Результаты поиска потегу#Реактор литературный

Дополнительные фильтры

Теги:

#Реактор литературныйновый тег

Автор поста

Рейтинг поста:

-∞050100150200300400+

Найдено: 100

Сортировка:

рейтингдата

K_Platon

#Реактор литературныйСам написал

Сафари на перелетных пингвинов

Flying Penguins | World Penguin Day | BBC
A,Реактор литературный,разное,Сам написал

Знаете, чем я люблю южную Южную Америку? Конечно тавтология, но все же. И, наверное, самый изыск - это Южно-Чилийская охота на мигрирующих пингвинчиков. Кстати, для меня до сих пор вопрос, почему Аргентина, с ее объемами и предпринимательством до сих пор не стала монополистом, но вот факт - в сафари на мигрирующих пингвинчиков лидируют южные провинции Чили.

Конечно, сразу сходя с самолета, старенького «Дугласа» местных авиалиний, первым делом закидываем вещи. Деньги и ценные вещи, как ваш смартфон, лучше забрать с собой потому, что если вы умрете, сдохнете, утонете, вас съедят или вы тупо суициднетесь - деньги вам будут не нужны, но будет жутко обидно вернуться уставшим после сорока пятидневного заплыва в лодке, когда вы съели менее везучего “сафариста”, когда, (уж простите за подробности) срали с борта лодки и это дерьмо преследовало вас пару дней, потому что местный мучачос забыл заправить лодку.... В принципе поэтому его и съели... В общем обидно будет так вернуться и выяснить что вашу комнату уже давно вскрыли, смарт, наличку и карты забрали (ВОТ ЗАЧЕМ ИМ КАРТЫ ПОЧТЫ РОССИИ??? ОНА И В РОССИИ ТО БЕСПОЛЕЗНА!!!

Но вот вы уже переоделись, взяли все ценное. Главное - дайте немного налички бармену (он же хозяин заведения), лучше конечно в вечно зеленых для того чтобы он посмотрел дабы вашу комнату не вскрывали. Потому что сафари на пингвинчика -это всегда непредсказуемое мероприятие. Вас ждет юг Атлантики! Тут главное вернуться, пусть даже полугодовалого заплыва и чтоб вас еще не объявили умершим и не риквезитировали ваши вещи. Вот для этого бармену и даем пару купюр (конечно не бенжаминов, за такие деньги я и сам скажу, что вы у меня тут по соседству живете, но линкольны не помешают). Главное после этого, когда после пары линкольнов, бармен вдруг поймет, что вы в его жизни самый важный человек, не соглашайтесь больше чем пара шотов. Это очень важный момент. Уже на этом моменте можно просрать все прекрасное сафари по южноамериканским пингвинчикам. Потому, что бармены поить умеют, а вы, непривыкшие к воздуху и климату быстро улетите. И следите чтоб вас не соблазнили на радужную сторону. Все- таки пара линкольнов в чили- это много и бармен вам наверняка и стриптиз станцует у стойки. Хотя если вам попадется барменша - смело соглашайтесь! Сидеть в дощетчатом баре, на скалистых горах тихого океана (да это не оговорка, бар именно на тихом, но вот сафари на прекрасных жирненьких южн-американских пингвинчиков проводится именно в Атлантике).

Так вот, ничего прекрасней нет, чем сидеть в дощетчатом баре у скал Тихого Океана, слушать как скалы и чайки разбиваются о волны, пить егермейстер, и тискать смуглую девушку. О вас раньше пары недель или даже месяца не вспомнят, и мой совет, лучше это время провести, утопая в сиськах вашей новой знакомой, чем в солёном ветре Атлантики.

Но вы все-таки приехали ради такого разрекламированного сафари на прекрасных жирных пингвинчиков, и вы настойчивы и бодры. Вы пропустили пару шотов в баре и вышли. Тут, если вы с группой, садитесь в лодку и вперед! ВАЖНО! Всегда одевайте защитную маску. Ветер, соленая вода- это очень плохо сказывается на коже лица!!!ВАЖНО!!! Если вы приехали без группы и сели со случайной группой, то НИ В КОМ СЛУЧАЕ НЕ НАДЕВАЙТЕ МАСКУ! В этих же водах проводят сафари по заблудившимся сомалийским пиратам, и поверьте, вы, с арендованным дробовиком выглядите очень не по-дружески. Настолько, что любой будет стрелять по вам с криком: "НА СУКА!! НА!!! САНЯ ТАЩИ ГРАНАТОМЕТ!!!"

Но вот вы в море. В черном подшлемнике, но почему-то без шлема. Вас окружают такие же страшные долбоебы суровые парни, ваша посудина покачивается на волнах, кто-то уже метает фарш за борт, но наиболее умные тут же достают удочки. Но это слабаки, не поддавайтесь их настроению, вы же целеустремленный взрослый мужчина, который пол планеты пролетел ради сафари на прекрасных жирненьких вкусных южноафриканских пингвинчиков. Сжимайте дробовик и вглядывайтесь в горизонт. Но это все равно бесполезно потому, что ваши проводники первыми заметят стайку лоснящихся прекрасных жирненьких южноафриканских пингвинчиков. ВАЖНО! В этот момент не влюбиться в них и не записаться в агрессивные ГринписГейЗооСообщество. Да пингвинчики шикарны, но вы здесь чтоб кушать их. Но вас скорее всего и так выведет из ступора выстрел у уха (я говорил вам носить беруши? Нет?! Сами дураки, знать надо!!!) и крик: "ВАСЯ СТРЕЛЯЙ!!!!". Тут главное куда -нибудь стрельнуть и упасть на дно вашей лохани. Потому, что тут начинается писец, почему иногда четырёхчасовое сафари превращается в документалку "выживший в одной лодке с 16 мудаками", или даже "Они были очень вкусные. Кормим кушаем друзей вместе с, сука, пингвинчиками (не забывайте, самыми лоснящимися, жирненькими, вкусными)".

Так вот бросайтесь на дно вашей лохани. Пусть даже в чью-то блевотику. Закройте ухи. Сверху будут крики: "ЛУПИ! ЛУПИ! ДА КУДА???" в ход пойдет даже 16 и 18 калибр. Кто-то расчехлит пулемет. А может вам повезет, и кто-то достанет миномет. В таком случае - это и рыбалка получается. Ваша роль-лежать на дне лодки. Потому, что сейчас точно какой-то польский обрубок с пулеметом перестреляет всю команду, поскользнувшись на бутылке wodka. Вот тут- то, после того как все уже лягут вы можете встать и пристрелить этого безумного поляка. Главное в такой ситуации не паниковать. Спокойно, не раскачивая вашу лохань, скидываем тела за борт. Тут главное держать под рукой ваш верный помповик потому, что пингвинчики, эти прекрасные лоснящиеся жирненькие и вкусные, почему -то очень любят человеченку, и на ваши трупы, а может даже на лодку сядет пара особей с целью покушать. Тут главное не теряйтесь и бейте в упор! Не забудьте кричать: "ЭТО ЗА ВАСЮ! ЗА ***НДАСА! А ЕГО Я НЕ ЗНАЛ, НО ТЫ ЕГО ЖРЕШЬ!!!". Выбивайте весь магазин, не бойтесь. Пингвинчики хоть и прекрасные, и жирненькие, и вкусные, но на человека не кидаются. А в слухи, что в Нью-Йорке какие-то четыре отморозка сбежали, взорвав стену и трахнув бабушку - не верьте. Пингвинчики- это очень мирные существа, поэтому жирненькие и вкусные. И воспитанные. Потому, что фрак носят.

Вот вы выкидываете тела ваших менее живучих собратьев (ну естественно менее живучих, они же этот текст не читали, а вот ты, читатель, прочел), и думаете, что: "вот так просто? За борт? Неужели он жил ради этого момента?". Не терзайте себя, конечно нет. Если была девушка - трахните. Пятнадцать минут она еще ею будет. Потом считается некрофилия. Но мы же все равно никому не скажем. А вот если вы для таких целей парня оставите - то ну вас нафиг, просьба даже не писать об этом.... Для покушанья рекомендую все-таки спортивных. Толстые быстро портятся и начинают вонять.

После этого проверьте мотор и направляйтесь к скоплению лодок - это наверняка будет место куда падали подбитые чудесные лоснящиеся жирненькие южноафриканские пингвинчики. Вы же умный? Выкинули все тела? Добили всех, кому повезло меньше? Я верю в вас. А если вы тупой дебил и просрали свое время, то быстро исправляйте ситуацию! Никто не рад лодке с кучей тел. Куда же вы будете складывать этих шикарных черненьких лоснящихся жирненьких южноафриканских пингвинчиков?

При дележке не вступайте в спор. Обычно все решают местные мучачосы, которых вы наняли на сопровождение и навигацию. Закурите. Ненавязчиво спросите говорит ли что по-английски? Или по-русски? Немецкий? МОЖЕТ БЛИН ПАРВУ ЛИ ФРАНЦЕ? Вот что никто не знает? Нет, вы единственный pendejo que no sabe espa;ol (мудак не говорящий по испански).

Но я щучу, скорее всего на других лодках найдется ваш соотечественник. Даже больше, ваш земляк, с которыми жили на параллельных улицах и ходили в одну школу, только вы в утреннюю смену, а он в вечернюю. Сафари на пингвинчиков в холодном остром ветре южной Атлантики сближает людей!

Вот вы нашли соотечественника, местные мучачас разделили тушки между лодок. Если вам показалось мало, то можете показать пулемет поляка и аргументировать тем, что вы стреляли больше, значит и сбили больше. Но не удивляйтесь, если в некоторых лодках будет по нескольку пулеметов. Поляки они такие, неистребимые. Хотя конечно они пытаются истребиться. Автор даже видел зенитку на подобном судне. Но это уже прям промышленный отстрел прекрасных черненьких жирненьких вкусных южноафриканских пингвинчиков. Мы же с вами не такие, у нас все спортивно.

Поделили пингвинчиков и теперь пробейте дно. НЕ В СМЫСЛЕ НАВАЛИТЬ КУЧУ!!! Вы же, блин, грингос, как вы собираетесь свое судно к земле вести, у вас же руки из жопы. Аккуратно роняете гранату и бум! Эвакуируетесь к соотечественнику. Пингвина не забудьте! Ради него же все проходит.

И вот вы качаетесь на борту какой-то лохани, пьете местный дрянной ром, кутаетесь в пледик и курите, и думаете о нем .Вы добыли пингвинчика, вы живы. Вы чувствуете, как в вашей рыжей бороде появляются первые мужские черные волосы. Или даже седые. Главное тут не терять образ. Сделайте задумчивый взгляд. Давайте помогу: 45648045108048780х456840840480/451210= ? (подсказка - нулю).

Вы опять подплываете к скалам Южного Чили. Вы вглядываетесь, может вас будет ждать смугленькая официантка с миниатюрной грудью, которую вы там мечтали поцеловать, нежненько прикусив сосок и потом... ЭЙ! Что за мысли! Тут суровое занятие - сафари на прелестнейших жирненьких, черненьких, нежненьких южноафриканских пингвинчиков! Это суровое мужское занятие! Поэтому тебя будет встречать Педро! И молись чтоб он тебе не помахал рукой!

Вот когда ты встанешь ногами на землю, когда поймешь, что под тобой твердь, а не кровь чаек вперемешку с чьим-то фаршем, вот тут разденься до- нога. Одежду можешь тут же сжигать в костре. А сам пойди и окунись в холодный тихий океан. Послушай, как он говорит с тобой, как обнимает, как сжимает твои яички. Спроси зачем ты здесь? Помахай туристкам с яхты.

Вот ты на береге. Конечно ты не впечатлил туристок с яхты. Я понимаю, что холодно и прочее. Ну посмеялись, переживешь. Сейчас гордо заходишь с сарай который именуется баром, кидаешь бармену тушу жирненького, вкусненького пингвинчика и гордо проходишь на свой второй этаж, в свой номер. Не переживай о мнении окружающих. Ты завтра утром отсюда уже улетишь. А канал desnudo torpe gringoozz (голые тупые иностранцы) никто не смотрит.

