образом.

Только вот начало фильма немного не вязалось со сложившимися ожиданиями. Все было слишком… с социальным подтекстом, чтоли? Слишком тяжелым для дешёвенького трешака. Да еще и отечественного.

Но да ладно, ядерный взрыв есть, значит и пустоши скоро начнутся.

В ожидании жены, поставив телефон на зарядку, Василий подошел к окну и стал смотреть на прекрасный закат. С их семнадцатого этажа был отличный вид на спальный район, а так же бескрайние земли частного сектора неподалеку.

В открытую на проветривание форточку доносилось пение птиц. Шумел ветер, запертый в плотной застройке.

Засмотревшись, он проморгал возвращение любимой девушки.

— А все же видно, что бюджет у них совсем мелкий был. Ядерный взрыв так не выглядит. Я документалки смотрела – на самом деле все не так. И форма, и волна, и цвета…. — Ксюша плюхнулась на диван и взяла в руки пульт, — Ну что, ты идешь?

Но Василий уже не мог отвести взгляда от окна.

— Вась?

Он отчетливо понял, что его жена, впервые в жизни, была не права.

Ибо он только что воочию смог убедиться, что на самом деле ядерный взрыв выглядел именно так, как было показано в фильме.

Автор: Иван Абрамов

SvolochAbramov

#Реактор литературныйИван Абрамоврассказstoryвечерняя нетленка#Лит-клубнаписал сам

А что дальше?

‘JE/Ш/АП,Реактор литературный,разное,Иван Абрамов,рассказ,Истории,вечерняя нетленка,Лит-клуб,литклуб, литературный клуб, литературныйклуб,,написал сам

И тут время замедлилось. Оно стало даже чуть ли не материальным, тягучим, медленным, как солнечный диск на небесах. Скорее всего это было сделано для того, чтобы я смог хорошо и тщательно рассмотреть да запомнить даже самую мельчайшую деталь: неглубокая царапинка на металлическом кожухе гранаты, чуть помятое кольцо, бисеринки пота на лбу убийцы... и только лишь в самое последнее мгновение я увидел в углу комнаты фигуру в черном балахоне и белой венецианской маске птицы. Эта "чумная тень" вальяжно стояла, прислонившись к книжному шкафу, явно дожидаясь определенного момента, притом, скорее всего, именно этого.

- Пойдем, выпьем, что ли?
Я согласился, ибо никакого другого выбора у меня просто не было.
В баре было немного прохладно. Хотя, это совсем не удивительно, учитывая его месторасположение и отсутствие окон, дверей и каких-либо осветительно-обогревающих приборов. Да и вообще здесь не наблюдалось даже элементарной техники - стойка, полки с напитками, столы да стулья - вот и все из неодушевленного. Хотя вся эта цветовая гамма, состоящая из красных или розовых цветов кажется мне до жути знакомой.
- Выбирай любой столик, я сегодня угощаю, - нос моего нового знакомого качнулся в сторону трех свободных столиков, а сам он пошел к стойке, за которой стоял одинокий бармен - получеловек-полузебра. И меня уже совершенно не волновало, кто меня угощает, чем меня угощает и кто данные угощения готовит - волноваться больше было не о чем и незачем. Все страхи остались далеко-далеко позади, а впереди... А что же все-таки ждет меня впереди?
Подойдя к столику и сев на стул, я стал ждать, освободив свой разум от всего, что было в нем.
Два стакана со странно светящимся темно-красным напитком, покинутые улыбающейся зеброй легко легли на стол. Что-то сказав бармену, мой спутник вместе с ним лихо расхохотался и неторопливо прошествовал ко мне.
- Угощайся. Сегодня у него отменный нектар.
Я взял стакан в руку. Стало намного теплее, и даже появилось такое ощущение, что этот странный внутренний свет начал впитываться мне в руку прямо сквозь стенку стакана, сквозь кожу, мышцы, кости... Прямо в душу.
Я сделал первый глоток.
- А что ждет дальше? - спросил я фигуру в черном спустя несколько лет, а может минут... секунд...? мгновений...?
- Тебе честно?
- Желательно.
- Тогда я не знаю - никогда там не был. Я не знаю точно, что и когда случится после. Есть лишь только слухи - все они противоречат друг другу, но это совсем не означает, что они не могут быть правдивыми. Они все - это только лишь вера, осознание, мечта. А вера вознаграждается, осознание дает полное представление, мечты сбываются. У каждого - свой путь и не мне решать, что будет дальше. Я знаю лишь, что это что-то точно есть, и что было уготовано тебе твоим же собственным воображением, то и свершится в твоей собственной вселенной, - чуть приспустив платок, закрывающий рот, "тень" отхлебнул еще, - И знаешь, я бы все отдал, чтобы очутиться на твоем месте.
Я вновь уставился себе в стакан. Два или три глотка были уже далеко позади, но ни вкуса ни наслаждения я не чувствовал. Только лишь с каждым мгновением окружающий мир все больше и больше начинал казаться нереальным, призрачным и... сущим.
- Почему я здесь? И почему мы здесь одни?
- На первый вопрос ответить легко - мне скучно и не с кем выпить. А вот на второй вопрос точного ответа я сказать наверное не смогу: здесь и никого нет, и есть все. Вон за тем столиком сидит пушистый фиолетовый кролик с головой ящерицы - у него весьма специфический и очень пошлый юмор, но с ним хоть не скучно. И одновременно на этом же стуле енот, верхом на дереве - у него трагичная история, связанная с личной жизнью. Рядом девушка из роддома - ее недовезли до... уже и не помню, куда ее там везли... И дэпээсник там же. Все мы здесь и всех нас нет. Места нет - и нас нет. Это Конец. Здесь нет атомов... а ведь весь мир состоит не только из атомов, - черная фигура с маской венецианского врача кивнула в сторону стоящего неподалеку животного за стойкой, - Мир вообще очень похож на вон ту зебру - она в основном белая, лишь черные полосы иногда пересекают ее шкуру. Так же и мир. Он состоит из Истинной пустоты, которая иногда содержит в себе маленькие кирпичики материи - атомы. Это и есть та самая грань между ничем, то бишь пустотой, и нашим миром - миром материи.
Мой собеседник замолчал и уставился своим длинным носом в стол, видно самостоятельно переваривая только что сказанную им же информацию. Я, не перебивая образовавшуюся паузу, лишь глотнул темно-красной, как впрочем и стол, жидкости из стакана. Этот "нектар", как выразился мой собеседник чуть ранее, слегка раззадорил мои вкусовые сосочки языка сладким привкусом и теплой волной отправился куда то вглубь желудка, благополучно минуя то, что располагается между.
- Ну так вот. Это, у вас смертных, называется Началом, но вот я бы назвал это... – слегка захмелевший доктор поднял на меня свой полный бескрайней пустоты взор, - А, уже... Ну что ж, тогда дам тебе свой последний совет: наслаждайся.
Но я уже не слушал его. Я был где-то на полпути к своим фантазиям и мечтам, переживаниям и воспоминаниям всей моей короткой жизни, составляя компанию экстракту опьяняющей легкости и жизненного наслаждения. А мир стал таким спокойным, легким, как облачко с красными фиалками и лютиками, полное маленьких ангелочков. В теле царил приятный холодок, а в голове понеслась музыка.
Музыка...
...музыка...

