Результаты поиска потегуDr

Дополнительные фильтры

Теги:

Drновый тег

Автор поста

Рейтинг поста:

-∞050100150200300400+

Найдено: 8

Сортировка:

рейтингдата

Славен

SJWдлиннопостtldrфилософияtldr

Wokeism — идеология прогрессив-активизма 21 века

Идеология wokeism'а (в США борцы за социальную и расовую справедливость называются woke people) еще ждет своего исследователя, но я попытался вкратце перечислить основные корни и положения этого интеллектуально-философского активистского течения.

Модернизм

1. Началось все, если игнорировать ранних утопистов, конечно, с Маркса. Маркс добавил к философии представление о том, что общественная наука должна не изучать принципы функционирования общества, а менять общество (активизм). Второй важный в этом контексте вклад Карла Маркса – теория конфликта, т.е. представление, что общественные силы (разделенные, в его понимании, по экономическому признаку) находятся в постоянном конфликте с нулевой суммой за материальные ресурсы, власть и возможность самореализации. Третья релевантная идея – предположение о том, что массы держатся в подчинении в том числе при помощи культуры, созданной господствующим классом; то, что впоследствии критики назвали «культурным марксизмом».
2. Франкфуртская школа в попытках разобраться, почему же пролетарской революции на Западе не случилось, соединила идеи Маркса и Фрейда и пришла к выводу, что причина в том, что они назвали структурным или системным угнетением. Пролетарские массы интернализировали угнетение, потому что последнее присутствует во всех общественных институтах, таких как семья, церковь, культура, мораль и нормы приличия. Её представитель Макс Хоркхаймер в 1934 сформулировал основные положения того, что сейчас в западных вузах преподают как «критическую теорию». Общественные науки должны четко понимать конечную точку общественного развития (коммунизм), искать и находить недостатки общества, под которыми понимаются расхождения между текущей ситуацией в обществе и конечной точкой, а также организовывать деятельность по социальному активизму.
В то же время в итальянской тюрьме коммунист Антонио Грамши пишет о том, что единственный способ осуществить значимые социальные изменения – медленно и планомерно оккупировать (путем устройства туда на работу) все общественные институты: университеты, школы, госслужбу, газеты, театры («Долгий марш»).
Потом Европе на некоторое время стало не до общественных наук, а затем пришел второй большой компонент идеологии Социальной Справедливости (СС) – постмодернизм.

Постмодернизм

Если у марксистов и последователей всё ещё присутствовал материализм, т.е. представление о существовании объективной реальности, совпадение представлений о которой с её проявлениями есть истина, то постмодернизм покончил с этим пережитком XIX века.
3. Мишель Фуко успешно запустил в ноосферу идею о том, что реальность, даже если она и существует, неважна и недоступна. Знания неполны, чувства неточны; то, что в обществе считается истиной, формирует тот, у кого есть власть. Истина – социальный конструкт, продукт общественной системы. Наука, к примеру, есть процесс осуществления власти через претензию на знание истины.
Власть применяется через дискурс. Дискурс – то, что допустимо говорить о каком-либо событии или явлении. Все общество, сознательно или нет, принимает участие в создании и формировании дискурса. Так появился еще один ключевой тезис идеологии СС – о принципиальной недоступности истины.
4. Герберт Маркузe в работе 1965 г. "Одномерный человек" впервые сделал вывод, что культурное доминирование и консьюмеризм настолько расчеловечили обывателя, что социальный активизм возможен только альянсом из либеральной интеллигенции («мозг») и этнических меньшинств («мускулы»). Имя самой известной его студентки, Анджелы Девис, знает каждый советский человек. Его студенты сыграли значительную роль в бунтах середины 70-х. Он же автор эссе "Репрессивная толерантность”, где сформулирована очень актуальная сейчас идея, что настоящая толерантность состоит в агрессивном неприятии согласия (других людей) с любыми идеями, несоответствующими его представлениям об истинной свободе.
5. Вот мы и добрались до ключевого инструмента идеологии Социальной Справедливости – «деконструкции». Деконструкция придумана философом-постмодернистом Жаком Деррида для анализа текстов, понятий и значений. Если формулирование понятий – это осуществление власти, то деконструкция есть анализ высказывания, текста или понятия до тех пор, пока не прояснится, кем и в целях доминирования над кем оно сформулировано.
Дальше произошло соединение элементов марксизма, критической теории и постмодернизма в единый всепобеждающий комплекс идей, захвативший в конечном итоге интеллектуальный мир.