Через пол часа, час спускаешься, свежий, чистый. Будто не было этого дня. Будто не строчили надо тобой пули и "KURWAAA!!!!", "СУКА СТРЕЛЯЙ!!!", "Откуда у тебя 20 калибр??? УБЕРИ ДЕБИЛ!!!! ААААА!!!!", "ПИКАЧУ!!! Я ВЫЗЫВАЮ ТЕБЯ!!!". Ты жив. Ты свеж. Ты, наверное, даже нравишься той бабушке. Ты шикарен. На тебя обратила внимание единственная женщина на этом острове. На тебя с завистью смотрят все посетители. У кого-то этой ночью будет секс, и тебя никто не спрашивал.

И вот тебе приносят твоего жирненького шикарненького, черного пингвинчика. Он так красиво лежит на животе и в его клюве киви. Ты держишь в руках нож и вилку и не знаешь, как к нему подступиться. Сосед по барной стойке кивком советует начать с гузка. И вот ты пробуешь своего многострадального черного нежнейшего вкуснейшего пингвинчика и понимаешь, что твоя жизнь больше не будет прежней.... Ты слезаешь со своего стула и бежишь к обрыву, чтоб выблевать всю свою жизнь. Тебя так рвет, что кажется, что ты попой сейчас начнешь все заглатывать чтоб было чем блевать, а иначе вывернешь себя наизнанку.

Тупые, сука сраные пингвины. Приедешь домой, будешь голосовать за объявление Антарктиды исламским государством и уничтожения всех ее пингвинов.

Я кончил и закурил.

SvolochAbramov

#Реактор литературныйИван Абрамоврассказstoryутренняя минька#Лит-клубнаписал сам

Ѣ

,Реактор литературный,разное,Иван Абрамов,рассказ,Истории,утренняя минька,Лит-клуб,литклуб, литературный клуб, литературныйклуб,,написал сам

Анюта поняла, что ошиблась в расчётах, когда страховочного троса не хватило буквально на полметра. Вышедший из строя спутник был одновременно и так невероятно близко, и так недостижимо далеко.

Желтым замигал сигнал тревоги на экране шлема скафандра.

Что-то диктовали из ЦУПа, но Анюта никак не могла сконцентрироваться на этом мерном бормотании. Все ее сознание сейчас волновали только этот единственный дефектный спутник и неумолимо тикающий таймер на экране.

Тик-так, тик-так.

Наплевав на все запреты и предупреждения ЦУПа, она отсоединила трос. Экран окрасился красным, иконка тревоги стала в разы больше.

Тик-так, тик-так.

У нее нет права на вторую ошибку.

У нее, в принципе, не было права и на первую.

Сейчас она должна забыть обо всем на свете. Нет ничего и никого. Ни семьи, ни детей, ни землян, ни космоса, ни солнца. Есть только она и спутник впереди нее.

Она и ее цель.

Сконцентрировавшись и поджав пальцы на ногах, Анюта выдохнула и отпустила трос.

Спутник вот он, близко. Времени вполне достаточно, чтобы выполнить работу. Нужно лишь зацепиться рукой за поручень, открыть крышку и заменить модуль. Какие-то полметра, это не расстояние. А вот и поручень, летит прямо в раскрытую ладонь в толстом скафандре. Анюта обхватывает ладонью в толстой перчатке надежный поручень и…

Поручень поддается под ее пальцами. Массивная и крепкая стальная трубка вырывается мясом из обшивки спутника и летит вместе с Анютой.

Что-то кричит ЦУПовец.

Мигает красным экран.

Анюта вновь поняла, что где-то ошиблась.

Даже если нигде и не ошибалась вовсе.

Но, это теперь совершенно не важно. И то, что она без страховочного троса летит в безвоздушном пространстве совсем одна, навстречу черной бесконечности… не важно.

Анюта выключила динамики ЦУПа и подняла взгляд в сторону беспрепятственно проходящего сквозь орбитальную систему защиты огромных размеров астероида.

Анюта глубоко вдохнула.

— Блядь.

Автор: Иван Абрамов

SvolochAbramov

#Реактор литературныйИван АбрамовЕлена ПетроваДанила СергиевОлег Титоврассказstoryвечерняя нетленкакиберпанк#Лит-клуб...

Пролетая над гнездом Лошадки

$'Г ‘ÂâvDI • 4-»^Г { ‘ т ^ ^ в у ♦ ✓»^ >Г*- * > * /»А *• f .г: • +***+ *•<+*+.* *£-'-'* —г # ..^ V W »• . - • - - £ * Vv • - • ч ** \ ПРОЛЕГАЯ ИД ГНЕЗДОМ АОШАЖКИ ' ■%■. л ï» J >,Реактор литературный,разное,Иван Абрамов,Елена Петрова,Данила Сергиев,Олег Титов,рассказ,Истории,вечерняя$

По вечерам Евгений Житомиров ходил к Косолапому на хату смотреть на ядерные пустоши. Они усаживались перед окном и, подключаясь к исследовательским дронам, изучали голые пески за городской стеной. Те, что скрывали его Белую.

— Принес? — спросил Косолапый, откладывая паяльник.

— Как обещал. Красные. — Евгений плюхнулся на кожаный диван напротив окна, в котором отражалась неоновая реклама грязного города, и кинул другу нейроинтерфейсы, собранные с утра на свалке с военного джета. — На пару часов хватит?

— Этих? — Косолапый засмолил папиросой и снова надвинул на глаза оптовизор, дабы осмотреть «презент». — Да. Если, кхах, — он усмехнулся в усы, — мозги не изжарим. Ладно, поворачивайся.

Убрав волосы, Евгений подставил другу затылок, и тот приладил ему свежий, трехсотканальный интерфейс с еще не истраченными талонами на Вход. Было больно, но Евгений постарался отвлечься от неприятного ощущения мыслями о Белой.

Только она могла спасти их всех.

— Черт! — глаза Косолапого подернулись белой дымкой, на зрачках стали мелькать каике-то картинки.

— Что случилось?

— А ты как думаешь, идиот?! — косолапый вновь нахлобучил оптовизор, переключил режим и вновь уставился на принесенный «подарочек». — Твою… Ты же их не у военников брал?

— Я…

— Внимание! Это Комитет Общественной Безопасности. Сохраняйте спокойствие, — раздалось по внутренней связи жилого комплекса. — В доме обнаружена незаконная деятельность. Триста второй этаж считается зоной боевых действий…

— Мать!!! — Косолапый кинулся к горе хлама у дальней стены хаты и стал яростно что-то там искать.

— …все находящиеся на нем подлежат аресту. Без паники. Если вы ни в чем не виноваты, вам нечего боятся. Сдавайтесь, и никто не пострадает.

— Я…

— Вот он, родимый! — воскликнул косолапый, выудив из хлама огромный плазменный пулемет еще военных времен. — А ты чего встал? Вали отсюда!

— Но куда я?..

— ТУДА, куда ж? Уничтожь танк! Найди Белую! А я пока поддам дымку…

После чего он выкинул Евгения в окно, и сквозь новый интерфейс тот упал в Туман.

«Вид, открывающийся из окна, — девять восемьдесят одна», — крутилось в голове у Евгения, пока он в Тумане пытался нащупать подходящего дроида и к нему подключиться. Девять восемьдесят одна — ускорение свободного падения. В каковом и пребывало сейчас бренное тело хакера. Сознание же через новый интерфейс уже успело подсоединиться к какому-то странному дроиду. Четыре манипулятора, острые шипы по всей поверхности. Пыхтит так, словно на пару работает.

Странно, камеры дроида тоже показывали туман. Или это переход в вирт еще не завершился? Евгений попробовал подвигать камерами дроида — все работало. Из правого бока с небольшими интервалами вырывалось облачко — чуть более белое и густое, чем мутная взвесь вокруг. Паровой дроид, серьезно? Ладно, разберемся. Сейчас найти карту, определить, в какую часть пустоши нас занесло.

(Триста два этажа… ну, это, положим, метров семьсот пятьдесят… сколько там времени у меня? Тэ равно… Тэ равно корень из…)

Ох и ё! Вот это занесло. Карту в пять раз пришлось уменьшить, чтобы на внутреннем экране появилась наконец совсем маленькая точка города. Так далеко они с Медведем еще не забирались.

(Конечно, еще нужно умножить на коэффициент виртуального преломления. Здесь время в десять раз быстрее течет. Но даже если… а потом-то что?)

Увлекшись представлением собственного финала — зеленоватая лепешка, кишки, стекающие с военного бронетранспортера, фотодроиды, «хакер выбросился с триста второго этажа», — Евгений не сразу понял, что показывают камеры дроида.

Тонкие, утопающие в тумане ноги. Длинная шея, подрагивающие ноздри. Глубокие темные глаза. Белая!

Евгений всем своим сознанием дернул дроида вперед. И тут оказалось, что этот чертов двигатель внутреннего сгорания подчиняться не желает. Камерами вращайте, сколько хотите, а манипуляторы не трогайте. Упрямая коптилка пронеслась мимо Белой, и Евгений только и мог, что повернутыми до упора назад камерами смотреть, как безнадежно растворяется в тумане его единственная надежда.

— Лоша-а-а-адка-а-а-а-а-а!

На следующем шаге дроид споткнулся и, переворачиваясь, покатился по песчаному склону.

Бултых!

Камера уставилась в зенит, на проплывающие темно-сизые тучи.

— Я ёжик, — печально сказал Евгений. — Я упал в реку.

«Интересно, — подумал он, — как же там Косолапый?

Сколько он продержится?

Сумеет ли отбиться?»

***

— Ничего вы у меня не выпытаете! — хмуро сказал Косолапый, прикрученный ремнями к стулу.

Двое типов в одинаковых серо-сизых пиджаках ехидно переглянулись.

— Даже и пытаться не будем, — усмехнулся один (у которого пиджак был скорее все-таки серый). — Сам все расскажешь… — серый поднял шприц к свету и постучал пальцем, выгоняя пузырек.

— Как лучшим дружбанам, — подтвердил второй (у этого, кажется, пиджак отливал более сизым).

Отпихнув ногами какой-то хлам, все еще дымящийся после штурма, Сизый достал нож и сноровисто вспорол Потапычу рукав.

— И прикиньте, парни, — пьяно улыбался Косолапый, — я ему такой: «Женька, дурень, расслабься, это же вирт!» А он мне такой: «Я дроид. Я должен искать Лошадку!»

— Вот с этого момента поподробнее, — заинтересовался Серый. — Что за лошадка?

— А-а-а! — хитро покрутил носом Потапыч. — Это секре-ет! Но вам, парни, по секрету скажу…

Косолапый заговорщицки наклонился поближе и громким шепотом продекламировал:

«Подводная лодка

В степях Украины

Погибла в неравном воздушном бою!»

Сказав эту вису, Потапыч разразился гомерическим хохотом.

Серый и Сизый мрачно переглянулись.

— Э-э, чо вы как неродные! — обиделся Косолапый. — Это ж главная сталкерская легенда номер пять! Про Белую Летающую Субмарину!

— Слушай, — краешком рта спросил Сизый, — ты там дозировку не попутал?

— Сам ты дозировка! — рассердился Потапыч. — Да эту телегу каждый ребенок знает. Реальная телега! Чума! Янки ее перед самым Крахом построили. Последний писк буржуинской технологии! Прикинь — летаюшая трехтысячетонная дура, внутри ядерный реактор; запас хода вообще бесконечный! Оружия там всякого, радары, компьютеры… ну, полный фарш. А главное — аэродром ей не нужен, она ж подлодка.

— Сидит себе под водой, пока у нас тут наверху содом, геморрой и ядерная война. А потом, как все кончится, — она медленно так кайфно всплывает, поднимается в воздух… Летит, значит, забамбливает врага ваще уже в каменный век, а потом поворачивает — и домой, восстанавливать хозяйство.

«Make America Great Again!»