Автор: Иван Абрамов

SvolochAbramov

#Реактор литературныйИван Абрамоврассказstoryутренняя минька#Лит-клубнаписал сам

Ѣ

,Реактор литературный,разное,Иван Абрамов,рассказ,Истории,утренняя минька,Лит-клуб,литклуб, литературный клуб, литературныйклуб,,написал сам

Анюта поняла, что ошиблась в расчётах, когда страховочного троса не хватило буквально на полметра. Вышедший из строя спутник был одновременно и так невероятно близко, и так недостижимо далеко.

Желтым замигал сигнал тревоги на экране шлема скафандра.

Что-то диктовали из ЦУПа, но Анюта никак не могла сконцентрироваться на этом мерном бормотании. Все ее сознание сейчас волновали только этот единственный дефектный спутник и неумолимо тикающий таймер на экране.

Тик-так, тик-так.

Наплевав на все запреты и предупреждения ЦУПа, она отсоединила трос. Экран окрасился красным, иконка тревоги стала в разы больше.

Тик-так, тик-так.

У нее нет права на вторую ошибку.

У нее, в принципе, не было права и на первую.

Сейчас она должна забыть обо всем на свете. Нет ничего и никого. Ни семьи, ни детей, ни землян, ни космоса, ни солнца. Есть только она и спутник впереди нее.

Она и ее цель.

Сконцентрировавшись и поджав пальцы на ногах, Анюта выдохнула и отпустила трос.

Спутник вот он, близко. Времени вполне достаточно, чтобы выполнить работу. Нужно лишь зацепиться рукой за поручень, открыть крышку и заменить модуль. Какие-то полметра, это не расстояние. А вот и поручень, летит прямо в раскрытую ладонь в толстом скафандре. Анюта обхватывает ладонью в толстой перчатке надежный поручень и…

Поручень поддается под ее пальцами. Массивная и крепкая стальная трубка вырывается мясом из обшивки спутника и летит вместе с Анютой.

Что-то кричит ЦУПовец.

Мигает красным экран.

Анюта вновь поняла, что где-то ошиблась.

Даже если нигде и не ошибалась вовсе.

Но, это теперь совершенно не важно. И то, что она без страховочного троса летит в безвоздушном пространстве совсем одна, навстречу черной бесконечности… не важно.

Анюта выключила динамики ЦУПа и подняла взгляд в сторону беспрепятственно проходящего сквозь орбитальную систему защиты огромных размеров астероида.

Анюта глубоко вдохнула.

— Блядь.

Автор: Иван Абрамов

SvolochAbramov

#Реактор литературныйИван АбрамовЕлена ПетроваДанила СергиевОлег Титоврассказstoryвечерняя нетленкакиберпанк#Лит-клуб...

Пролетая над гнездом Лошадки

$'Г ‘ÂâvDI • 4-»^Г { ‘ т ^ ^ в у ♦ ✓»^ >Г*- * > * /»А *• f .г: • +***+ *•<+*+.* *£-'-'* —г # ..^ V W »• . - • - - £ * Vv • - • ч ** \ ПРОЛЕГАЯ ИД ГНЕЗДОМ АОШАЖКИ ' ■%■. л ï» J >,Реактор литературный,разное,Иван Абрамов,Елена Петрова,Данила Сергиев,Олег Титов,рассказ,Истории,вечерняя$

По вечерам Евгений Житомиров ходил к Косолапому на хату смотреть на ядерные пустоши. Они усаживались перед окном и, подключаясь к исследовательским дронам, изучали голые пески за городской стеной. Те, что скрывали его Белую.

— Принес? — спросил Косолапый, откладывая паяльник.

— Как обещал. Красные. — Евгений плюхнулся на кожаный диван напротив окна, в котором отражалась неоновая реклама грязного города, и кинул другу нейроинтерфейсы, собранные с утра на свалке с военного джета. — На пару часов хватит?

— Этих? — Косолапый засмолил папиросой и снова надвинул на глаза оптовизор, дабы осмотреть «презент». — Да. Если, кхах, — он усмехнулся в усы, — мозги не изжарим. Ладно, поворачивайся.

Убрав волосы, Евгений подставил другу затылок, и тот приладил ему свежий, трехсотканальный интерфейс с еще не истраченными талонами на Вход. Было больно, но Евгений постарался отвлечься от неприятного ощущения мыслями о Белой.

Только она могла спасти их всех.

— Черт! — глаза Косолапого подернулись белой дымкой, на зрачках стали мелькать каике-то картинки.

— Что случилось?

— А ты как думаешь, идиот?! — косолапый вновь нахлобучил оптовизор, переключил режим и вновь уставился на принесенный «подарочек». — Твою… Ты же их не у военников брал?

— Я…

— Внимание! Это Комитет Общественной Безопасности. Сохраняйте спокойствие, — раздалось по внутренней связи жилого комплекса. — В доме обнаружена незаконная деятельность. Триста второй этаж считается зоной боевых действий…

— Мать!!! — Косолапый кинулся к горе хлама у дальней стены хаты и стал яростно что-то там искать.

— …все находящиеся на нем подлежат аресту. Без паники. Если вы ни в чем не виноваты, вам нечего боятся. Сдавайтесь, и никто не пострадает.

— Я…

— Вот он, родимый! — воскликнул косолапый, выудив из хлама огромный плазменный пулемет еще военных времен. — А ты чего встал? Вали отсюда!

— Но куда я?..

— ТУДА, куда ж? Уничтожь танк! Найди Белую! А я пока поддам дымку…

После чего он выкинул Евгения в окно, и сквозь новый интерфейс тот упал в Туман.

«Вид, открывающийся из окна, — девять восемьдесят одна», — крутилось в голове у Евгения, пока он в Тумане пытался нащупать подходящего дроида и к нему подключиться. Девять восемьдесят одна — ускорение свободного падения. В каковом и пребывало сейчас бренное тело хакера. Сознание же через новый интерфейс уже успело подсоединиться к какому-то странному дроиду. Четыре манипулятора, острые шипы по всей поверхности. Пыхтит так, словно на пару работает.

Странно, камеры дроида тоже показывали туман. Или это переход в вирт еще не завершился? Евгений попробовал подвигать камерами дроида — все работало. Из правого бока с небольшими интервалами вырывалось облачко — чуть более белое и густое, чем мутная взвесь вокруг. Паровой дроид, серьезно? Ладно, разберемся. Сейчас найти карту, определить, в какую часть пустоши нас занесло.

