Классическая часть моей ленты радуется отрытому в Помпеях совсем целенькому термополию: это такой римский выносной прилавок с горячей и холодной едой, которой торговали на улице, нечто среднее между салат-баром и шаурменной. Стойка с большими сосудами, которые можно было снизу подогревать, сверху прилавок, живописная красота с собачкой, петухом, утками и нереидой, внутри сосудов остатки древнеримской еды: утиные кости, рыба, улитки, свинина.
Печальная сторона находки - в очередном подтверждении того известного факта, что в античности уже было всё, включая водопровод и астролябию (римляне и паровой двигатель изобрели, но не придумали, куда его практически приспособить). Всё оборудование цивилизованной жизни и все приметы её, которое потом провалилось в непроглядную тьму, и в ней человечество пребывало, с редкими всполохами, века до пятнадцатого, когда очень постепенно начало опять хоть что-то местами соображать и делать полезное. Душераздирающе выглядит контраст между римской живописью и теми детскими попытками нарисовать бяку-закаляку кусачую, с десятью ногами, с десятью рогами, коими радует нас Страдающее средневековье. Ещё жутче смотреть на хронологически выстроенные нумизматические таблицы, в которых медальный профиль кесарей постепенно оплывает, превращаясь в вариации нововоронежской Аленушки и деда её Мороза. Любимый наш автор Гиббон, посвятивший девять томов попытке ответить на вопрос, как же так получилось (его версия, проступающая между строк, кажется, состояла в том, что это христиане всё испортили), в предисловии к Упадку и гибели писал, что Европа только к середине XVIII века достигла того уровня населенности, который был при Антонинах, а города Малой Азии и Северной Африки не вернутся к нему никогда. Если смотреть не на количество жителей, а на ммм уровень цивилизованности, то да, Александрия уже не та. Да и Византий куда приличней был, не говоря об Эфесе и Пергаме.