У ней же там внутри реактор — целый город запитать можно; куча компьютеров, полевой госпиталь — наука, медицина, фуё-моё…

Янки, чо возьмешь… Они перед Крахом много чего такого понаделали. Чем дороже и безумнее, тем, значит, лучше…

Ну, а как начался Крах, все, конечно, и гавкнулось…

Эта дура тогда напрямик, через самое пекло поперла, Москву выносить. Но ПВО-то, как оказалось, еще работало… Малость не долетела, короче, опаньки! — Косолапый ухмылялся до ушей, но в глазах у него горел какой-то нехороший огонек. — Экипаж, конечно, вдребезги весь; а вот компы, считай, целые… Янки их для космоса еще пилили, там запас прочности ого-го… Вот ИскИн-то, понимаешь, и выжил. Ходит теперь, мыкается по вирту… ищет новых хозяев.

— Кто ищет? — поморщился Серый. — Вотерскин?

— ИскИн, чудила! — рассвирепел Косолапый. — Искусственный интеллект! Я тебе про что тут час рассказывал, чудобище?

— Рассказывал сказки про летающую субмарину, — Серый сердито наставил на него палец. — А тебя спрашивали про «лошадку»!

— Да она и есть Лошадка, блин! — заорал Потапыч. — Проект «SEAL Horse», он же «Белый Всадник Апокалипсиса», он же, в народе, «Crazy Horse»… Что характерно, ИскИн после смерти хозяев и правда звезданулся по полной. Бегает теперь по вирту, воображает себя белой единорожкой, которая ищет друзей…

Косолапый вздохнул, устало откинулся на ремнях и, пробормотав: «кстати, друзья…» — обмяк и закатил глаза.

— И чо? — мрачно спросил Сизый. — Хочешь всю эту ахинею доложить Бате?

Серый пожал плечами.

— Во, — сказал Сизый. — И я чот не готов…

Серый снова пожал плечами:

— Хочешь попробовать не доложить?

— М-да… Засада.

— Ну и какие остались варианты? — поинтересовался Серый, хмуро изучая разложенное на столах вирт-оборудование…

В голове Ежика проносились односложные команды умирающего в воде парового дроида. Тот молотил своими щупами по водной глади, пытаюсь выбраться, но тщетно — очаг уже залило.

Ежик окончательно потерял контроль над ситуацией.

Мозги закоротило…

А река несла, несла, несла…

Сквозь невод и росток, сквозь запад и восток, за пределы, за уют, где их вовсе не найдут…

Туман. Вокруг один сплошной туман, и Еж не мог понять, где заканчивается он и начинается дроид. Он бьет по волне рукой — или же это конвульсии ржавеющей техники.

Лошадка.

— Привет, лошадка…

Большие ноздри обдали его теплым, обволакивающим туманом. А глаза такие… мудрые. Последние в мире…

— Как ты там, лошадка?

Но Белая не ответила Ежу. Не захотела. Или не успела.

Ибо его несло, несло.

Где-то на задворках памяти дроида… или все же он помнил про такое далекое окно, девять восемь одна…

Но он плыл вниз, вниз, вниз…

Вперед, в неизвестность.

Наугад. В темноту.

Над ним снова наклонилась Лошадка. Большая, белая, одинокая. Тонущая в Тумане.

«Слишком высокий фрейрейт у этих нейрофейсов, — подумал Ежик. — Поэтому Лошадка почти не может меня увидеть».

А потому Ежик уснул, плывя по реке сознания, погрузился с головой в густой Туман, отдался себе, для себя, от себя…

Евгений очнулся в реальности. Там, где он больше не был Ежиком, плывущим по волнам виртуальности, а падал вниз с высоты трехсот второго этажа, будучи смертным Евгением.

Или не падал…

Оглядевшись, он понял, что лежит на каркасе одной из неоновых реклам энергетического напитка, которая располагалась на торце жилого корпуса.

«Но если меня еще не нашли, — подумал Евгений, — значит, меня не видно за стеной рекламного огня, так? А, значит, я в безопасности?»

А Белая была так близко… Он нашел ее…

Уйдя в себя, Евгений вновь погрузился в Туман.

— Привет, Лошадка! — прокричал он в белую мглу, когда по логам добрался до старого места в пустыне.

— Привет… Ежик… — раздался оттуда тяжелый механический бас, и на свет вышел противохакерский вирттанк «Спаниель».

— Пришли на именины, — пробормотал Ежик.

Танк направил на Евгения бесформенный обрубок носа-локатора и сразу же начал разворачивать «уши» — генератор запросов и анализатор откликов. Ежик оцепенел. Ничто внутри вирта не могло сопротивляться Спаниелю. Он вычленял логику даже из рандомизаторов.

— Прости, Ежик, — ухнул танк, — нет времени. Умираешь ты.

Ежик попытался убежать в туман, но лишь увяз в грязи. Коротко щелкнул контакт, сервомотор одной из конечностей окончательно отказал. Дроид завалился колючей задницей в лужу.

— Как... умираю? — прошептал Ежик. — А как же Лошадка?

— Ее-то мне и надобно.

Левое ухо Спаниеля засияло невыносимо ярким светом. Правое — почернело и превратилось в бездну.

«Не думать, — сказал себе Ежик. — Не думать. Не думать».

«Я — Ежик».

И сноп света тут же расколотило на мириады вариантов. «Ежик? Почему Ежик? Потому что Евгений Житомиров? Потому что Лошадка? Потому что Медвежонок? Потому что дроид? Потому что мама-сказки-Лошадка-мультик-Лошадка-игрушка-Лошадка-Лошадка?..»

«Я — просто Ежик, — думал Евгений. — (Не думать о лошадке). С дырочкой в правом боку».

... в левом боку у тебя дырочка, «простоежик», и не дырочка, а, с вероятностью девяносто восемь процентов, здоровенная рваная дыра, вот тебе картинка с дрона, вот тебе рекламный щит с потеками крови, твоей крови, весело блистающей в неоновых огнях, вот тебе спецназ, уже на полпути к тебе по выдвижным лестницам, ничего ты не знаешь, Ежик, даже про Лошадку не знаешь...

Нет, я... да, не знаю. Не знаю. Ничего не знаю. Интересно, как там Медвежонок.

...трезубец правды вогнали Медвежонку и бросили связанным среди его же хлама, ты же знаешь, почему он трезубец, после него три варианта — жизнь, смерть или дурка — в равных вероятностях, но в любом случае ему кранты, и ради чего, ради какой-то Лошадки, Лошадки...

Нет, не какой-то. Она же...

...какая?!

Она же...

...что?!

Она же...

...где?!

Здесь! Она здесь!

«Странно, — подумал Ежик, глядя на огромный белый силуэт, проступающий из тумана, — разве она действительно такая огромная?»

Спаниель уже сворачивал уши, сохранял полученные данные, в прыжке разворачиваясь к новому врагу. Но не успел. Не потому даже, что был слишком медленным или Лошадка — слишком быстрой. Просто Лошадка будто пропускала кадры. Кадр — голова проступает из тумана. Кадр — вот она уже вся целиком. Кадр — передняя нога поднимается высоко в воздух. Кадр...

Обсидианово-черное копыто обрушилось на танк, размалывая в труху.

— Садитесь ко мне на спину, — сказала Лошадка. — Я отвезу вас.

***

Сизый дернулся, прижал палец к уху. Затем сказал:

— Он вступил в контакт с Лошадкой.

— А псина?

— Уничтожена.

— Как?! — изумился Серый.

— Каком кверху! — разозлился Сизый. — Видимо, там действительно ИскИн. Только он мог грохнуть Спаниеля. Не наврала эта медвежатина! А я-то думал, Батя совсем с дуба рухнул, поверить в это все... Эй! Ты что надумал?!

Серый выхватил пистолет, подскочил к окну и начал выцеливать фигуру, безвольно свисающую с рекламного кронштейна.

— Подожди! — заорал Сизый. — Очумел?!

— Если это правда, его нельзя пускать в подлодку!

— Нам надо ее найти сначала!

Серый заколебался.

— Если хотя бы десятая часть того, что говорил толстяк, правда, — сказал он, — нам настанет полный конец обеда, как только он доберется до управления.

Сизый силой втащил напарника в комнату.

— Подожди! — сказал он с нажимом. — Пристрелить всегда успеем. Никуда он от нас не денется. А Лошадку найти надо. Мы теперь не имеем права уйти ни с чем.

Серый хмуро посмотрел в окно и сунул пистолет в кобуру.

— Можем и не успеть, — тихо буркнул он.

Наступил вечер, поэтому Ёжик и Лошадка приготовили себе чаю с вареньем и сели смотреть на звезды.

— А почему сегодня звезды не мигают? — спросил Ёжик.

— А я их сама нарисовала, — рассеянно отвечала Лошадка… глядя на поляну, где стоят два больших серых волка.

— Не оказывайте сопротивления, — скалит зубы один.

— Мы ваши друзья! — лает второй (пожалуй, даже не серый, а сизый).

— Друзья… — задумчиво говорит Лошадка. — А почему у вас такие большие зубы?

— Это… чтобы луш-ше… — серый давится, потому что Лошадка подцепляет его зубы копытом и как-то по-докторски («скажите “а-а-а”») заглядывает в пасть.

Пасть распахивается, и там внутри виден Медвежонок с трезубцем в голове, а за ним — висящий в прицеле Женя.

— Видишь, — грустно говорит Лошадка, — какие это друзья…

Серый злится и пытается укусить, но между зубов у него копыто.

Сизый с ревом бросается перегрызть Лошадке ногу, но там у нее почему-то тоже — одно сплошное копыто. Сизый обламывает все зубы, хватает себя лапами за голову и воет:

— …елая! Так нефефно!

— Да? — возмущается Ёжик. — А моих друзей трезубцем тыкать — честно?!

Лошадка обнимает Серого копытами и притягивает к себе, заглядывая ему прямо в глаза…

— Левее… немного… — пыхтит Серый.

Он держит тело Евгения за ноги и пытается сдвинуть; но его собственные ноги, обвязанные силовым кабелем, никак не пускают дальше.

Наверху кабель намертво примотан к батарее, и дотянуться не получается, ну никак.

Сизый, высунувшись из окна, всем своим весом налегает на кабель, пытается сдвинуть еще левее…

...батарея с хрустом отламывается от стены,

подцепив Сизого, с грохотом вываливается из окна,

и все трое падают вниз.

— Ну и хорошо, — пожав плечами, сказал Ёжик. И, подумав, добавил: — Хорошо, что пополам!

— Фто …о-о-ам? — не врубился Сизый.

— Жэ-тэ-квадрат пополам, — объяснил Ёжик.

— Я посчитал, у нас еще целый вечер впереди. Давайте пить чай с вареньем!

Сизый с Серым еще задавали какие-то вопросы, когда Олег (он же Косолапый) понял, какой из трёх зубцов выпал на его долю. Полминуты, максимум минута — и… Созерцать их противные рожи целых тридцать секунд? Нет уж, увольте.

— Кстати, друзья, — пробормотал Косолапый и нырнул в вирт через все ещё прикрепленный к затылку интерфейс. По военному пропуску, но сейчас это уже не имело значения.

***

— А-ой тщай, ты жду-ел? От же она — Лошафь! Подлодка! Полетели!

Ёжик меланхолично смотрел на звёзды.

— Полетели куда?

— Ты сам сдурел, — вмешался Серый. — Она ж давно летать не умеет. Сбили её.

— Я умею летать, — внезапно возразила Белая. — Вот чай допьём, и полечу.

— Так полетели сейчас, ёлки! — Серый, забыв про копыта, подскочил к Лошадке. — Нас ещё можно подхватить в воздухе! Полетели, субмарина ты еловая!

Лошадка легко оторвалась от земли. Вцепившийся в неё Серый не удержался и неловко шлёпнулся вниз. Лошадка описала в воздухе грациозный круг и приземлилась рядом с волком.