Wokeism

Итак, представления об истине, пройдя путь от "объективная реальность" к "твоя/моя реальность", сделали следующий шаг: "моя реальность как женщины, гея, черного или трансгендера".
6. Постмодернизм установил, что представления о реальности формируются с целью осуществления доминирования одной общественной группы над другой, и истина принципиально недоступна. Критическая теория, в целом, приняла понятия и инструментарий, но внесла одно уточнение: если всё на свете есть осуществление доминирования и власти, то единственный объективный опыт, не поддающийся деконструкции – опыт подвергшегося насилию или угнетению. Таким образом, мы можем отличить объективное и реальное от деконструируемого или иллюзорного по тому, слушаем мы угнетателя или угнетенного. Единственный критерий реальности – lived experience, или нарратив человека, пережившего опыт угнетения.
7. Ключевой элемент уже современной нам идеологии социальной справедливости – «интерсекциональность», сформулированная Кимберли Креншоу в 1991 в небольшой (но эпохальной) работе "Исследуя границы", критикующей движение борьбы за гражданские права. Границы здесь – границы борьбы за гражданские права. По представлениям Креншоу (чёрной феминистки, и это не констатация факта о ней лично, а принадлежность к культурно-философскому течению), борьба чернокожих за расовое равноправие концентрируется на мужчинах, а борьба феминисток – на белых женщинах. Таким образом, она сама оказывается не только испытывающей два угнетения – расовое и по признаку пола – по цене одного (т.е. интерсекционально), но и оказывается за теми самыми границами. Ключевым элементом личности, таким образом, становится осознание всех граней своего угнетения по уникальным для себя внешним признакам. Она же придумала писать расовый идентификатор Black с заглавной буквы; Black здесь не внешние признаки расы, а общий опыт угнетения по расовому признаку; единственное, что у людей (по представлениям этой группы интеллектуалов) вообще может быть общего. Эта же работа положила начало тому, что на языке идеологии Социальной Справедливости называется «progressive stack» или «иерархия угнетения». Тот, кто испытывает наибольшее количество аспектов угнетения (к примеру, черная лесбиянка-трансгендер с инвалидностью), представляет наиболее близкую к реальности картину мира и имеет право на приоритет в высказывании своего мнения и командный голос в активистской деятельности.
8. Вот мы и подошли к текущим событиям. Идеология wokeism'а или социальной справедливости в настоящее время считает, что:
– общество находится в постоянном конфликте за власть, ресурсы и возможности между белыми мужчинами-угнетателями и маргинализированными группами;
– это конфликт не за лучшее будущее, а за перераспределение имеющегося, с нулевой суммой;
– весь дискурс создан и поддерживается белыми гетеросексуальными мужчинами с целью угнетения маргинализированных групп, даже и особенно если белые мужчины это не осознают или отрицают;
– традиционные инструменты белого человека, такие как научный метод или либерально-демократическое государство, являются инструментами угнетения, не подходят для маргинализированных групп и должны быть деконструированы;
– единственная доступная человеку объективная истина – опыт угнетения; единственное, что может связывать людей – совместный опыт угнетения;
– наиболее полным знанием о реальности обладают наиболее угнетенные представители меньшинств, особенно нескольких сразу;
– общество несправедливо и подлежит переустройству путем деконструкции поддерживающих угнетение институтов: семьи, государства, культуры, белых мужчин;
– белые в борьбе за переустройство общества могут быть только союзниками (allies), их роль состоит в выполнении команд маргинализированных меньшинств;
– если представитель угнетенного меньшинства (к примеру, чернокожий) не считает необходимым деконструкцию институтов, он больше не Black так как интериоризировал whiteness и фактически отказался от своей идентичности;
– цель переустройства общества определяется как equity, diversity и inclusion.