(Триста два этажа… ну, это, положим, метров семьсот пятьдесят… сколько там времени у меня? Тэ равно… Тэ равно корень из…)

Ох и ё! Вот это занесло. Карту в пять раз пришлось уменьшить, чтобы на внутреннем экране появилась наконец совсем маленькая точка города. Так далеко они с Медведем еще не забирались.

(Конечно, еще нужно умножить на коэффициент виртуального преломления. Здесь время в десять раз быстрее течет. Но даже если… а потом-то что?)

Увлекшись представлением собственного финала — зеленоватая лепешка, кишки, стекающие с военного бронетранспортера, фотодроиды, «хакер выбросился с триста второго этажа», — Евгений не сразу понял, что показывают камеры дроида.

Тонкие, утопающие в тумане ноги. Длинная шея, подрагивающие ноздри. Глубокие темные глаза. Белая!

Евгений всем своим сознанием дернул дроида вперед. И тут оказалось, что этот чертов двигатель внутреннего сгорания подчиняться не желает. Камерами вращайте, сколько хотите, а манипуляторы не трогайте. Упрямая коптилка пронеслась мимо Белой, и Евгений только и мог, что повернутыми до упора назад камерами смотреть, как безнадежно растворяется в тумане его единственная надежда.

— Лоша-а-а-адка-а-а-а-а-а!

На следующем шаге дроид споткнулся и, переворачиваясь, покатился по песчаному склону.

Бултых!

Камера уставилась в зенит, на проплывающие темно-сизые тучи.

— Я ёжик, — печально сказал Евгений. — Я упал в реку.

«Интересно, — подумал он, — как же там Косолапый?

Сколько он продержится?

Сумеет ли отбиться?»

***

— Ничего вы у меня не выпытаете! — хмуро сказал Косолапый, прикрученный ремнями к стулу.

Двое типов в одинаковых серо-сизых пиджаках ехидно переглянулись.

— Даже и пытаться не будем, — усмехнулся один (у которого пиджак был скорее все-таки серый). — Сам все расскажешь… — серый поднял шприц к свету и постучал пальцем, выгоняя пузырек.

— Как лучшим дружбанам, — подтвердил второй (у этого, кажется, пиджак отливал более сизым).

Отпихнув ногами какой-то хлам, все еще дымящийся после штурма, Сизый достал нож и сноровисто вспорол Потапычу рукав.

— И прикиньте, парни, — пьяно улыбался Косолапый, — я ему такой: «Женька, дурень, расслабься, это же вирт!» А он мне такой: «Я дроид. Я должен искать Лошадку!»

— Вот с этого момента поподробнее, — заинтересовался Серый. — Что за лошадка?

— А-а-а! — хитро покрутил носом Потапыч. — Это секре-ет! Но вам, парни, по секрету скажу…

Косолапый заговорщицки наклонился поближе и громким шепотом продекламировал:

«Подводная лодка

В степях Украины

Погибла в неравном воздушном бою!»

Сказав эту вису, Потапыч разразился гомерическим хохотом.

Серый и Сизый мрачно переглянулись.

— Э-э, чо вы как неродные! — обиделся Косолапый. — Это ж главная сталкерская легенда номер пять! Про Белую Летающую Субмарину!

— Слушай, — краешком рта спросил Сизый, — ты там дозировку не попутал?

— Сам ты дозировка! — рассердился Потапыч. — Да эту телегу каждый ребенок знает. Реальная телега! Чума! Янки ее перед самым Крахом построили. Последний писк буржуинской технологии! Прикинь — летаюшая трехтысячетонная дура, внутри ядерный реактор; запас хода вообще бесконечный! Оружия там всякого, радары, компьютеры… ну, полный фарш. А главное — аэродром ей не нужен, она ж подлодка.

— Сидит себе под водой, пока у нас тут наверху содом, геморрой и ядерная война. А потом, как все кончится, — она медленно так кайфно всплывает, поднимается в воздух… Летит, значит, забамбливает врага ваще уже в каменный век, а потом поворачивает — и домой, восстанавливать хозяйство.

«Make America Great Again!»

У ней же там внутри реактор — целый город запитать можно; куча компьютеров, полевой госпиталь — наука, медицина, фуё-моё…

Янки, чо возьмешь… Они перед Крахом много чего такого понаделали. Чем дороже и безумнее, тем, значит, лучше…

Ну, а как начался Крах, все, конечно, и гавкнулось…

Эта дура тогда напрямик, через самое пекло поперла, Москву выносить. Но ПВО-то, как оказалось, еще работало… Малость не долетела, короче, опаньки! — Косолапый ухмылялся до ушей, но в глазах у него горел какой-то нехороший огонек. — Экипаж, конечно, вдребезги весь; а вот компы, считай, целые… Янки их для космоса еще пилили, там запас прочности ого-го… Вот ИскИн-то, понимаешь, и выжил. Ходит теперь, мыкается по вирту… ищет новых хозяев.

— Кто ищет? — поморщился Серый. — Вотерскин?

— ИскИн, чудила! — рассвирепел Косолапый. — Искусственный интеллект! Я тебе про что тут час рассказывал, чудобище?

— Рассказывал сказки про летающую субмарину, — Серый сердито наставил на него палец. — А тебя спрашивали про «лошадку»!

— Да она и есть Лошадка, блин! — заорал Потапыч. — Проект «SEAL Horse», он же «Белый Всадник Апокалипсиса», он же, в народе, «Crazy Horse»… Что характерно, ИскИн после смерти хозяев и правда звезданулся по полной. Бегает теперь по вирту, воображает себя белой единорожкой, которая ищет друзей…

Косолапый вздохнул, устало откинулся на ремнях и, пробормотав: «кстати, друзья…» — обмяк и закатил глаза.

— И чо? — мрачно спросил Сизый. — Хочешь всю эту ахинею доложить Бате?

Серый пожал плечами.

— Во, — сказал Сизый. — И я чот не готов…

Серый снова пожал плечами:

— Хочешь попробовать не доложить?

— М-да… Засада.

— Ну и какие остались варианты? — поинтересовался Серый, хмуро изучая разложенное на столах вирт-оборудование…

В голове Ежика проносились односложные команды умирающего в воде парового дроида. Тот молотил своими щупами по водной глади, пытаюсь выбраться, но тщетно — очаг уже залило.

Ежик окончательно потерял контроль над ситуацией.

Мозги закоротило…

А река несла, несла, несла…

Сквозь невод и росток, сквозь запад и восток, за пределы, за уют, где их вовсе не найдут…

Туман. Вокруг один сплошной туман, и Еж не мог понять, где заканчивается он и начинается дроид. Он бьет по волне рукой — или же это конвульсии ржавеющей техники.

Лошадка.

— Привет, лошадка…

Большие ноздри обдали его теплым, обволакивающим туманом. А глаза такие… мудрые. Последние в мире…

— Как ты там, лошадка?

Но Белая не ответила Ежу. Не захотела. Или не успела.

Ибо его несло, несло.