— Ничего, ничего, — сказала она, глядя Серому в глаза. — Это ничего…

Тот вдруг завыл и уткнулся Лошадке в бок. Завыл и Сизый.

Так они и сидели — два волка, прижавшиеся к Белой, и Ёжик, размешивающий в чае малиновое варенье.

— Уф, насилу нашёл вас. Я вам веточек можжевеловых принёс, — из темноты вышел Медвежонок, — будет, чем самовар топить.

— О, Косолапый, и ты здесь? — несильно удивился Ёжик.

— Да вот… кончаюсь, да. Дай, думаю, к Ёжику загляну. Может, и Белую повезёт увидеть, — Медвежонок уважительно покосился на Лошадку.

Та благосклонно прядала ушами.

— А я и с дфумя дефчонками зараз это… и с тремя дафе… И море видел… А «кадиллаков» этих у моей маман завались… И чего теперь? — сокрушался Сизый.

Ёжик подливал ему чаю.

— А ты можешь… — заглядывал в глаза Лошадке Серый. — Можешь моей Ленке сказать, что я её это… ну… и детей тоже… что я всегда…

Махал лапой, отворачивался.

Лошадка кивала.

Самовар закипал, пахло можжевеловым дымом.

10.

— А я ей говорю: «Легче ко всему надо относиться. Проще. А ты заморачиваешься, как…» — рассказывал Медвежонок.

— У меня бабушка такие пирожки с малиной делала… На Новый Год всегда, помню, — невпопад подтверждал Ёжик.

— А она: «Ну давай я на тебя буду плевать, буду звонки твои сбрасывать, пропадать постоянно, а ты будешь легко к этому относиться?»

— Лушше фшего ф дерефню было летом. Ф дерефню, и на фелике…

— Я ей: «Ну давай». А она развернулась, и всё…

— Мы секретики ещё делали. Девчонки свои, а мы свои. И искали потом. Мы раз нашли их секретик и разбросали, а одна так ревела потом…

— ...и не звонила больше.

— Так, значит, ты не можешь никого спасти? — тихо спросил Ёжик.

— Почему? Я всех спасу. Смотри.

На небе за звёздами замелькали тени — лица, города, тексты, много, много всего... Ёжик успел разглядеть Фибоначчи, Бродский вроде мелькнул, да что-то вроде из Вивальди послышалось.

Помолчали.

— А нас? Нас ты спасти можешь?

Тёмные глаза, последние глаза… пропасть и приговор… ответь же, не молчи, я уже ко всему готов…

— Ты хорошо знаешь формулу падения, Ёжик, — наконец сказала Белая. — А что насчёт формулы взлёта?

— Нет, это не ответ. Что это за ответ? В мой последний вечер разве я не заслуживаю честности?

Лошадка опустила голову. Сказала:

— Я могу спасти Ёжика и Медвежонка. И даже Серого и Сизого. Но я не могу спасти Женю, Олега, Васю и Николая. Это достаточно честно?

Ёжик вздохнул:

— Не знаю.

Первым умер Олег. Медвежонок как-то дёрнулся и завис. Потом виновато улыбнулся, отпил чаю.

А потом Женя вдруг почувствовал, что его вырывает из этой ночи, прочь от поляны, от чая, от Лошадки — и выбрасывет на крыше военного бронетранспортёра. Сверху на Женю приземляется Серый. Сизый с батареей упали на асфальт рядом.

Но умер Женя не сразу. Он успел услышать рёв, увидеть красный шар взлетающей подлодки. Ах, только лошади летают вдохновенно!

На спине у Лошадки сидел счастливый Олег-Медвежонок и махал Жене.

— Ну что, Женя-Ёжик. Сможешь? Формула взлёта — вторая космическая, одиннадцать и две — ПОЕХАЛИ!!!

Авторы: Иван Абрамов, Елена Петрова, Данила Сергиев, Олег Титов.

SvolochAbramov

#Реактор литературныйЮстина Южнаярассказstoryутренняя минька

Свободен

,Реактор литературный,разное,Юстина Южная,рассказ,Истории,утренняя минька

Я вынуждена быть жестокой. Мое сердце рвется на части, растянутое на дыбе. Душа исцарапана и изорвана внутренним зверем. Мысли бьются зашуганными птицами. Но я вынуждена.

- Уходи. Я тебя отпускаю!

Ты смотришь на меня испуганными глазами. Ты не понимаешь, что происходит. Столько времени мы вместе, столько раз твое сердце билось возле моего. Столько раз я обнимала и баюкала тебя, когда ты чувствовал себя плохо. Столько раз мы были рядом: работали, возились, играли и просто валялись на солнышке во дворе. Столько раз мы смотрели друг на друга и понимали с полувзгляда.

Столько раз… А теперь я тебя прогоняю.

Я должна. Я обязана.

Я не имею права больше держать тебя в клетке. Не в настоящей, нет. Разве я посмела бы сажать тебя в клетку? Мы живем в моем доме на равных, ты ничем не связан, не ограничен. Я всегда тебе доверяла, а ты всегда доверял мне. Но все равно это клетка.

Ты другой. Ты не принадлежишь мне. Ты должен уйти. Ты еще этого не понимаешь, но ты должен. Как и я должна, должна тебя отпустить.

И я отпускаю. Но ты не уходишь. Стоишь в углу, и в твоих глазах непонимание и мольба. Что это? Почему так? Ты меня разлюбила? Я тебе больше не нужен?

Да что ты! Конечно, не разлюбила! Конечно, нужен! Но ты должен уйти. Так надо, понимаешь? Ты не можешь вечно оставаться возле меня. Тебе нужно расти, развиваться. Тебе нужно стать тем, кем ты должен стать. А если я буду рядом, так не получится. И в какой-то момент ты станешь терзаться двойственностью своей натуры. Одна часть будет звать тебя на свободу, другая – тянуть в дом. Ты постепенно будешь сходить с ума. И однажды совершишь непоправимое, ты убьешь меня. Не потому что захочешь, нет! Просто на миг вырвется из под контроля твоя сущность, твой глубинный зов.

Ты создан не для меня, не для этого дома. Твое предназначение не здесь. И я вынуждена быть жестокой, чтобы ты ушел.

Я люблю тебя, но ты не мой.

Вот ты делаешь робкий шаг. Еще один. Ты оглядываешься. Все еще не веришь, что я так могу поступить с тобой. Не могу. Я должна. Я просто должна.

Уходи. Уходи, мой хороший. Я дала тебе все, что могла. Научила тебя всему, что может тебе пригодиться. Теперь ты сам, один.

И пусть у тебя все получится!

- Эй, Ивонна! Ну как?

Женщина залезла в кабину джипа.

- Он уходит. Уже в саванне. Поехали.

Мужчина вынырнул из недр машины, вгляделся вдаль. Среди высокой серо-желтой травы мелькнуло гибкое пятнистое тело.

Леопард уходил на свободу.

Автор: Юстина Южная

SvolochAbramov

#Реактор литературныйИван Абрамоврассказstory#Лит-клубнаписал сам

Театр

,Реактор литературный,разное,Иван Абрамов,рассказ,Истории,Лит-клуб,литклуб, литературный клуб, литературныйклуб,,написал сам

— Семен!

Желтый луч садящегося фонарика с трудом прорезал густую темень подвала заброшенной школы. Родион буквально чувствовал, как стены смыкаются у него за спиной в попытках поглотить маленького перепуганного подростка и обречь его на бесконечные страдания, как уже совершили это с остальными пропавшими.

— Семен, ты где?!

Говорят, их было ровно двадцать. В разное время, на протяжении десяти лет, эта развалюха унесла жизни двадцати человек. Говорят, многих находили мертвыми в пустых, размалеванных граффити классах, в лужах собственной крови. Иногда они приходят обратно дабы попытаться вернуть свою кровь, а если застать их за этим делом, то они заберут и твою.

— Семен! Это не смешно! Отзовись!

Говорят, еще больше мертвецов было найдено в петле и их души до сих пор заточены в трубах этого самого подвала, через которые они перекидывали свои пеньковые веревки.

Говорят, говорят, говорят… Много чего говорят городские легенды, рассказанные за последней партой во время скучного урока. Но факт остается фактом, здесь, в этом мертвом памятнике былых амбиций, действительно умирали люди.

А еще так же остается на месте тот факт, что Родион совершенно один, ночью, идет по подвалу и кличет своего давнего приятеля, а аккумуляторы в фонарике, к сожалению, не вечны.

Вообще-то, изначально, когда они входили в распахнутую черную пасть недостроенного заброшенного здания, их было пятеро. Весь первый этаж они прошли бок о бок, смеясь и подшучивая над игравшими нервишками, пока у Семена те окончательно не сдали.

— Семен?! Нахрена ты убежал! Если ты здесь, отзовись!

Каким невероятным образом во время поисков незадачливого искателя острых ощущений Родион попал в подвал, а так же то, как оказался совершенно один, он понятия не имел. На клаустрофобию он никогда не жаловался, бывало даже вместе с друзьями он лазил по катакомбам старинных руин, коих как грибов было огромное множество в окрестных чащобах, но сейчас… В какой-то мере он даже понимал сей необдуманный поступок Семена – ему тоже хотелось броситься от ужаса не разбирая дороги, только бы выбраться из этого проклятого места.

— Семен, сволочь, ты где?!

Похоже, у него тоже начали сдавать нервы.

Проклятое место… Столько слухов крутится вокруг этой школы. А ведь с виду, самый обычный долгострой без сроков сдачи. Никакого забора, никаких дверей, цепей или щитов. Только огромное четырехэтажное здание из необлицованного, отбитого временем и непогодой, красного кирпича с зияющими глазницами бездонных окон и дверей. В темноте спящего города оно напоминало череп исполинского монстра, убитого неизвестным и жестоким героем мифологической древности и оставленного на этом самом месте в назидание потомкам.

На самом же деле «черепу» не было и двадцати лет. Когда-то, когда деревья были большими, трава зеленее, а дела у городка шли куда лучше, было решено посторожить новую, современную школу для развивающегося и растущего как на дрожжах поселения. Но лопнувший пузырь экономики смел все благородные планы на нет, подарив городу Стир очередную руину.

Когда-то Родион прочитал одну очень умную вещь, которая как нельзя к кстати подходила этому месту: «Иные дома, подобно иным людям, способны однажды раз и навсегда снискать себе репутацию обиталищ сил зла. Наверное, все дело в своеобразное ауре злодеяний, свершившихся некогда под их крышами, — она то и пробуждает в вашей душе необъяснимый страх спустя много лет после того, как реальные злодеи во плоти и крови покинули этот мир. Флюиды темных страстей убийцы и предсмертного ужаса смерти проникают в ваше сознание, и вы, не имея никакого отношения к некогда свершенному здесь преступлению, внезапно чувствуете, как напряглись ваши нервы, забегали по телу мурашки и похолодела в жилах кровь…»

Но кто именно сказал эту умную вещь, он вспомнить так и не смог, хотя сам отрывок всплыл прямо слово в слово. В голове вертится только фамилия «Блэквуд», но он ли автор…?

Вообще, Род много читает. Очень много. А еще и сам сочиняет не плохие стихи и даже наигрывает песни на свои тексты. Но почему этот кусочек всплыл в его памяти, да еще и так отчетливо? Неужто это место настолько сильно влияет на него, что выворачивает наизнанку даже само его подсознание, извлекая оттуда информацию обособленными кусками?

Нужно выбираться отсюда!

— СЕМЕН!!!

И вот, спустя долгие мучительные минуты, что казались часами, проведенные в выложенным красным кирпичом однообразных стенах технических коммуникаций, Родион находит тупик. Ни Семена, ни выход, ни лестницу, а тупик, что оканчивался, наверно, единственной в этом здании дверью. Она было красной, в тон обшарпанным стенам, деревянной, целой и… чистой. Она казалась не от мира сего. И гораздо старее, даже нет, древнее самой кирпичной постройки.

С неким необъяснимым страхом он дотронулся до гладкой деревянной ручки и повернул ее, открывая эту дверь… куда?