Так что это, в представлении носителей, за система, которую надлежит деконструировать?
Называется она фаллологоцентрическая гетеронормативная патриархия или whiteness (обязательно с маленькой буквы, в отличие от Blackness). Это комплекс понятий, представлений о реальности, методов познания мира и общественных институтов, созданных белыми гетеросексуальными мужчинами для маргинализации и угнетения расовых меньшинств, LGBTQIAPK+ и женщин (порядок неслучаен), aka современная технологическая либерально-демократическая западная цивилизация. В числе подлежащих деконструкции такие институты угнетения, как гетеросексуальная семья, наука вообще и точные науки в частности, технологии массового производства и евроатлантическая культура, в особенности элитарная.

Стоит остановиться на diversity, inclusion и equity (сокращенных критиками в акроним DIE).
Diversity – цель и процесс достижения такой композиции населения страны или сотрудников организации, в результате которой представлен весь ассортимент реального опыта, т.е. опыта угнетения и всевозможных пересечений разных аспектов такового. Начинается с требования нанять/пустить одного трансгендера, женщину или представителя BAME, а заканчивается требованием полного паритета (см. equity).
Inclusion – представление о недопустимости в стране или организации травматического опыта, напоминающего маргинализированным группам об угнетении. К мерам по достижению относятся триггер-предупреждения, цензура и деплатформинг, а также safe spaces – сегрегированные пространства, где у представителей меньшинства есть возможность избежать травматического опыта созерцания угнетателей.
Equity – равенство результатов (в отличие от equality – равенства возможностей и равенства перед законом; это как раз институт угнетения). Состоит в предоставлении исторически угнетенным меньшинствам бо́льших стартовых возможностей (позитивная дискриминация), а также исправления любого финального неравенства как продукта системного угнетения.
Если у вас остались вопросы и вы живете и работаете в США, Великобритании, Австралии или Новой Зеландии, можете задать их члену Diversity and Inclusion Committee, который, несомненно, присутствует в вашей организации, будь она государственная или частная.

Литература:
1. James Lindsay – Cynical Theories
2. Herbert Marcuse – One-Dimensional Man: Studies in the Ideology of Advanced Industrial Society
3. Herbert Marcuse – A Critique of Pure Tolerance (1965), Essay "Repressive Tolerance"
4. Kimberlé Williams Crenshaw – Mapping the Margins: Intersectionality, Identity Politics, and Violence Against Women of Color
5. Peggy McIntosh – White Privilege: Unpacking the Invisible Knapsack
6. Robin DiAngelo – White Fragility
7. Ibram X. Kendi – How to Be an Antiracist

© redstarcreative, https://schegloff.livejournal.com/1233090.html

kosoi

клуб аметистовtldrдлиннопостНевзоров

У всех культов и религий есть одна небольшая проблемка. Она заключается в отсутствии бога как такового, а также любых косвенных признаков его существования.

Эта досадная мелочь, конечно, нервирует верующих. Правда, не всегда. Они сами уже научились мириться с этим фактом, но очень переживают, когда о нем узнают другие. Верующим кажется, что когда открывается истинное положение дел, то они со своими свечками, культом вяленых мертвецов и чалмами выглядят глуповато.

Секрет отсутствия бога, конечно, можно маскировать невнятицей пышных обрядов, ритуальными танцами или демагогией про «духовность».

Можно. Но только до определенной минуты. А она рано или поздно приходит, и тогда практическое отсутствие божества становится очевидно всем и каждому. Согласитесь, для верующего это не слишком приятное мгновение. Выставленный дурачком, он, как правило, впадает в бешенство, которое (в меру его испорченности) может быть реализовано как через простой скандал, так и через очередь из АКМ.