Где-то на задворках памяти дроида… или все же он помнил про такое далекое окно, девять восемь одна…

Но он плыл вниз, вниз, вниз…

Вперед, в неизвестность.

Наугад. В темноту.

Над ним снова наклонилась Лошадка. Большая, белая, одинокая. Тонущая в Тумане.

«Слишком высокий фрейрейт у этих нейрофейсов, — подумал Ежик. — Поэтому Лошадка почти не может меня увидеть».

А потому Ежик уснул, плывя по реке сознания, погрузился с головой в густой Туман, отдался себе, для себя, от себя…

Евгений очнулся в реальности. Там, где он больше не был Ежиком, плывущим по волнам виртуальности, а падал вниз с высоты трехсот второго этажа, будучи смертным Евгением.

Или не падал…

Оглядевшись, он понял, что лежит на каркасе одной из неоновых реклам энергетического напитка, которая располагалась на торце жилого корпуса.

«Но если меня еще не нашли, — подумал Евгений, — значит, меня не видно за стеной рекламного огня, так? А, значит, я в безопасности?»

А Белая была так близко… Он нашел ее…

Уйдя в себя, Евгений вновь погрузился в Туман.

— Привет, Лошадка! — прокричал он в белую мглу, когда по логам добрался до старого места в пустыне.

— Привет… Ежик… — раздался оттуда тяжелый механический бас, и на свет вышел противохакерский вирттанк «Спаниель».

— Пришли на именины, — пробормотал Ежик.

Танк направил на Евгения бесформенный обрубок носа-локатора и сразу же начал разворачивать «уши» — генератор запросов и анализатор откликов. Ежик оцепенел. Ничто внутри вирта не могло сопротивляться Спаниелю. Он вычленял логику даже из рандомизаторов.

— Прости, Ежик, — ухнул танк, — нет времени. Умираешь ты.

Ежик попытался убежать в туман, но лишь увяз в грязи. Коротко щелкнул контакт, сервомотор одной из конечностей окончательно отказал. Дроид завалился колючей задницей в лужу.

— Как... умираю? — прошептал Ежик. — А как же Лошадка?

— Ее-то мне и надобно.

Левое ухо Спаниеля засияло невыносимо ярким светом. Правое — почернело и превратилось в бездну.

«Не думать, — сказал себе Ежик. — Не думать. Не думать».

«Я — Ежик».

И сноп света тут же расколотило на мириады вариантов. «Ежик? Почему Ежик? Потому что Евгений Житомиров? Потому что Лошадка? Потому что Медвежонок? Потому что дроид? Потому что мама-сказки-Лошадка-мультик-Лошадка-игрушка-Лошадка-Лошадка?..»

«Я — просто Ежик, — думал Евгений. — (Не думать о лошадке). С дырочкой в правом боку».

... в левом боку у тебя дырочка, «простоежик», и не дырочка, а, с вероятностью девяносто восемь процентов, здоровенная рваная дыра, вот тебе картинка с дрона, вот тебе рекламный щит с потеками крови, твоей крови, весело блистающей в неоновых огнях, вот тебе спецназ, уже на полпути к тебе по выдвижным лестницам, ничего ты не знаешь, Ежик, даже про Лошадку не знаешь...

Нет, я... да, не знаю. Не знаю. Ничего не знаю. Интересно, как там Медвежонок.

...трезубец правды вогнали Медвежонку и бросили связанным среди его же хлама, ты же знаешь, почему он трезубец, после него три варианта — жизнь, смерть или дурка — в равных вероятностях, но в любом случае ему кранты, и ради чего, ради какой-то Лошадки, Лошадки...

Нет, не какой-то. Она же...

...какая?!

Она же...

...что?!

Она же...

...где?!

Здесь! Она здесь!

«Странно, — подумал Ежик, глядя на огромный белый силуэт, проступающий из тумана, — разве она действительно такая огромная?»

Спаниель уже сворачивал уши, сохранял полученные данные, в прыжке разворачиваясь к новому врагу. Но не успел. Не потому даже, что был слишком медленным или Лошадка — слишком быстрой. Просто Лошадка будто пропускала кадры. Кадр — голова проступает из тумана. Кадр — вот она уже вся целиком. Кадр — передняя нога поднимается высоко в воздух. Кадр...

Обсидианово-черное копыто обрушилось на танк, размалывая в труху.

— Садитесь ко мне на спину, — сказала Лошадка. — Я отвезу вас.

***

Сизый дернулся, прижал палец к уху. Затем сказал:

— Он вступил в контакт с Лошадкой.

— А псина?

— Уничтожена.

— Как?! — изумился Серый.

— Каком кверху! — разозлился Сизый. — Видимо, там действительно ИскИн. Только он мог грохнуть Спаниеля. Не наврала эта медвежатина! А я-то думал, Батя совсем с дуба рухнул, поверить в это все... Эй! Ты что надумал?!

Серый выхватил пистолет, подскочил к окну и начал выцеливать фигуру, безвольно свисающую с рекламного кронштейна.

— Подожди! — заорал Сизый. — Очумел?!

— Если это правда, его нельзя пускать в подлодку!

— Нам надо ее найти сначала!

Серый заколебался.

— Если хотя бы десятая часть того, что говорил толстяк, правда, — сказал он, — нам настанет полный конец обеда, как только он доберется до управления.

Сизый силой втащил напарника в комнату.

— Подожди! — сказал он с нажимом. — Пристрелить всегда успеем. Никуда он от нас не денется. А Лошадку найти надо. Мы теперь не имеем права уйти ни с чем.

Серый хмуро посмотрел в окно и сунул пистолет в кобуру.

— Можем и не успеть, — тихо буркнул он.

Наступил вечер, поэтому Ёжик и Лошадка приготовили себе чаю с вареньем и сели смотреть на звезды.

— А почему сегодня звезды не мигают? — спросил Ёжик.

— А я их сама нарисовала, — рассеянно отвечала Лошадка… глядя на поляну, где стоят два больших серых волка.

— Не оказывайте сопротивления, — скалит зубы один.

— Мы ваши друзья! — лает второй (пожалуй, даже не серый, а сизый).

— Друзья… — задумчиво говорит Лошадка. — А почему у вас такие большие зубы?

— Это… чтобы луш-ше… — серый давится, потому что Лошадка подцепляет его зубы копытом и как-то по-докторски («скажите “а-а-а”») заглядывает в пасть.

Пасть распахивается, и там внутри виден Медвежонок с трезубцем в голове, а за ним — висящий в прицеле Женя.

— Видишь, — грустно говорит Лошадка, — какие это друзья…

Серый злится и пытается укусить, но между зубов у него копыто.

Сизый с ревом бросается перегрызть Лошадке ногу, но там у нее почему-то тоже — одно сплошное копыто. Сизый обламывает все зубы, хватает себя лапами за голову и воет:

— …елая! Так нефефно!

— Да? — возмущается Ёжик. — А моих друзей трезубцем тыкать — честно?!