За дверью была лестница, много-много хлипких деревянных ступенек, покрытых лежалой пылью. А высокие стены тоже были деревянными, сухими, не крашенными. Они настолько разительно контрастировали с бывшим кирпичным окружением, что Родион на секунду потерял ориентацию и чуть не упал, но все же устоял на ногах. Придя в себя он всмотрелся в сумрак впереди, выше по лестнице – где-то там, наверху, должен быть выход из этого кошмара.

Только Родион ступил на первую ступеньку, как фонарик предательски заморгал. Постучав по нему, Род вернул себе спасительный свет, но и так уже довольно тусклый луч стал еще слабее.

Собравшись с духом, Родион пошел дальше.

Одна. Вторая. Третья… Десятая… Двадцатая. Двадцать первая. Последняя ступенька тихо скрипнула под его не таким уж и тяжелым телом. Теперь, вместо лестничного проема, перед ним простилался очередной коридор, утопающий во всепоглощающей тьме. Тонкий луч фонарика не доставал до противоположного конца, и Родиону казалось, что коридор тянется на многие километры, будто подземная железная дорога, ведущая далеко-далеко за пределы школы, за пределы провинциального города, сквозь многочисленные руины и останки былой цивилизации, в самое сердце непроходимого леса.

И вместо того, чтобы развернуться и пойти назад, чтобы хотя бы попытаться вернуться тем же путем обратно в пустые размалеванные классы, он сделал шаг вперед.

Когда ровно через десять метров коридор закончился, Родион понял, что ошибался. Коридор не был сверхъестественным порталом в параллельные адские миры, в его тени не скрывались души умерших людей, и ничего страшнее серой пыли в коридоре не обитало.

Перед ним была очередная дверь – точная копия предыдущей. Только теперь, в соответствующем ей окружении, она не казалась чем-то из ряда вон выходящим. Привычным движением Родион потянул за деревянную ручку, отворил дверь на себя и заглянул внутрь.

Родион никогда не мог поверить в то, что страх может сковать человека, перевести управление на себя и с садистской улыбкой начать смотреть на мучения остолбеневшего подопечного. Было ли это показано в фильмах или же более подробно описано в книгах, Родион просто не мог понять, как это вообще может быть возможно. Теперь же он с уверенностью может сказать, что глубоко ошибался.

С тихим стуком фонарик упал на грубые половые доски. От разбитой лампочки его спас только проверенный временем металлический корпус, поэтому луч будто бы талого света дважды мигнул, разрывая тьму своими жалкими потугами, а затем замер на теле мертвеца.

Секунда. Вторая. Крик комком мокроты застрял у него в горле.

Еще секунда. Глаза смотрела на висящего буквально в метре от него тело неизвестной девушки в истлевшем, некогда желтом платье.

И только когда фонарик в очередной раз моргнул, Родион понял, что в который раз ошибся. У страха глаза велики, как говорит часть всем известной пословицы.

Подобрав выпавший и рук фонарик, Родион подошел к висевшему на гвоздю платью и стряхнул с него пыль, дабы удостовериться в том, что хотя бы на этот раз его глаза, с непосильной помощью воспаленного страхом разума, не играют с ним плохую шутку.

Откашлявшись от взметнувшейся пыли, Родион рассмотрел маленькую комнатушку. В ней была еще одна дверь, по правую сторону от той, через которую он вошел. А еще там было кресло, оббитое старой зеленой тканью, стоящее перед малюсеньким столиком у стены и настолько пыльным зеркалом, что оно ничем почти не отличалось от серой стены, на котором весело.

Фонарик опять моргнул. Родиону показалось, что на этот раз миг темноты был на порядок дольше, так что Род решил поторопиться.

Очередная дверь. Может быть эта выведет его на свежий воздух? И черт с ним с Семеном! Если честно, Родион уже забыл про него, поддался той тихой разновидности паники, которую не замечаешь и не воспринимаешь, даже когда тебе напрямую говорят о ней. Паника – вот самый лучший имитатор повседневного поведения человека.

С легким скрипом ржавых петель эта дверь явила Родиону пустоту. За ней была только непроницаемая тьма, в которой действительно не составило бы труда утонуть.

А может это и к лучшему? Шагнуть в омут, и не будет больше страха, не будет одиночества. Только Родион и Тьма вокруг него. Только он и она, наедине, без каких-либо уступок, обещаний или забот. Вечное блаженство. Вечный сон.

Вечность…

Закрыв глаза он шагнул вперед, в неизвестность. Темнота подхватила его, закружила в радостном танце. О радость, она приняла его, позволила слиться в едином порыве, позволила сопроводить его в вечность…

Но что-то пошло не так. Всего мгновение всепоглощающей эйфории, а потом вновь вернулся страх, на инстинктивном уровне заново перехватывая управление его бренным телом. И там, под ногой, где должна была быть бесконечная бездна, оказался твердый дощатый пол.

По началу Родион ничего не понял. И даже когда открыл глаза и узрел перед собой все то же царство теней, он все равно все еще пребывал в легком недоумении. Его бедный уставший разум абсолютно не хотел воспринять тот факт, что глаза в купе со слишком живым воображением в очередной раз играют с ним злую шутку. Может быть самую злую из всех. Ведь не может быть никакой Тьмы, не может быть вечного покоя, здесь, в старой заброшенной недостроенной школе. Здесь можно найти только одно – смерть. И поэтому нужно смотреть в оба, а не фантазировать о несбыточном.

О всяком бреде.

Бреде…?

Бреде!

Ведь перед ним была не бездна, нет, просто очень большое помещение. Если о-о-очень хорошо присмотреться, то можно различить ряды оббитых зеленым бархатом кресел, стоящих лицом к… тому, на чем стоял Родион. Это была сцена. Маленькая, узкая и не слишком широкая, но Родион довольно четко видел, где ровные сухие доски резко переходили в ничто.

Значит это… Театр?

Хотя какой к черту театр? Это же школа, а значит в ней обязан быть актовый зал.

А в школе ли он еще?

А важно ли это? Ведь это же сцена. Ибо если есть вход на сцену, то должен быть и вход для зрителей. Вон там, на противоположном берегу этого озера мест и рядов. И будь это даже не театр, а самый простой актовый зал, который просто обязан быть в каждой школе, то все равно у него должен быть выход, ведущий наружу.

Эти не хитрые умозаключения успокоили Родиона. Сердце перестало отбивать чечетку по его ребрам, а бедный разум слегка снизил скорость вращения своих шариков.

Ведь самое главное – он выбрался из этого жуткого подвала.

И ему даже стало смешно, вспомнив все, что творилось у него в голове за последнее время. Какая смерть? Какая Тьма? Это просто заброшенная недостроенная школа и ничего более. Что здесь могло с ним случится? Неужто это здание могло бы поглотить его, как в том страшном мультике, который он смотрел в детстве? Чушь да и только.

Страх ушел, как всегда, будто его и не было. Храбрость, самая трусливая из всех человеческих черт, вновь заняла свое положенное место на сердце Родиона. И усевшись на свой железный трон она толкнула длинную и вдохновляющую речь о неуязвимости и бесстрашии. Храбрость все росла и росла, да так, что Родион с победоносной улыбкой на лице уже направился к краю сцены, чтобы спуститься в зал и выйти через предполагаемую дверь на той стороне. Он уже нагнулся и…

Спасительный свет старого фонарика угас навеки, а вместе с ним ушла и храбрость, оставив Родиона наедине с самим собой, своим «водителем» страхом и всепоглощающей тьмой.

Всего одна секунда без света и неожиданный удар в спину перехватил дыхание. Страх настолько глубоко проник в него, что Родион даже не заметил, как потерял равновесие и упал на спину. И если секунду назад он был у края сцены, прямо перед проходом в центре зрительского зала, то теперь он понятия не имел, с какой стороны от него этот зрительный зал находился. Он лежал на спине и его мысли потихоньку умирали вместе с последними остатками надежды на спасение. Все, он погиб. Без света ему никогда не выбраться из этого проклятого места.

И темнота поглотит его.

Навсегда.

Тьма.

Тьма?

А почему в актовом зале нет окон? И почему вход на сцену пролегает через подвал? И места, оббитые зеленой тканью… Это же непрактично в таких местах, как актовые залы, обычно полные непослушных хулиганов и постоянно ерзающих детей?

Может быть потому что это не актовый зал, подсказал ему отдохнувший разум. Это Театр. Родион не знал, сколько он пролежал на подмостках этой пыльной сцены, но его бедные мысли вновь вернулись к нему. Может быть не все и может быть не те, что нужно, но Родион был рад и им.

Да, без света ему не выбраться из этой школы, но может быть друзья смогут найти его? Они наверняка уже нашли трусливого Семена и теперь, скорее всего, вовсю ищут и Родиона.

А как гласит первое правило потерявшегося? Стоять на месте и звать на помощь. Так быстрей всего можно дождаться своих спасителей даже в самых безвыходных ситуациях. Ведь его друзья же точно в курсе, что он где-то внутри одной из этих двадцатилетних помещений.

С горем пополам поднявшись с жесткого пола, Родион всмотрелся во мглу. Ведь если действительно очень долго в нее смотреть, то всегда, наконец, можно узреть, как она смотрит в тебя. Такова ее природа. Такова ее сущность.

Родион стоял на сцене и смотрел. Просто смотрел, а Тьма смотрела в него. И когда их взгляды встретились, он запел. Его стихи всегда были о ней, о Тьме. Про смерть и жизнь, про грусть и безысходность. Про все, что она воплощает в себе. Таит в своих недрах. Из чего она состоит. Он пел про свет, что люди утеряли. Он пел про фей, что потерял сей мир. Он пел про волшебство, что сгинуло в небытие. Он пел про правду жизни, смерти и свободы, про судьбы человеческого рода, про их безумство и отвагу, про счастье и что все это может значить. Он пел все то, что было на душе, и что легло на строки расчерченной бумаги. Он пел правду. Его собственную и нерушимую.

Он пел. Впервые для кого-то. Ему не хватало струн его акустического гитары, но это отнюдь не мешало ему.

Он пел для нее. Для Тьмы, чтобы она смилостивилась над ним.

Пел для них. Для друзей, чтобы те смогли его спасти.

Пел для себя. Чтобы не сойти с ума.

Он пел на сцене театра. И театр слушал его песни.

Когда же он закончил и открыл глаза, то вокруг уже не было тьмы. Вокруг не было и света. Вокруг была только пустота, безграничная и нереально знакомая. Это была всего лишь белая простыня жизни. А затем киномеханик бытия пустил фильм.

Он видел толпы, рукоплескавшие толпам. Он видел невероятные чудеса, что творили не менее невероятные существа, лишь только разумом одним похожие на людей. Он видел Театр. Он видел его рождение. Он видел, как миллионы, миллиарды артистов наделяли его жизнью. Они отдавали частичку себя, своего таланта, оживляя, одушевляя его. И Театр щедро благодарил их за этот дар.

А затем Родион увидел его смерть. Жестокую, беспощадную. Не только люди безумны и жестоки к тем, чью природу они не способны постигнуть. Так было всегда и так всегда будет. Театр был убит и закопан глубоко-глубоко под землю, чтобы никто из Живых никогда не смог его найти. А ведь Театр хотел лишь одного – жить и жизнью своей дарить радость другим.

Спустя бесконечную эру антракта белого экрана Родион увидел строителя. Простого монтажника без каски, что насвистывал незамысловатую мелодию. Этой творческой энергии было мало, но все же вполне достаточно, чтобы вновь оживить мертвого. Он был первый, кто подарил свою жизнь умершему Театру. И последний, который сделал это совершенно случайно.

Живые слишком смертны, их жизни слишком скоротечны, чтобы учиться на своих собственных ошибках. Но Театр научился.

Следом за нерадивым строителем на экране показалась молодая девушка, пока еще совсем девчушка. Она на год или два была младше самого Родиона. Она порезала себе вены и вывела кровью имя возлюбленного на грязном полу. А ведь она так хорошо рисовала… За нею шел наркоман, переборщивший с героином, под которым писал свои обдолбанные рассказы. А потом еще одна жертва жаждущего жить Театра. И еще одна. И еще. Все они были творческими натурами, мятежные души которых тянуло к расставившему свои сети Театру.