Есть много различных способов обнажить пикантный факт богоотсутствия. Но универсальной способностью расставить точки над i в этом вопросе обладает лишь хорошее, сочное кощунство.

Почему? Потому что, напрямую задев личное достоинство бога, кощунство, по идее, должно спровоцировать его на немедленные ответные действия.

По сути, бог получает подзатыльник. Конечно, он может поджать хвост и промолчать, но для существа с таким грозно-кровавым имиджем, как, например, у иудео-христианского бога, это не слишком приличная поза. Безмолвие и бездействие божества в этом случае работает на его десакрализацию, т. е. на рассвященивание. Рушится профессиональная репутация бога, крепко вколоченная в сознание публики.

Сочинители религий списывали основные черты богов с самих себя. Поэтому мстительность, мнительность и истеричность стали характерными особенностями и сверхъестественных персонажей.

Конечно, есть вариации. Есть культы помягче и пожестче. Но вот иудаизм, христианство и мусульманство давно попали в капкан собственной пропагандистской кампании. Они, в отличие от других религий, отрезали себе всякие пути к отступлению, придумав для себя не просто очень злобного, но еще и чрезвычайно капризного бога. Их бог начисто лишен чувства юмора, а 80% его лексики — это шантаж и кровавые угрозы.

Конечно, все божества, от буддийской Палден Лхамо до чукотского Пивчунина, склочничают, истерикуют и истребляют людей. Но Зевс хотя бы периодически отвлекается на осеменение зазевавшихся гречанок, Палден часть времени тратит на пошив аксессуаров из кожи сына, а вот у библейского бога нет никаких других занятий, кроме самолюбования и запугивания бедных homo. Самоутверждается он исключительно посредством массовых убийств и распальцовок. И то и другое, судя по Библии, имело сумасшедший успех у скотоводов древности:

«И изолью на тебя негодование мое, дохну на тебя огнем ярости моей… Ты будешь пищею огню, кровь твоя останется на земле, не будут и вспоминать о тебе ибо, я, господь, сказал это» (Иезекииль 21-31,22)

«И будете есть плоть сынов ваших и плоть дочерей ваших будете есть» (Левит 26-29)

«Старика, юношу и девицу и младенца и жен бейте до смерти» (Иез. 9-6.)

«Кто вдали, тот умрет от моровой язвы; а кто близко, тот падет от меча, а оставшийся и уцелевший умрет от голода… и узнаете, что я — господь…» (Иезекииль 6-12,13)

Даже ничем не обиженный, этот бог кидается с неба камнями, поливает людей огнем или насылает на них эпидемии, войны и несчастья. (Нав. 10-11)

Он может засушить дерево, не обнаружив на нем в марте месяце плоды, а даму, оглянувшуюся на свой пылающий дом, щелчком пальцев превращает в соляной столп. (Мтф 21-19; Бытие 19-26)

Без всяких причин он уничтожает целые города и вырезает народы, а в один прекрасный момент устраивает массовое убийство всего человечества в целом. В водах всемирного потопа библейское божество хладнокровно топит всех, включая грудничков, беременных дам и древних старух, сделав исключение лишь для своего доверенного лица по имени Ной.

Отметим, что Библия предлагает нам очень специфическую картину бедствия. Все внимание акцентировано на кораблике, где уютно расположились зверюшки и Ноево семейство. Сотни тысяч, а возможно, миллионы детей и взрослых людей, мучительно умирающих в этот момент, удостоены лишь небрежного упоминания: «истребилось всякое существо, которое было на поверхности земли; от человека до скота…» (Быт. 7-23)

Невинная шуточка деревенских детей в адрес его другого доверенного лица (пророка Елисея) тоже вызывает немедленную реакцию бога. Но поскольку он все время изобретает какие-нибудь новые способы убийств, то малышей не жгут серой и не топят, а рвут медведицами. «И вышли две медведицы из леса и растерзали из них сорок два ребенка» (4 Царств,2-24).

