Тёмный наволок
Было это в начале 90-х. Меня, мелкого третьеклассника, как обычно, отправили на лето в деревню к бабке с дедом. Деревня была не такая уж убогая, ибо Крайний Север (кто был в глубинке Архангельской области, тот поймет). Старинные, деревянные двух— и трехэтажные дома, большой двор, коровы, куры. Деревня стояла на берегу реки у устья Белого моря, на ближайшие 250 километров ничего толком нет, глушь глушью. Но туда я ехал с удовольствием — компьютера ведь тогда не было, а тут можно гулять с местной шпаной, спать, смотреть по телевизору смешного Ельцина и бабкины сериалы. Бабка с дедом тоже хорошие были, хозяйственные, жили относительно небедно, да и мы всем помогали. Дед вообще как царь жил, имел снегоход с лодкой моторной, что не у каждого колхозника было. Мужик он был с большой буквы. Огромного роста, сажень в плечах, жилистый, с бело-черной бородой и громким басом, он не выглядел на свой восьмой десяток. Еще глаза у него не было, фрицы выбили. На праздниках в пиджаке на елку новогоднюю был похож, весь в медалях. Вояка, прям Один одноглазый. Песни всегда пел и шутки шутил.
Так вот, решил дед, как обычно, к избе в тайгу ехать, да и меня взял, чтобы жизни учился — рыбу ловить и силки ставить. Сели с утра на лодку, всё собрали, бабка еды наложила. Путь долгий был, день плыть. Погода отменная была, комары на реке не донимали. Дед все шутил про какие-то цацки мясистые, которые я хватать должен, когда девушку мечты увижу. Понесло старого — уж лучше про войну рассказывал бы, но он этой темы избегал всегда, говорил, мал те ужасы знать. Следов людей на берегах не было, лишь вдоль берега иногда попадались всякие бочки да бревна.
Где-то к вечеру мы приблизились к большой крутой излучине. На высоком берегу виднелись какие-то старые развалины — видно было, что давно здесь кто-то жил. Дед насторожился, говорит, мол, место это опасное и зовется «Темный наволок». Погода, как будто услышав деда, резко поменялась, заморосил дождь, тучи налетели. Рябь на воде быстро переросла в неплохую такую качку. Я малой был, плавать не особо умел и боялся сильно, держался за деда, как за дерево, просил его причалить. Дед молчал и лишь прибавлял скорости на моторе. Дальше ветер совсем осмелел, лодку шатало только так. Вода заливала днище. Я начал плакать. На душе как будто пусто стало, страх непонятно чего появился. Дед, хоть и был свиду невозмутим, но было видно, что тоже не в себе. Попытки плыть дальше были оставлены, и мы причалили к берегу. Надо было спрятаться от дождя и ветра, благо вдалеке виднелся покошенный сарай. Дед уже открыто нервничал, глаз его единственный бегал из стороны в сторону, а руки дрожали. Он как будто хотел что-то сказать, да не мог. Привязав лодку, мы направились к сараю. Внутри ничего почти не было — старые сети, жестяные пустые банки да ржавая лопата. Снаружи уже вовсю шла буря. Дед расстелил брезент, достал термос, чтобы налить чаю, но руки его ходили ходуном. Я всерьез забеспокоился. Начал спрашивать, что с ним, а он лишь невнятно что-то бормотал, как я понял, про проклятое место. Затем он посмотрел на меня с дикой усталостью — такого взгляда у деда я раньше не видел, — и сказал, что ему что-то плохо, и он вздремнет, и потом в путь дальше, а там и погода стихнет. Положил рядом, предварительно зарядив, ружье и наказал не уходить никуда и чуть что будить его. Спустя некоторое время на меня накатила дикая усталость, я честно пытался бодрствовать, но вместо этого впал в какой-то непонятную дрему.