Их было ровно двадцать. Молодые и старые, но все они отдали весь свой талант вплоть до последней капли тому, кто просто хотел жить.

С каждой новой душой Театр поднимался из затхлой земли ровно на одну ступеньку своей старой деревянной лестницы. Она появилась на экране так четко, что можно было различить каждый сучок, каждую линию под слоем многовековой пыли.

Только после нее на экране появилась двадцать первая жертва. Худой пятнадцатилетний школьник, который, выкрикивая имя своего трусоватого друга, свалился в пустой лестничный пролет.

На нем то кино и закончилось, а Родион вновь очутился на сцене Театра. Фонарик больше был ему не нужен, чтобы увидеть всю красоту этого античного сооружения древних цивилизаций. Все его величие и безграничную мощь минувшего времени.

А еще он чувствовал в нем жизнь. И не мудрено, ведь теперь он был ее частью.

Но его песня кончилась, а вместе с ней и его время на сцене. Ему нужно освободить место для следующего артиста, что будет выступать на ее подмостках.

Спрыгнув в зал, Родион направился к сидящим на первом ряду зрителям. На нем сидели все те, чьи таланты теперь никогда не смогут покинуть этих прекрасных стен. Пройдя прямо перед ними и заглянув в их полные жизни глаза, он нашел свое место под номером «21» и с облегчением упал в него. Теперь он не артист. Теперь он просто зритель. Ему осталось лишь наблюдать, как со временем Театр восстанет из своей земляной могилы и посмеется над руинами городов тех неведомых существ, что решили похоронить его раз и навсегда. Для Родиона это теперь единственный способ выбраться из этой проклятой недостроенной школы.

И можно не бояться, что кто-то вновь решит их умертвить. Ибо то что мертво, умереть уже не сможет.

Автор: Иван Абрамов

SvolochAbramov

#Реактор литературныйАлександр богдановрассказstoryутренняя минька

Крылатый ёж

Ночная сказка была рассказана, и я выключил свет, пожелав сыну спокойной ночи. Уже выходя из комнаты, я услышал сонный голос Димки:

— Пап, а я вчера видел крылатого ежа!

Я вернулся и присел на край его кровати, освещённой лунным светом.

— Правда? Расскажи, какой он.

— Ну он такой... Добрый. Хороший. Я его издалека видел, когда он по небу пролетал. И я сразу понял, что это он! Мне даже показалось, что он подмигнул мне. Мы тогда с Мишкой куличики из песка лепили. Я ему говорю: гляди, крылатый ёж! А он меня дураком обозвал и сказал, что крылатых ежей не бывает, потому что ему так родители сказали.

Я улыбнулся.

— Это твой Мишка дурак, и его родители тоже. Скажут же такое: не бывает! Не верь им. У каждого есть свой крылатый ёж. Просто не все их видят.

— А ты видишь?

Я вздохнул, вспоминая.

Когда отец рассказывал мне о крылатых ежах, они мне часто снились. Такие большие, мягкие и совсем не колючие. На них можно было сесть верхом и кружиться в небе наперегонки с ветром. И наутро становилось так хорошо, так легко! Каждый новый день начинался с радости. Хотелось бегать, прыгать, действовать, творить.

А потом отца не стало. Но крылатые ежи не переставали сниться. Они подходили ко мне, и долго-долго смотрели в глаза. Без слов — просто так. Но мне и этого хватало. Вся тоска, злоба и обида пропадали куда-то, и снова хотелось жить.

Когда мне было плохо — я закрывал глаза и представлял, что крылатые ежи летят ко мне, и снова делятся светом и добром. Когда мне нужен был совет — я снова взывал к ним. Решения принимал сам, но всегда старался поступать правильно, чтобы не было стыдно перед крылатыми ежами.

Крылатые ежи радовались вместе со мной всем моим успехам и грустили неудачам.

А потом я повзрослел. Первая любовь, первый алкоголь, сложные решения, ответственность. Надо было учиться, потом — работать. И крылатые ежи исчезли.

Я даже не могу сказать точно, когда это случилось. Просто однажды вдруг понял, что их уже давным-давно нет рядом.

— Нет, сынок. Раньше видел, а теперь уже нет. Но это не значит, что они исчезли. Они смотрят за мной, как и за всеми людьми. И ты не должен поступать так, чтобы тебе было совестно потом рассказать им об этом.

— Почему?

Я задумался.

— Ну... Однажды, через много тысяч лет, настанет час, и все увидят крылатых ежей. И они тогда со всех спросят по заслугам. Как ты будешь смотреть в глаза своему крылатому ежу, если всю жизнь врал, грубил, делал гадости?

Тихое сопение сынишки было мне ответом. Я осторожно вышел из детской, и, не включая свет, присел на подоконнике кухни.

— Ну как он? — раздался в тишине знакомый с детства голос.

— Растёт. Ищет. Развивается. Прокладывает свои тропки в этом большом и разнообразном мире. За плечами — мешок с мотыгами и граблями, которые он радостно разбрасывает перед собой, чтобы потом наступить на каждую. Но он не свернёт со своего пути, я уверен. Вы же поможете ему? Как когда-то помогли мне?

Не глядя на собеседника, я почувствовал, как он улыбается.

— Конечно. Мы всегда помогаем тем, кому нужны. И даже когда он решит, что может без нас — мы будем рядом.

Я потянул руку и дотронулся до мягкой серебристой шерсти, поглаживая крылатого ежа. Сколько же лет я не делал этого?

А потом он улетел, и я долго смотрел на его грациозный полёт меж ночных тучек, пока он не растворился в неведомых далях.

Он не обещал вернуться. Но это и не было нужно.

Потому что мой крылатый ёж всегда со мной.

Автор: Александр Богданов

SvolochAbramov

#Реактор литературныйАлекс Передерийрассказstoryцикл "Октаво"

Интерфейс Б-612

$тФ ,uirSóQUO0'- qti el '6Q'HV ЛР№ J ШЩ& ■МЩ\Щ . AÛW IQ38 tOQttííáCi to Wteàtf*1110 ,„( \?Íw¿tóih'>iV , :Li u,í‘ jois eoxiiio ШтшШ ¿MUtijÚpc.. i • —Cíi.::..-. м№1 - iWA4ij олч i-irryirtcw MOA VH Od MOA DS'VX 'ЛЬа vx obAd OOtO »0(01lOtOlOi OíOOíOlOU ИЮ011 101010 JOJJIO WJ /■ OJOÆJO$

Каждый день, падая на теплые мягкие подушки, он умирал. Но не внезапно, а плавно и величественно. Откидывая голову назад, чуть приоткрыв рот, он несколько раз содрогался в легких предсмертных конвульсиях, а потом выпускал из груди последний драматический выдох, и тело безвольно обмякало.

Сегодня он был отравлен собственным отражением, которое вышло из зеркала составить ему компанию за обедом, а само подло подсыпало ему в чай земли. Днем она была особенно сера и ядовита. Убедившись, что хозяин отравлен, его маленькая юродивая копия, смеясь, скрылась в своей тени, натягивая ее на голову, как капюшон. Отражение и тень! Конечно, все это время они были в сговоре! Как же глупо было упустить из виду их невероятную схожесть. Они же одинаково копируют каждый твой жест! В следующей жизни он уберет из своего мира эти жалкие пародии и придумает себе новую интересную смерть. Например, удушье, которое ему очень понравилось в прошлый раз.

А пока его отравленное тело медленно остывало, бессмертные мысли мельтешились перед его распахнутыми глазами разноцветными конфетами. Такие красивые, что невозможно выбрать какую-то одну, чтобы назначить последней. Хорошо бы все вокруг было какого-то одного цвета. Это же истинное равенство! Ничто и никто не лучше и не хуже ничего и никого. Никак.

Мысли тревожно роились и спутывались в дрожащую радугу. Скоро стало понятно почему. Его нога замерзала. Но это не был приятный трупный холодок с легким покалыванием кожи и мурашками. Едва ощутимый сквозняк коснулся кончика его носа своей обманчивой свежестью и, играючи, смахнул с ресниц волшебство. Глаза больно резануло, и он моргнул. Где-то в полумраке его теплого уютного мира что-то произошло. Оставлять это без внимания было нельзя. «Нужно оживать», — с досадой подумал он и начал собираться с духом. Нарушать привычный цикл короткой жизни и длительного томного умирания было тяжело. Зажмурившись, он с силой втянул носом воздух и сразу зашелся в болезненном кашле. Затекшее тело начало противно ныть, а руки, потерявшие чувствительность, пришлось долго разрабатывать. Наконец, перевернувшись на живот, ему кое-как удалось встать на четвереньки и отправиться на поиски проблемы. Ориентируясь на непривычный холодок, он достиг края пространства и замер в страхе. На ткани реальности, отделявшей его мир от другого, образовалась трещина.

Иногда такое случалось само по себе, тогда он просто латал ее и продолжал жить, а иногда такие дыры были делом рук монстров, обитающих по ту сторону. Прежде чем построить свой дом, он сам жил в том ином холодном мире, в котором был не властен ни над чем, даже над самим собой. Возведя крепкие стены и заполнив пространство собой, он заколотил окна между мирами, но упорные монстры каждый раз находили новую форточку. Частенько им удавалось схватить его и утащить обратно в холод и пустоту реальности, в которой нет радости смерти. Монстры считали, что его место с ними, а он был не согласен. Все, что происходило с ним в ином мире, было ужасно.

Последний раз он помнил очень смутно. Единственное четкое воспоминание, всплывшее в памяти, заставило его сжаться в комок. Удерживая его силой, монстры вводили ему под кожу раскаленную лаву. Он кричал и вырывался, но они не останавливались. Он до сих пор пытался выцарапать из себя чужеродное вещество, но не получалось.

С трудом отогнав прошлое и поборов приступ паники, он прислушался к трещине. В ином мире было непривычно тихо. Почувствовав себя в безопасности, он потянулся, чтобы залатать разрыв, и в ту же секунду его попыталась схватить огромная лапища притаившегося на той стороне монстра.

От неожиданности он вскрикнул и принялся отползать так быстро, как мог. Противник был во много раз сильнее, и нельзя было дать себя схватить. Когда, несмотря на оборону, огромная лапища схватила его за ногу, стало так страшно, что из груди вырвался крик. Лезвие звука оставило на лапище незримую рану, чудовище дернулось, на секунду ослабив хватку, но потом с новой силой сжало его лодыжку. Было так больно, что он, властелин мира, почувствовал себя маленьким и беспомощным. Отбиваясь, он выл от ужаса, пока его тащили к щели в иную реальность. Секунда, и вот его уже слепил ярким светом ненавистный ему мир.

***

Адам силой заставлял себя смотреть, как жена вытаскивает их брыкающегося сына из уродливого шалаша, сооруженного им из пледов и одеял. Пятилетний ребенок орал нечеловеческим голосом и отбивался так, будто от этого зависела его жизнь. Медсестра, вздрогнув, бросилась на помощь, стараясь перехватить бьющегося в истерике ребенка.

Глядя на эту душераздирающую картину, Адам снова и снова спрашивал себя: «Что же мы сделали не так? Как получилось, что наш сын родился таким? Может, это Божье наказание?» На нежной детской коже кровоточили глубокие царапины, а милое личико покраснело и было искажено гримасой боли. Но хуже всего были его крики. Никогда Адам не слышал ничего подобного. Утробные грудные завывания, переходящие в режущий слух визг, заставляли замирать в оцепенении. Было так жутко, что он уже начинал верить в сказки про дьявола.

Тем временем вторая медсестра изловчилась и, поймав за ноги брыкающегося малыша, ловко вколола ему транквилизатор. Через несколько секунд мальчик притих и обмяк. Обессилев, он повис, остановив свой тяжелый, полный отчаянья взгляд на отце. Адам вздрогнул. Впервые за долгое время они с сыном смотрели друг другу в глаза. Между ними была невидимая пропасть, словно черная дыра, безвозвратно засасывающая в себя все хорошее, что было в их семье.