Лошадка обнимает Серого копытами и притягивает к себе, заглядывая ему прямо в глаза…

— Левее… немного… — пыхтит Серый.

Он держит тело Евгения за ноги и пытается сдвинуть; но его собственные ноги, обвязанные силовым кабелем, никак не пускают дальше.

Наверху кабель намертво примотан к батарее, и дотянуться не получается, ну никак.

Сизый, высунувшись из окна, всем своим весом налегает на кабель, пытается сдвинуть еще левее…

...батарея с хрустом отламывается от стены,

подцепив Сизого, с грохотом вываливается из окна,

и все трое падают вниз.

— Ну и хорошо, — пожав плечами, сказал Ёжик. И, подумав, добавил: — Хорошо, что пополам!

— Фто …о-о-ам? — не врубился Сизый.

— Жэ-тэ-квадрат пополам, — объяснил Ёжик.

— Я посчитал, у нас еще целый вечер впереди. Давайте пить чай с вареньем!

Сизый с Серым еще задавали какие-то вопросы, когда Олег (он же Косолапый) понял, какой из трёх зубцов выпал на его долю. Полминуты, максимум минута — и… Созерцать их противные рожи целых тридцать секунд? Нет уж, увольте.

— Кстати, друзья, — пробормотал Косолапый и нырнул в вирт через все ещё прикрепленный к затылку интерфейс. По военному пропуску, но сейчас это уже не имело значения.

***

— А-ой тщай, ты жду-ел? От же она — Лошафь! Подлодка! Полетели!

Ёжик меланхолично смотрел на звёзды.

— Полетели куда?

— Ты сам сдурел, — вмешался Серый. — Она ж давно летать не умеет. Сбили её.

— Я умею летать, — внезапно возразила Белая. — Вот чай допьём, и полечу.

— Так полетели сейчас, ёлки! — Серый, забыв про копыта, подскочил к Лошадке. — Нас ещё можно подхватить в воздухе! Полетели, субмарина ты еловая!

Лошадка легко оторвалась от земли. Вцепившийся в неё Серый не удержался и неловко шлёпнулся вниз. Лошадка описала в воздухе грациозный круг и приземлилась рядом с волком.

— Ничего, ничего, — сказала она, глядя Серому в глаза. — Это ничего…

Тот вдруг завыл и уткнулся Лошадке в бок. Завыл и Сизый.

Так они и сидели — два волка, прижавшиеся к Белой, и Ёжик, размешивающий в чае малиновое варенье.

— Уф, насилу нашёл вас. Я вам веточек можжевеловых принёс, — из темноты вышел Медвежонок, — будет, чем самовар топить.

— О, Косолапый, и ты здесь? — несильно удивился Ёжик.

— Да вот… кончаюсь, да. Дай, думаю, к Ёжику загляну. Может, и Белую повезёт увидеть, — Медвежонок уважительно покосился на Лошадку.

Та благосклонно прядала ушами.

— А я и с дфумя дефчонками зараз это… и с тремя дафе… И море видел… А «кадиллаков» этих у моей маман завались… И чего теперь? — сокрушался Сизый.

Ёжик подливал ему чаю.

— А ты можешь… — заглядывал в глаза Лошадке Серый. — Можешь моей Ленке сказать, что я её это… ну… и детей тоже… что я всегда…

Махал лапой, отворачивался.

Лошадка кивала.

Самовар закипал, пахло можжевеловым дымом.

10.

— А я ей говорю: «Легче ко всему надо относиться. Проще. А ты заморачиваешься, как…» — рассказывал Медвежонок.

— У меня бабушка такие пирожки с малиной делала… На Новый Год всегда, помню, — невпопад подтверждал Ёжик.

— А она: «Ну давай я на тебя буду плевать, буду звонки твои сбрасывать, пропадать постоянно, а ты будешь легко к этому относиться?»

— Лушше фшего ф дерефню было летом. Ф дерефню, и на фелике…

— Я ей: «Ну давай». А она развернулась, и всё…

— Мы секретики ещё делали. Девчонки свои, а мы свои. И искали потом. Мы раз нашли их секретик и разбросали, а одна так ревела потом…

— ...и не звонила больше.

— Так, значит, ты не можешь никого спасти? — тихо спросил Ёжик.

— Почему? Я всех спасу. Смотри.

На небе за звёздами замелькали тени — лица, города, тексты, много, много всего... Ёжик успел разглядеть Фибоначчи, Бродский вроде мелькнул, да что-то вроде из Вивальди послышалось.

Помолчали.

— А нас? Нас ты спасти можешь?

Тёмные глаза, последние глаза… пропасть и приговор… ответь же, не молчи, я уже ко всему готов…

— Ты хорошо знаешь формулу падения, Ёжик, — наконец сказала Белая. — А что насчёт формулы взлёта?

— Нет, это не ответ. Что это за ответ? В мой последний вечер разве я не заслуживаю честности?

Лошадка опустила голову. Сказала:

— Я могу спасти Ёжика и Медвежонка. И даже Серого и Сизого. Но я не могу спасти Женю, Олега, Васю и Николая. Это достаточно честно?

Ёжик вздохнул:

— Не знаю.

Первым умер Олег. Медвежонок как-то дёрнулся и завис. Потом виновато улыбнулся, отпил чаю.

А потом Женя вдруг почувствовал, что его вырывает из этой ночи, прочь от поляны, от чая, от Лошадки — и выбрасывет на крыше военного бронетранспортёра. Сверху на Женю приземляется Серый. Сизый с батареей упали на асфальт рядом.

Но умер Женя не сразу. Он успел услышать рёв, увидеть красный шар взлетающей подлодки. Ах, только лошади летают вдохновенно!

На спине у Лошадки сидел счастливый Олег-Медвежонок и махал Жене.

— Ну что, Женя-Ёжик. Сможешь? Формула взлёта — вторая космическая, одиннадцать и две — ПОЕХАЛИ!!!

Авторы: Иван Абрамов, Елена Петрова, Данила Сергиев, Олег Титов.

SvolochAbramov

#Реактор литературныйИван Абрамоврассказstory#Лит-клубнаписал сам

Театр

,Реактор литературный,разное,Иван Абрамов,рассказ,Истории,Лит-клуб,литклуб, литературный клуб, литературныйклуб,,написал сам

— Семен!

Желтый луч садящегося фонарика с трудом прорезал густую темень подвала заброшенной школы. Родион буквально чувствовал, как стены смыкаются у него за спиной в попытках поглотить маленького перепуганного подростка и обречь его на бесконечные страдания, как уже совершили это с остальными пропавшими.

— Семен, ты где?!

Говорят, их было ровно двадцать. В разное время, на протяжении десяти лет, эта развалюха унесла жизни двадцати человек. Говорят, многих находили мертвыми в пустых, размалеванных граффити классах, в лужах собственной крови. Иногда они приходят обратно дабы попытаться вернуть свою кровь, а если застать их за этим делом, то они заберут и твою.