Проснувшись, я не сразу понял, что что-то произошло. На улице вроде бури не было, стояла ночь. Дед лежал, как лежал. Я решил его разбудить, но не смог. Дед не дышал. Вот тут-то меня взяла паника. Я испугался до смерти. Один в тайге, ночь, дед никак не реагирует. Взяв всю волю в кулак, решил искать помощь. Подняв еле как ружье (вдруг волки или еще что), я побежал к лодке. Тут я понял, что пространство как будто изменилось: небо отсвечивало багровым светом, ветра не было совсем. Река была абсолютно обездвижена, а в носу ощущался запах гари, звуки слышались не как обычно. Это все выглядело, как настоящий кошмар. Посмотрев на вершину берега, я увидел деревянную церквушку. Готов был поклясться, что ее днем не было. В церквушке горел свет. Я побежал туда, бросив ружье. Приблизившись, я услышал голоса — они читали молитву. Открыв дверь, я увидел множество людей: женщины, дети, старухи и мужчины. Они не обратили на меня внимания. Смотрели на икону и молились. Выглядели они странно — одежду такую я видел только в старых бабкиных семейных фотографиях. На женщинах платки, платья, дети в рубахах, мужчины в черных зипунах. Я начал просить их о помощи. Все обернулись и посмотрели на меня. Две женщины подошли ко мне и взяли за руки, мужчины закрыли за мной дверь на засов. Я кричал, говорил, что деду моему нужно помочь, но они не слушали. Они привели меня к иконе и сказали молиться. Их речи действовали на меня странно, как гипноз. Не знаю почему, но я начал что-то бормотать про Иисуса, хотя никогда Библию даже не открывал, о деде забыл и погрузился в какое-то забытье. Женщины и старухи начали говорить, что мы все очутимся в Раю, что Бог нас ждет, а Антихрист не получит наши души. Я не понимал, что происходит, да и не хотел. Слова людей из молитв плавно превращались в рыдания, дети начинали кричать. Мужчины стояли с каменными лицами, беззвучно читая молитву. И тут резко наступила гробовая тишина. В дверь церквушки начали ломиться, причём с каждым разом все сильнее и сильнее. Я не знал, кто ломится, но это было страшно. Женщины и дети заорали в истерике. Мужчины оцепенели на месте. Один из них вдруг взял свечу и решительно кинул ее в охапку сена в углу. В помещении мгновенно начался пожар. Никто не бежал, все смотрели на распространяющийся огонь, и я понял, что они решили сжечь себя и меня заодно вместе с ними. Подумал бежать, но понял, что женщины вцепились в меня намертво. Огонь все приближался, люди начинали гореть и истошно кричать. Дверь в это время еле держалась от натиска ударов извне. Меня объял нечеловеческий страх. Огонь, дым, непонятные люди, решившие себя и меня сжечь заживо, да ещё и в церковь ломился настоящий Антихрист. Я начинал терять сознание. Но тут дверь в помещение была выбита, и на меня сквозь огонь и дым надвинулось непонятное огромное существо. Через слезы я увидел, что в руке у него огромный топор, и он двигался именно ко мне. Рука замахнулась в ударе, я зажмурил глаза, готовый к смерти, но тут удар, и что-то брызнуло. Оцепенение закончилось. Я открыл глаза и увидел мертвых старух, что держали меня. Повернув голову, я увидел человека. Покрытый копотью, с искаженным в дикой ярости одноглазым опаленным лицом и с окровавленной лопатой в руках стоял мой дед. Взяв меня за подмышки и прижав к груди, спасая от огня, он помчался вон из церкви, отгоняя лопатой обступающих нас горящих людей. Стоял гул: «Антихрист! Антихрист!». Кольцо одержимых людей сжималось. Дед дрался отчаянно, ничего не видя, я слышал звук лопаты, дробящей кости, и мощный дедовский мат. Чудом выбравшись из церкви, дед побежал со мной к берегу, и больше я ничего не запомнил…
Проснулся я в райцентре в больнице. Медсестра сказала, что у меня отравление угарным газом и ожоги дыхательных путей. Меня нашли рыбаки в лодке за 50 километров от «Темного наволока», без сознания и укрытого брезентом. Спустя несколько дней нашли и деда — он полулежал-полусидел в том же месте, в котором я его оставил перед выходом из сарая. Никакой церкви там не было, лишь давно заросшие обугленные бревна. Моей истории о «Темном наволоке» милиция из райцентра не поверила, как и мои родители — списали на шок. Лишь участковый и рыбаки, нашедшие меня, перекрестились.
Бабку мы забрали с собой из деревни, деда похоронили. Когда я повзрослел, бабушка уже почти при смерти рассказала историю, о том, как сотрудники НКВД в 20-х годах хотели увести из тайги и культурно просветить местных старообрядцев, пытались взять силой, но те заперлись в своей церкви и сожгли себя заживо, думая, что на землю явился Антихрист. Потушив пожар и разобрав пепелище, они нашли еле живого ребенка. Это был мой дед.