Через несколько секунд малыш уснул в руках медсестер, и Адам на секунду почувствовал облегчение. Жена помогла уложить сына на медицинскую кушетку и отошла в сторону, устало прислонившись к стене. Тяжесть выбора, вставшая перед ней, высосала все силы, и теперь она была лишь бледной тенью себя прежней.

— Как вы думаете, мы правильно поступаем? Все же это серьезная операция. — спросил Адам у доктора, который все это время стоял в углу комнаты и молча наблюдал за разворачивающейся перед ним семейной драмой.

— Безусловно, — без тени сомнения ответил он. — нейроинтерфейс это великолепное устройство. Да, большинство людей используют его для работы в виртуальном пространстве, удаленного управления машинными комплексами, игр полного погружения. Мало кто задумывается о том, какую пользу он может принести психотерапии. Б-612 — отличная модель. Она лишена всех тех недостатков ранних нейроинтерфейсов. Про выжженные мозги и вирусы можно забыть. На днях с помощью Б-612 мы смогли убрать шизофренические проявления у подростка. А ведь раньше его случай считался безнадежным! Если вы еще сомневаетесь в комплектации…

— Я не об этом, — прервал его монолог Адам. — Правильно ли мы поступаем, имплантируя нейроинтерфейс моему сыну?

— Адам. — Доктор вздохнул, по-дружески кладя руку ему на плече. — Твой сын — аутист. Его не вылечить таблетками, понимаешь? Я знаю, что есть риски. Никто никогда не подключал таких, — он на секунду замялся, формулируя, — особенных детей к виртуальной реальности. Но технологии шагают вперед семимильными шагами. Возможно, это ваш единственный шанс наладить контакт с сыном. Мы сделаем операцию, имплантируем ему устройство, и вы, наконец-то, сможете с ним пообщаться.

Адам подошел к спящему сыну, склонился и поцеловал его горячий лобик, затем бережно пригладил его растрепанные золотые кудри и отстранился, кивая доктору.

Медсестры тут же засуетились, увозя кушетку с ребенком из дома под чутким присмотром матери и наблюдением врача. Адам остался в комнате один. Сделав несколько глубоких вздохов, он подошел к небольшому шалашу из одеял, который соорудил его сын в центре комнаты. Коснувшись сухими ладонями ткани, он нагнулся и приоткрыл один край. В шалаше желтым светом горел маленький электрический фонарь и пахло его сыном. Едва сдерживая слезы, он заполз туда и долго сидел, пытаясь хоть ненадолго стать частью мира своего родного, но чужого сына.

***

— Мы сами не ожидали такого успеха. Это поразительно, посмотрите сами. — Доктор махнул рукой на мониторы, но Адам лишь мельком взглянул на них.

Все его внимание приковало окно палаты, в которой на кушетке лежал сын. Бритая налысо голова ребенка была утыкана датчиками, подключенными к какой-то аппаратуре, а из затылка, из кажущейся чужеродной металлической конструкции, торчал кабель, толщиной с большой палец. Невольно Адам поднял руку и коснулся головы, нащупывая свой нейроинтерфейс. Имплантаты давно стали частью обыденности, но на сыне почему-то смотрелись отталкивающе противоестественными.

— Я не понимаю, в чем заключается этот успех. Наш сын едва не погиб на штатной операции! — Мария, с самого начала настроенная скептически, была готова засудить весь медицинский центр, хотя опасность давно миновала.

— Никто никогда не ставил нейроинтерфейс ребенку-аутисту. У таких детей большой избыток нейронных связей между отделами головного мозга, потому и возникли осложнения. Мария, все хорошо. Кризис преодолен.

— Когда мы сможем пообщаться с сыном? — спросил Адам, не отрывая взгляда от окна.

— Думаю, уже сегодня. — Доктор еще раз проверил показатели. — Да, сегодня.

— Наш сын воспринимает мир фрагментами, мы сможем смоделировать то, как он увидит нас в виртуальной реальности? — услышав о возможности пообщаться с сыном, Мария успокоилась и говорила ровно.

— Он увидит вас обоих точно такими же, какими я вижу вас сейчас, — завладев вниманием Адама и Марии, доктор продолжал: — Из-за генетической аномалии его мозг не успевал соединять и анализировать все, что он ощущает, слышит и осязает. Мы передали функцию анализа нейроинтерфейсу, и в виртуальной реальности он будет получать ровно столько информации, сколько сможет воспринять.

— И он больше не будет бояться реального мира? — спросила Мария, сжимая руку Адама.

— Благодаря виртуальной реальности вы сможете начать общаться, остальное я обещать не могу. Для начала нужно наладить с ним контакт. — Доктор похлопал по креслам, в подголовники которых были вмонтированы порты подключения для нейроинтерфейсов. — Вы готовы?

***

После долгого сна, сотканного из ужаса, мучений и боли, он наконец проснулся, но так и не смог понять, где находится. В этом месте не было света, но он прекрасно все видел. Не было звука, но он слышал собственное мычание. Обойдя пространство по кругу и не найдя ничего, что могло бы представлять интерес или угрозу, он, удовлетворенный осмотром, сел. Нет предметов — нет проблем. Но стоило ему попытаться умереть от тоски, как он с огромным разочарованием обнаружил, что не может выпустить из груди последний вздох. Здесь он вообще не дышал. Приложив руку к сердцу, он замер, прислушиваясь, но тоже ничего не почувствовал. Это странное состояние очень напомнило ему минуты перед сном, когда ты одновременно и существуешь, и нет.

— Сынок, милый! — скорее почувствовал, чем услышал он. Подняв глаза, он увидел перед собой две фигуры. Они были похожи на его собственное отражение, но только больше и нескладнее. — Ты меня слышишь?

Он медленно кивнул в знак согласия и осторожно встал, находясь в полной растерянности. Всю свою жизнь он имел дело с монстрами и был уверен, что кроме него и них никого больше не существует.

— Родной, иди ко мне. — Женщина, а он почему-то знал, что перед ним женщина, протянула к нему руки.

— Осторожнее, дорогая. Мы не должны напугать его, — сказал мужчина.

Первым желанием было убежать, спрятаться и снова остаться одному. Но любопытство было сильнее, и он сделал шаг вперед. Когда он робко коснулся ее руки, лицо женщины исказила страшная гримаса боли и из глаз хлынули слезы. Перехватив его руку, она ринулась на него, чтобы обнять, и в этот момент все стало на свои места.

Не было никаких других людей. Это были все те же монстры, которые, пользуясь силой, навязывали ему свой мир, свои правила и самих себя. Они считали считают его своей собственностью и не оставят его в покое до самой смерти. Столкнувшись со своим врагом в новом обличии, он вскрикнул и дернулся, неожиданно для себя вырываясь из крепкой хватки. В растерянности он посмотрел на свои руки, покрытые черным густым мехом, окинул взглядом пространство, а затем расхохотался, счастливый от того, что разгадал загадку этого мира. Здесь он не был слабее своих противников. Здесь он сам становился монстром. Наконец-то он поменялся местами со своими мучителями, которые теперь в оцепенении и ужасе смотрели, как он увеличивается в размерах и набирает силу. Ему никогда не удастся заставить их остановиться, но выход нашелся сам собой. Их просто нужно убить. Убить, растоптать, уничтожить. Тогда они навсегда исчезнут. Тогда он, наконец, останется один.

Не медля ни секунды, он схватил надоедливо визжащую женщину своими огромными лапами и сдавил, с наслаждением чувствуя, как внутри нее что-то хрустит и ломается. Дождавшись момента, когда ее крик захлебнется в крови, он швырнул ее тело в мужчину и принялся в ярости топтать обоих, успокоившись только тогда, когда от них остались лишь липкие пятна. Брезгливо обтерев ступни своих огромных ног, он с удовлетворением выдохнул. Убивать было даже чуточку приятнее, чем умирать самому. Новый мир нравился ему все больше. Осталось лишь сообразить, как построить здесь шалаш.

Автор: Алекс Передерий

SvolochAbramov

#Реактор литературныйИван Абрамоврассказstoryутренняя минька#Лит-клубнаписал самкотэ

Мимикусь

$ГЛ, •: < N \,Реактор литературный,разное,Иван Абрамов,рассказ,Истории,утренняя минька,Лит-клуб,литклуб, литературный клуб, литературныйклуб,,написал сам,котэ,прикольные картинки с кошками$

— Мама! Мама, проснись! Ну ма-а-ам!

Котик нежно потолкал лапкой свою хозяйку в бок, но та все так же безучастно лежала и не обращала на него никакого внимания.

— Ну ма-ам, я кушать хочу! Проснись! Пожалуйста!

— Бедный, бедный котеночек, — дул ветер в распахнутую форточку, — Хочешь кушать, да? Голодный?

— Да, — жалобно мяукнул котик и потерся лбом о бок хозяйки.

— Ну так кушай, — простучали тараканьи лапки за бетонной стеной, — Вот же, еда, свежая, вкусная еда. Ты только принюхайся, она совсем-совсем рядом…

— Но мама не разрешает кушать… — котик потупил глазки и снова толкнул хозяйку, но уже слегка выпустив коготочки. Та никак не отреагировала, — Ма-а-ам!

— Ну так что же ты ждешь, глупыш? – зашуршал цветок в горшке на подоконнике, — Ты же хочешь кушать?

— Хочу…

— Ну так вперед, тигр! – колыхнулась паутинка в углу под потолком.

Котик робко запрыгнул хозяйке на пузико. Обычно теплое, уютное, родное, теперь оно казалось таким холодным, большим… Нежно, стараясь ступать так, чтобы любимой хозяйке было не больно, он переместился к ней на грудь и наклонился к лицу.

— Мам, — жалобно мяукнул котик в ее уставившиеся в потолок глаза, — Можно покушать?

— Вперед, Тигр! – говорили ее губы, щеки, нос, лоб и глаза, — Кушать подано, мой дикий зверь!

— Мама…

— Природа – твоя мать, — заурчал животик котика, — А это твоя еда.

Котик моргнул, мяукнул еще раз, для проформы, и вгрызся в нежную, сладкую плоть распухших маминых губ, довольно заурчав.

Автор: Иван Абрамов

SvolochAbramov

#Реактор литературныйАлександр "Котобус" Котоврассказstoryвечерняя нетленка

18 рублей

,Реактор литературный,разное,Александр "Котобус" Котов,рассказ,Истории,вечерняя нетленка

— Убирайся!

Дашка швырнула тарелку через всю каюту.

— Скотина!

Стас увернулся от брошенной плошки. Пластиковая тарель стукнулась о переборку и сползла на пол. С точки зрения Дашки, небьющаяся посуда была существенным недостатком: скандалы выходили вялые, невнятные и без огонька.

— Перестань, — Стас попытался приблизиться, но чуть не получил в лоб кружкой, — нас вся станция слышит.

— И пусть слышит! Пусть все знают, с каким идиотом я живу. Дальний космос! Кому он нужен, а? Собрался он лететь, записался он в экспедицию. Козел! Вот иди и целуйся со своей экспедицией. А я себе нормального найду…

Стас не выдержал. Внутри бурлила обида на Дашку, а ругаться и кричать, как она, была противно. В пекло эту истеричку! Он развернулся и вышел из каюты.

Этот скандал был последний - пообещал Стас себе. Зашел в кабину нуль-транспорта и не глядя набрал код станции на Луне. Хватит! Пора расстаться с Дашкой, и больше не слушать постоянных претензий. Свет на мгновение погас, и мужчина привычно зажмурился, вглядываясь в цветные вспышки под веками.

— Транспортировка окончена, - объявил женский голос, зажегся свет, и открылись створки шлюза.