— Семен! Это не смешно! Отзовись!

Говорят, еще больше мертвецов было найдено в петле и их души до сих пор заточены в трубах этого самого подвала, через которые они перекидывали свои пеньковые веревки.

Говорят, говорят, говорят… Много чего говорят городские легенды, рассказанные за последней партой во время скучного урока. Но факт остается фактом, здесь, в этом мертвом памятнике былых амбиций, действительно умирали люди.

А еще так же остается на месте тот факт, что Родион совершенно один, ночью, идет по подвалу и кличет своего давнего приятеля, а аккумуляторы в фонарике, к сожалению, не вечны.

Вообще-то, изначально, когда они входили в распахнутую черную пасть недостроенного заброшенного здания, их было пятеро. Весь первый этаж они прошли бок о бок, смеясь и подшучивая над игравшими нервишками, пока у Семена те окончательно не сдали.

— Семен?! Нахрена ты убежал! Если ты здесь, отзовись!

Каким невероятным образом во время поисков незадачливого искателя острых ощущений Родион попал в подвал, а так же то, как оказался совершенно один, он понятия не имел. На клаустрофобию он никогда не жаловался, бывало даже вместе с друзьями он лазил по катакомбам старинных руин, коих как грибов было огромное множество в окрестных чащобах, но сейчас… В какой-то мере он даже понимал сей необдуманный поступок Семена – ему тоже хотелось броситься от ужаса не разбирая дороги, только бы выбраться из этого проклятого места.

— Семен, сволочь, ты где?!

Похоже, у него тоже начали сдавать нервы.

Проклятое место… Столько слухов крутится вокруг этой школы. А ведь с виду, самый обычный долгострой без сроков сдачи. Никакого забора, никаких дверей, цепей или щитов. Только огромное четырехэтажное здание из необлицованного, отбитого временем и непогодой, красного кирпича с зияющими глазницами бездонных окон и дверей. В темноте спящего города оно напоминало череп исполинского монстра, убитого неизвестным и жестоким героем мифологической древности и оставленного на этом самом месте в назидание потомкам.

На самом же деле «черепу» не было и двадцати лет. Когда-то, когда деревья были большими, трава зеленее, а дела у городка шли куда лучше, было решено посторожить новую, современную школу для развивающегося и растущего как на дрожжах поселения. Но лопнувший пузырь экономики смел все благородные планы на нет, подарив городу Стир очередную руину.

Когда-то Родион прочитал одну очень умную вещь, которая как нельзя к кстати подходила этому месту: «Иные дома, подобно иным людям, способны однажды раз и навсегда снискать себе репутацию обиталищ сил зла. Наверное, все дело в своеобразное ауре злодеяний, свершившихся некогда под их крышами, — она то и пробуждает в вашей душе необъяснимый страх спустя много лет после того, как реальные злодеи во плоти и крови покинули этот мир. Флюиды темных страстей убийцы и предсмертного ужаса смерти проникают в ваше сознание, и вы, не имея никакого отношения к некогда свершенному здесь преступлению, внезапно чувствуете, как напряглись ваши нервы, забегали по телу мурашки и похолодела в жилах кровь…»

Но кто именно сказал эту умную вещь, он вспомнить так и не смог, хотя сам отрывок всплыл прямо слово в слово. В голове вертится только фамилия «Блэквуд», но он ли автор…?

Вообще, Род много читает. Очень много. А еще и сам сочиняет не плохие стихи и даже наигрывает песни на свои тексты. Но почему этот кусочек всплыл в его памяти, да еще и так отчетливо? Неужто это место настолько сильно влияет на него, что выворачивает наизнанку даже само его подсознание, извлекая оттуда информацию обособленными кусками?

Нужно выбираться отсюда!

— СЕМЕН!!!

И вот, спустя долгие мучительные минуты, что казались часами, проведенные в выложенным красным кирпичом однообразных стенах технических коммуникаций, Родион находит тупик. Ни Семена, ни выход, ни лестницу, а тупик, что оканчивался, наверно, единственной в этом здании дверью. Она было красной, в тон обшарпанным стенам, деревянной, целой и… чистой. Она казалась не от мира сего. И гораздо старее, даже нет, древнее самой кирпичной постройки.

С неким необъяснимым страхом он дотронулся до гладкой деревянной ручки и повернул ее, открывая эту дверь… куда?

За дверью была лестница, много-много хлипких деревянных ступенек, покрытых лежалой пылью. А высокие стены тоже были деревянными, сухими, не крашенными. Они настолько разительно контрастировали с бывшим кирпичным окружением, что Родион на секунду потерял ориентацию и чуть не упал, но все же устоял на ногах. Придя в себя он всмотрелся в сумрак впереди, выше по лестнице – где-то там, наверху, должен быть выход из этого кошмара.

Только Родион ступил на первую ступеньку, как фонарик предательски заморгал. Постучав по нему, Род вернул себе спасительный свет, но и так уже довольно тусклый луч стал еще слабее.

Собравшись с духом, Родион пошел дальше.

Одна. Вторая. Третья… Десятая… Двадцатая. Двадцать первая. Последняя ступенька тихо скрипнула под его не таким уж и тяжелым телом. Теперь, вместо лестничного проема, перед ним простилался очередной коридор, утопающий во всепоглощающей тьме. Тонкий луч фонарика не доставал до противоположного конца, и Родиону казалось, что коридор тянется на многие километры, будто подземная железная дорога, ведущая далеко-далеко за пределы школы, за пределы провинциального города, сквозь многочисленные руины и останки былой цивилизации, в самое сердце непроходимого леса.

И вместо того, чтобы развернуться и пойти назад, чтобы хотя бы попытаться вернуться тем же путем обратно в пустые размалеванные классы, он сделал шаг вперед.

Когда ровно через десять метров коридор закончился, Родион понял, что ошибался. Коридор не был сверхъестественным порталом в параллельные адские миры, в его тени не скрывались души умерших людей, и ничего страшнее серой пыли в коридоре не обитало.

Перед ним была очередная дверь – точная копия предыдущей. Только теперь, в соответствующем ей окружении, она не казалась чем-то из ряда вон выходящим. Привычным движением Родион потянул за деревянную ручку, отворил дверь на себя и заглянул внутрь.

Родион никогда не мог поверить в то, что страх может сковать человека, перевести управление на себя и с садистской улыбкой начать смотреть на мучения остолбеневшего подопечного. Было ли это показано в фильмах или же более подробно описано в книгах, Родион просто не мог понять, как это вообще может быть возможно. Теперь же он с уверенностью может сказать, что глубоко ошибался.

С тихим стуком фонарик упал на грубые половые доски. От разбитой лампочки его спас только проверенный временем металлический корпус, поэтому луч будто бы талого света дважды мигнул, разрывая тьму своими жалкими потугами, а затем замер на теле мертвеца.

Секунда. Вторая. Крик комком мокроты застрял у него в горле.