Всё еще в расстроенных чувствах Стас двинулся по коридору, на ходу подбирая слова на случай, если Дашка остынет и позвонит. Нет, ни в коем случае не мириться. Это будет худшее, что он может сделать. Кстати, а почему горит только дежурное освещение? Что-то случилось?

Стас вошел в главный холл станции. Странно… Кто-то сделал перестановку? И где все?

— Караульный!

Дежурный компьютер отозвался непривычным тонким голосом:

— Добрый день, человек. Вас приветствует станция “Мимас-2”.

— Мимас? Какой еще Мимас? Где Луна?

— Вас приветствует “Мимас-2”, - с нажимом повторил компьютер, - Станция расположена на спутнике Сатурна Мимасе, предназначена для мониторинга больших колец и облаков Сатурна. Находится на консервации последние сто пятьдесят восемь дней.

— Ёшкин кот!

Стас развернулся и пошел обратно к транспортной кабине. Вот балбес, умудрился ошибиться с кодом станции. Давно с ним такого не случалось.

На этот раз код он ввел внимательно смотря на табло. Будет позором ошибиться второй раз подряд. Не дожидаясь, пока начнется телепортация, Стас закрыл глаза и вздохнул. Надо было забрать вещи, но сделать это так, чтобы не встречаться с Дашкой.

Резкий писк заставил его отложить грустные мысли в сторону.

— Внимание! — голос дежурного компьютера звучал осуждающе, — Станция находится на консервации. В связи с этим, транспортные услуги предоставляются только на платной основе.

— В смысле? — Стас растерялся. За всю его бытность в космосе плата за телепортацию не взималась. Он даже представить такого не мог, полагая, что это естественный ход вещей.

— Стоимость телепортации со станции “Мимас-2” составляет восемнадцать рублей. Для подтверждения оплаты приложите вашу универсальную карту к устройству оплаты.

Стас нашел взглядом черный кружок считывателя и поднес к нему синий прямоугольничек карты.

— Проведение транзакции, подождите.

С минуту на табло мигала желтая полоска, а затем сменилась на красную, одновременно загудев маленькой сиреной.

— В приеме платежа отказано.

— Как это отказано? Алё!

— Недостаточно средств на проведение платежа, — казалось, дежурный компьютер довольно хрюкнул.

— Черную дыру мне за шкирку! — Стас хлопнул себя по лбу. Он, и правда, потратил вчера всё, что было, на очередной заказ с Земли. А следующая зарплата должна была прийти через неделю.

— А можно в кредит?

— Данная услуга станцией не предоставляется.

— Я, честное слово, верну. Сразу, как прибуду на Лунную базу, так и переведу. Займу и тот час расплачусь.

— Услуга не предоставляется.

— И что мне теперь, сидеть здесь до посинения?

Компьютер не ответил.

— А если я умру с голоду? Станция возьмет на себя ответственность за это? Как насчет первого закона?

Молчание продлилось с минуту, но дежурный всё-таки ответил:

— Начат процесс частичной расконсервации станции. Все необходимые условия для вас будут созданы. До тех пор, пока вы не покинете станцию или не нарушите стандартные правила. В последнем случае станция снимает с себя всякую ответственность за вашу жизнь.

— И что мне делать тут? Сидеть и ждать, когда я смогу расплатиться?

Дежурный не ответил. Но в коридоре зажглось обычное освещение, и поплыл запах земли после дождя от запущенного восстановителя атмосферы.

Стас угрюмо побрел в столовую, взял тарелку выданную синтезатором, и мрачно стал жевать, не замечая вкуса. Спорить с дежурным было бесполезно, он отлично знал это по собственному опыту. Но и сидеть тут, как минимум неделю, желания не было совершенно. Впрочем, можно для начала выспаться, а затем придумывать выход на свежую голову.

— Дежурный! Какую каюту я могу занять?

— На ваш выбор.

Не мудрствуя лукаво, Стас занял первую с правой стороны. Скинул штаны и только собирался лечь, как увидел блестящий маленький кругляшок в углу комнаты. Это оказалась монетка, целых два рубля с орлом на реверсе.

Стас крутил находку в пальцах, и непрошеная мысль стучалась с черного хода.

— Черную дыру тебе в карман!

Не одеваясь, Стас принялся обыскивать каюту. Через полчаса его добычей стали: билет на концерт классической музыки за прошлый год, леденец без обертки, один тапок в цветочек, засохший надкусанный бутерброд и книга “Истории звездной дороги” в мягком переплете. А кроме этого одиннадцать рублей — три двухрублевые монетки и пять однорублевых кругляшей.

— Кажется, я на полпути домой.

Так и забыв про штаны, Стас ринулся в другие каюты. В двух следующих не нашлось ничего интересного. А затем в коридоре его окликнул голос Дежурного.

— С вами всё в порядке?

— Да-да, всё отлично.

— Для чего вы меняете каюты?

— Не могу заснуть, ищу удобную кровать. Есть возражения?

Компьютер не смог найти аргументов и, хрюкнув динамиком, замолчал.

Увы, найти в остальных спальнях удалось только второй тапок, журнал “Кройка и шитьё скафандров из подручных средств”, фотографию седой женщины в красной шляпе и две монетки по пятьдесят копеек.

Разочарованный, Стас пошел в столовую и налил себе кофе. Дальняя стена большого зала оказалась панорамным иллюминатором. Дежурный не стал возражать, когда Стас открыл ставни. Там, снаружи, плыл величественный громадный Сатурн в окружении сияющих колец. Пленник компьютера долго сидел, пил плохой кофе и любовался видом. И про себя даже решил, что такое зрелище стоило сегодняшних приключений.

Наливая очередную кружку кофе, Стас обратил внимание на стену рядом с автоматом. Какой-то весельчак соорудил там модель системы Сатурна. В центре тарелка, приклеенная к стене, изображала планету. Вокруг фломастером были нарисованы кольца, а спутники были сделаны из разной мелкой ерунды. Около каждого крупного объекта были написаны физические параметры и орбита. Разглядывая мелкие надписи, Стас перебирался от одной луны к другой, пока радостно не закудахтал над Япетом. Этот спутник на стене изображала рублевая монетка. Но вот оторвать приклеенный кружок металла оказалось не просто.

— Что вы делаете! Немедленно прекратите портить имущество базы!

Дежурный заверещал неприятным визжащим фальцетом. Стас обернулся и пошел к шкафу со столовыми приборами за ножом.

— Немедленно прекратите! Или я сниму вас с довольствия! — дежурный, кажется, начал впадать в истерику.

— Я ничего не порчу, — копаясь в ящиках, пробурчал Стас, — наоборот, я делаю уборку помещения. Или это художество на стене имеет инвентарный номер? Если так, я немедленно перестану.

Нож, наконец-то, нашелся, и Стас вернулся к стене.

— Ну, так что? Эта художественная инсталляция есть в списке учитываемого имущества?

Дежурный не ответил.

— Ну и чудно.

Сковырнув монету, Стас пошел обратно в каюту.

— Эй! — компьютер вдруг ожил, — а закончить уборку?

— Я устал. Мне срочно требуется отдых, — буркнул Стас и закрылся в своей каюте.

Пересчитал мелочь. Тринадцать рублей. Расстроенный, решил лечь спать. Когда перекладывал штаны с кровати, нащупал в кармане что-то круглое. Пятачок! Откуда он взялся? Не важно!

Стас бросился к транспортной кабине.

— Вот! Ровно восемнадцать рублей! Давай, железяка, отправляй меня домой.

Где-то в глубинах станции заворочался кремниевый мозг, переваривая неожиданный поворот событий.

— Транспортная кабина не оборудована монетоприемником. Для оплаты приложите вашу универсальную карту к считывателю.

— Зараза!

Стас стукнул кулаком в переборку. И рухнул на пол как подкошенный.

— Человек, немедленно встаньте.

Ответа не последовало.

— Человек, что с вами?

Подождав минуту и не услышав ответа, Дежурный включил сирену.

— Человек находится в опасности. Внимание, человек в опасности. Вызываю медицинскую бригаду.

Медиков не пришлось долго ждать. Ребята в белых халатах выпрыгнули из транспортной кабины и накинулись на больного.

— Пульс есть.

— Дыхание в норме.

— Эвакуируем.

Стаса переложили на носилки и внесли в транспортную кабину. В последний момент больной приоткрыл один глаз и показал выставленный средний палец в сторону зрачка камеры за смыкающимися дверями кабины.

Стас выбрался из медицинского блока станции “Юпитер-3” за полчаса. Посмеялся над своими глупым положением вместе с медиками, обещал угостить их пивом и отправился на заждавшуюся его Лунную базу. Уже в коридоре к транспортному узлу тревожно звякнул коммуникатор. На экране горела надпись: “Выставлен счет за посещение базы Мимас-2 в размере 18 рублей. Дежурный номер 517”. Последнее слово осталось за компьютером.

Автор:Александр "Котобус" Горбов

SvolochAbramov

#Реактор литературныйЮстина Южнаярассказstoryутренняя минькакотэ

Кошки лета

,Реактор литературный,разное,Юстина Южная,рассказ,Истории,утренняя минька,котэ,прикольные картинки с кошками

– Привет, кот, – сказала я, открывая глаза. – Ну что, сегодня?

Полосатый кот сидел на подоконнике, спиной ко мне, и лишь шевельнул ухом, мол, я тебя слышу, ага. Я осторожно приподнялась на кровати. Вроде голова на месте и стены не спешат пуститься в пляс. Что ж, видимо, не сегодня.

Вы спросите, чего это я в свои шестьдесят четыре уже о смерти и дверях думаю? А сосуды, знаете ли, такая вещь: сейчас ты живчик, бодро дочитываешь книжку и прыгаешь с авоськой (боже, какие я слова помню!) до магазина, а потом раз и здороваешься со своим вторым инсультом. Так что – думаю. И кот у меня есть.

У нас почти каждый старик держит кошку или собаку. Все знают, что когда наступает «осень жизни», то в час смерти хозяина, даже если это произошло далеко от дома, кот или пес могут открыть ему дверь. И тогда ты попадешь в лето. В тот летний день твоего детства, когда трава была самой зеленой, а небо самым голубым, когда полуденный зной лениво тек над широким лугом и воздух звенел, натянутый тоньше струны. Когда под ногами стрекотали кузнечики, а над головой с жужжанием проносились блестящие жуки, когда с пальца взлетала божья коровка, чтобы принести нам хлеба, и где-то высоко со звонким «тр-р» играли в салки ласточки. Когда ветер с реки и рисунок на песке… Там ты и будешь жить, молодой, веселый, с теми, кого любил или полюбишь еще. Ведь они всегда там, в твоем лете.

Но не все животные умеют открывать дверь, лишь некоторые. Из тех, что ходят между мирами. Только вот не отличить их друг от друга по внешнему виду никак. Поэтому у нас так много бабок-кошатниц с двадцатью «хвостами» в однушке. Вдруг хоть один да сработает! А если не сработает… говорят, просто уходишь в забвение. Тихо, спокойно… спишь.

За размышлениями я не заметила, как сделала себе гренки и выпила кофе. И впрямь надо бы в магазин, сливки совсем закончились. Я вздохнула, не без удовольствия покряхтела и, собравшись, вышла на лестничную площадку. Там оно и случилось.

Стены провернулись разок-другой, в глазах стало темно, а в голове больно. Кажется, я плюхнулась на пол, с той самой авоськой в руке.

Немеющие пальцы задел полосатый хвост. Как? Я ж его в квартире заперла. Ох, нет, дверь-то отворена. В последний год совсем рассеянная стала.

Взглянула в желто-зеленые кошачьи глаза. А вдруг? Но нет, самые обычные глаза. Ошиблась я с котом, ошиблась. Ну что ж, значит, вот сейчас и помру.

Кажется, так я и сделала.

– Сегодня, кот? – спросила я, открывая глаза.

– Да, – ответил кот. – Посмотри, дверь-то отворена.

Из-за двери тянуло легким ветром с реки.

Автор: Юстина Южная

Здесь мы собираем самые интересные картинки, арты, комиксы, мемасики по теме (+100 постов - )