Еще секунда. Глаза смотрела на висящего буквально в метре от него тело неизвестной девушки в истлевшем, некогда желтом платье.

И только когда фонарик в очередной раз моргнул, Родион понял, что в который раз ошибся. У страха глаза велики, как говорит часть всем известной пословицы.

Подобрав выпавший и рук фонарик, Родион подошел к висевшему на гвоздю платью и стряхнул с него пыль, дабы удостовериться в том, что хотя бы на этот раз его глаза, с непосильной помощью воспаленного страхом разума, не играют с ним плохую шутку.

Откашлявшись от взметнувшейся пыли, Родион рассмотрел маленькую комнатушку. В ней была еще одна дверь, по правую сторону от той, через которую он вошел. А еще там было кресло, оббитое старой зеленой тканью, стоящее перед малюсеньким столиком у стены и настолько пыльным зеркалом, что оно ничем почти не отличалось от серой стены, на котором весело.

Фонарик опять моргнул. Родиону показалось, что на этот раз миг темноты был на порядок дольше, так что Род решил поторопиться.

Очередная дверь. Может быть эта выведет его на свежий воздух? И черт с ним с Семеном! Если честно, Родион уже забыл про него, поддался той тихой разновидности паники, которую не замечаешь и не воспринимаешь, даже когда тебе напрямую говорят о ней. Паника – вот самый лучший имитатор повседневного поведения человека.

С легким скрипом ржавых петель эта дверь явила Родиону пустоту. За ней была только непроницаемая тьма, в которой действительно не составило бы труда утонуть.

А может это и к лучшему? Шагнуть в омут, и не будет больше страха, не будет одиночества. Только Родион и Тьма вокруг него. Только он и она, наедине, без каких-либо уступок, обещаний или забот. Вечное блаженство. Вечный сон.

Вечность…

Закрыв глаза он шагнул вперед, в неизвестность. Темнота подхватила его, закружила в радостном танце. О радость, она приняла его, позволила слиться в едином порыве, позволила сопроводить его в вечность…

Но что-то пошло не так. Всего мгновение всепоглощающей эйфории, а потом вновь вернулся страх, на инстинктивном уровне заново перехватывая управление его бренным телом. И там, под ногой, где должна была быть бесконечная бездна, оказался твердый дощатый пол.

По началу Родион ничего не понял. И даже когда открыл глаза и узрел перед собой все то же царство теней, он все равно все еще пребывал в легком недоумении. Его бедный уставший разум абсолютно не хотел воспринять тот факт, что глаза в купе со слишком живым воображением в очередной раз играют с ним злую шутку. Может быть самую злую из всех. Ведь не может быть никакой Тьмы, не может быть вечного покоя, здесь, в старой заброшенной недостроенной школе. Здесь можно найти только одно – смерть. И поэтому нужно смотреть в оба, а не фантазировать о несбыточном.

О всяком бреде.

Бреде…?

Бреде!

Ведь перед ним была не бездна, нет, просто очень большое помещение. Если о-о-очень хорошо присмотреться, то можно различить ряды оббитых зеленым бархатом кресел, стоящих лицом к… тому, на чем стоял Родион. Это была сцена. Маленькая, узкая и не слишком широкая, но Родион довольно четко видел, где ровные сухие доски резко переходили в ничто.

Значит это… Театр?

Хотя какой к черту театр? Это же школа, а значит в ней обязан быть актовый зал.

А в школе ли он еще?

А важно ли это? Ведь это же сцена. Ибо если есть вход на сцену, то должен быть и вход для зрителей. Вон там, на противоположном берегу этого озера мест и рядов. И будь это даже не театр, а самый простой актовый зал, который просто обязан быть в каждой школе, то все равно у него должен быть выход, ведущий наружу.

Эти не хитрые умозаключения успокоили Родиона. Сердце перестало отбивать чечетку по его ребрам, а бедный разум слегка снизил скорость вращения своих шариков.

Ведь самое главное – он выбрался из этого жуткого подвала.

И ему даже стало смешно, вспомнив все, что творилось у него в голове за последнее время. Какая смерть? Какая Тьма? Это просто заброшенная недостроенная школа и ничего более. Что здесь могло с ним случится? Неужто это здание могло бы поглотить его, как в том страшном мультике, который он смотрел в детстве? Чушь да и только.

Страх ушел, как всегда, будто его и не было. Храбрость, самая трусливая из всех человеческих черт, вновь заняла свое положенное место на сердце Родиона. И усевшись на свой железный трон она толкнула длинную и вдохновляющую речь о неуязвимости и бесстрашии. Храбрость все росла и росла, да так, что Родион с победоносной улыбкой на лице уже направился к краю сцены, чтобы спуститься в зал и выйти через предполагаемую дверь на той стороне. Он уже нагнулся и…

Спасительный свет старого фонарика угас навеки, а вместе с ним ушла и храбрость, оставив Родиона наедине с самим собой, своим «водителем» страхом и всепоглощающей тьмой.

Всего одна секунда без света и неожиданный удар в спину перехватил дыхание. Страх настолько глубоко проник в него, что Родион даже не заметил, как потерял равновесие и упал на спину. И если секунду назад он был у края сцены, прямо перед проходом в центре зрительского зала, то теперь он понятия не имел, с какой стороны от него этот зрительный зал находился. Он лежал на спине и его мысли потихоньку умирали вместе с последними остатками надежды на спасение. Все, он погиб. Без света ему никогда не выбраться из этого проклятого места.

И темнота поглотит его.

Навсегда.

Тьма.

Тьма?

А почему в актовом зале нет окон? И почему вход на сцену пролегает через подвал? И места, оббитые зеленой тканью… Это же непрактично в таких местах, как актовые залы, обычно полные непослушных хулиганов и постоянно ерзающих детей?

Может быть потому что это не актовый зал, подсказал ему отдохнувший разум. Это Театр. Родион не знал, сколько он пролежал на подмостках этой пыльной сцены, но его бедные мысли вновь вернулись к нему. Может быть не все и может быть не те, что нужно, но Родион был рад и им.

Да, без света ему не выбраться из этой школы, но может быть друзья смогут найти его? Они наверняка уже нашли трусливого Семена и теперь, скорее всего, вовсю ищут и Родиона.

А как гласит первое правило потерявшегося? Стоять на месте и звать на помощь. Так быстрей всего можно дождаться своих спасителей даже в самых безвыходных ситуациях. Ведь его друзья же точно в курсе, что он где-то внутри одной из этих двадцатилетних помещений.

С горем пополам поднявшись с жесткого пола, Родион всмотрелся во мглу. Ведь если действительно очень долго в нее смотреть, то всегда, наконец, можно узреть, как она смотрит в тебя. Такова ее природа. Такова ее сущность.

Родион стоял на сцене и смотрел. Просто смотрел, а Тьма смотрела в него. И когда их взгляды встретились, он запел. Его стихи всегда были о ней, о Тьме. Про смерть и жизнь, про грусть и безысходность. Про все, что она воплощает в себе. Таит в своих недрах. Из чего она состоит. Он пел про свет, что люди утеряли. Он пел про фей, что потерял сей мир. Он пел про волшебство, что сгинуло в небытие. Он пел про правду жизни, смерти и свободы, про судьбы человеческого рода, про их безумство и отвагу, про счастье и что все это может значить. Он пел все то, что было на душе, и что легло на строки расчерченной бумаги. Он пел правду. Его собственную и нерушимую.

Он пел. Впервые для кого-то. Ему не хватало струн его акустического гитары, но это отнюдь не мешало ему.

Он пел для нее. Для Тьмы, чтобы она смилостивилась над ним.

Пел для них. Для друзей, чтобы те смогли его спасти.

Пел для себя. Чтобы не сойти с ума.

Он пел на сцене театра. И театр слушал его песни.

Когда же он закончил и открыл глаза, то вокруг уже не было тьмы. Вокруг не было и света. Вокруг была только пустота, безграничная и нереально знакомая. Это была всего лишь белая простыня жизни. А затем киномеханик бытия пустил фильм.

Он видел толпы, рукоплескавшие толпам. Он видел невероятные чудеса, что творили не менее невероятные существа, лишь только разумом одним похожие на людей. Он видел Театр. Он видел его рождение. Он видел, как миллионы, миллиарды артистов наделяли его жизнью. Они отдавали частичку себя, своего таланта, оживляя, одушевляя его. И Театр щедро благодарил их за этот дар.

А затем Родион увидел его смерть. Жестокую, беспощадную. Не только люди безумны и жестоки к тем, чью природу они не способны постигнуть. Так было всегда и так всегда будет. Театр был убит и закопан глубоко-глубоко под землю, чтобы никто из Живых никогда не смог его найти. А ведь Театр хотел лишь одного – жить и жизнью своей дарить радость другим.

Спустя бесконечную эру антракта белого экрана Родион увидел строителя. Простого монтажника без каски, что насвистывал незамысловатую мелодию. Этой творческой энергии было мало, но все же вполне достаточно, чтобы вновь оживить мертвого. Он был первый, кто подарил свою жизнь умершему Театру. И последний, который сделал это совершенно случайно.

Живые слишком смертны, их жизни слишком скоротечны, чтобы учиться на своих собственных ошибках. Но Театр научился.

Следом за нерадивым строителем на экране показалась молодая девушка, пока еще совсем девчушка. Она на год или два была младше самого Родиона. Она порезала себе вены и вывела кровью имя возлюбленного на грязном полу. А ведь она так хорошо рисовала… За нею шел наркоман, переборщивший с героином, под которым писал свои обдолбанные рассказы. А потом еще одна жертва жаждущего жить Театра. И еще одна. И еще. Все они были творческими натурами, мятежные души которых тянуло к расставившему свои сети Театру.

Их было ровно двадцать. Молодые и старые, но все они отдали весь свой талант вплоть до последней капли тому, кто просто хотел жить.

С каждой новой душой Театр поднимался из затхлой земли ровно на одну ступеньку своей старой деревянной лестницы. Она появилась на экране так четко, что можно было различить каждый сучок, каждую линию под слоем многовековой пыли.

Только после нее на экране появилась двадцать первая жертва. Худой пятнадцатилетний школьник, который, выкрикивая имя своего трусоватого друга, свалился в пустой лестничный пролет.

На нем то кино и закончилось, а Родион вновь очутился на сцене Театра. Фонарик больше был ему не нужен, чтобы увидеть всю красоту этого античного сооружения древних цивилизаций. Все его величие и безграничную мощь минувшего времени.

А еще он чувствовал в нем жизнь. И не мудрено, ведь теперь он был ее частью.

Но его песня кончилась, а вместе с ней и его время на сцене. Ему нужно освободить место для следующего артиста, что будет выступать на ее подмостках.

Спрыгнув в зал, Родион направился к сидящим на первом ряду зрителям. На нем сидели все те, чьи таланты теперь никогда не смогут покинуть этих прекрасных стен. Пройдя прямо перед ними и заглянув в их полные жизни глаза, он нашел свое место под номером «21» и с облегчением упал в него. Теперь он не артист. Теперь он просто зритель. Ему осталось лишь наблюдать, как со временем Театр восстанет из своей земляной могилы и посмеется над руинами городов тех неведомых существ, что решили похоронить его раз и навсегда. Для Родиона это теперь единственный способ выбраться из этой проклятой недостроенной школы.

И можно не бояться, что кто-то вновь решит их умертвить. Ибо то что мертво, умереть уже не сможет.

Автор: Иван Абрамов

SvolochAbramov

#Реактор литературныйИван Абрамоврассказstoryутренняя минька#Лит-клубнаписал самкотэ

Мимикусь

$ГЛ, •: < N \,Реактор литературный,разное,Иван Абрамов,рассказ,Истории,утренняя минька,Лит-клуб,литклуб, литературный клуб, литературныйклуб,,написал сам,котэ,прикольные картинки с кошками$

— Мама! Мама, проснись! Ну ма-а-ам!

Котик нежно потолкал лапкой свою хозяйку в бок, но та все так же безучастно лежала и не обращала на него никакого внимания.

— Ну ма-ам, я кушать хочу! Проснись! Пожалуйста!

— Бедный, бедный котеночек, — дул ветер в распахнутую форточку, — Хочешь кушать, да? Голодный?

— Да, — жалобно мяукнул котик и потерся лбом о бок хозяйки.

— Ну так кушай, — простучали тараканьи лапки за бетонной стеной, — Вот же, еда, свежая, вкусная еда. Ты только принюхайся, она совсем-совсем рядом…

— Но мама не разрешает кушать… — котик потупил глазки и снова толкнул хозяйку, но уже слегка выпустив коготочки. Та никак не отреагировала, — Ма-а-ам!

— Ну так что же ты ждешь, глупыш? – зашуршал цветок в горшке на подоконнике, — Ты же хочешь кушать?

— Хочу…

— Ну так вперед, тигр! – колыхнулась паутинка в углу под потолком.

Котик робко запрыгнул хозяйке на пузико. Обычно теплое, уютное, родное, теперь оно казалось таким холодным, большим… Нежно, стараясь ступать так, чтобы любимой хозяйке было не больно, он переместился к ней на грудь и наклонился к лицу.

— Мам, — жалобно мяукнул котик в ее уставившиеся в потолок глаза, — Можно покушать?

— Вперед, Тигр! – говорили ее губы, щеки, нос, лоб и глаза, — Кушать подано, мой дикий зверь!

— Мама…

— Природа – твоя мать, — заурчал животик котика, — А это твоя еда.

Котик моргнул, мяукнул еще раз, для проформы, и вгрызся в нежную, сладкую плоть распухших маминых губ, довольно заурчав.

Автор: Иван Абрамов

Здесь мы собираем самые интересные картинки, арты, комиксы, мемасики по теме (+43 постов - )