Бог и медведицы после этого, вероятно, меланхолично ковыряют в зубах, предоставив матерям собирать и оплакивать останки разорванных детишек.

Вообще, согласно «священному писанию», дети — это особая слабость христианского бога. Он любит и умеет их уничтожать.

Мы правда не знаем, каким именно образом бог убил всех первенцев в Египте, (Исх.12-29). Но массовый забой младенцев — это именно его имиджевая акция, к которой он тщательно готовился, обсуждая ее с Моисеем. «Священное писание» христиан дипломатично сообщает лишь о том, что «сделался великий вопль в земле Египетской, ибо не было дома», где не было бы маленького мертвеца.

Любил бог оттянуться на грудничках (1 Царств 6-19, Пс.136-9), но не обделял вниманием и внутриутробников (Осия 14-1). По этому поводу в книге пророка Осии употребляется особо пикантное выражение — «рассечь беременных».
Впрочем, разорванные дети, массовые убийства и насылания эпидемий — это штатный репертуар. Просто для поддержания в публике должного градуса «страха божия» и непреходящего напоминания о «величии его». Настоящая истерика божества начинается тогда, когда он в той или иной форме получает подзатыльник. Т. е. становится объектом насмешек или прямого глумления.

Естественно, никто из персонажей «священного писания» не называет бога «идиотом». Никто не рисует на него карикатур. Древнееврейские кощунства имеют весьма деликатную природу. Но! Даже попытка просто заглянуть в «ковчег завета» вызывает немедленную и очень злобную реакцию бога: «И поразил он жителей Вефсамиса за то, что они заглядывали в ковчег и убил из народа пятьдесят тысяч семьдесят человек» (1 царств 6-19). Забавная выходка мальчишек Надава и Авиуда, осмелившихся воскурить какой-то не тот ладан, приводит к тому, что «и вышел огонь от господа и сжег их и умерли они перед лицом господним» (Левит 10-2)

Мы можем предъявить множество таких примеров, на даже и этих достаточно, чтобы составить представление о характере и наклонностях Иеговы-Саваофа-Иисуса. В течение двадцати веков его имидж молниеносного и беспощадного карателя тщательно поддерживался и культивировался церковью.

Естественно, любая невинная шуточка в адрес бога должна и сегодня гарантировать нахалу превращение в пригоршню праха. Причем немедленно. А уж в случае прямого оскорбления «божьего величества» должны треснуть небеса, а архангелы — извлечь мечи огненные и порубить нечестивца на сотню обжаренных кусочков.

Расщепление культовых досок (икон) на вернисаже должно было бы завершиться потоками пылающей серы с небес. А песенка в ХХС — мгновенным разрыванием кощунниц, по меньшей мере, надвое. Но… звучат песенки «пуссей», летят иконные щепки, скрипят фломастеры Шарли — и ничего не происходит. Не летят шестикрылые серафимы и не разверзают небес шестнадцатиглазые херувимы. Многократно обещанное Библией кровавое шоу оказывается всего лишь древнееврейской сказкой. Такой же глупой и злой, как и фигура ее центрального персонажа.

Этот момент для всякого «верующего», выдрессированного в убежденности, что бог всемогущ, всеведущ, а главное, крайне свиреп, почти невыносим. Кончено, ему тоже очевиден признак «отсутствия». И тогда он собственной суетой пытается замаскировать ту нестерпимую тишину и будничность, что наступает после кощунства. И он заполняет ее воем миллионного митинга, автоматными очередями или голосом Марины Сыровой.

Верующих можно понять. Им очень не хочется выглядеть дураками, впустую потратившими жизнь на долбежку лбом об пол и поцелуи с сушеными трупами. Имея некоторый религиозный опыт, они точно знают, что в результате кощунства ничего не произойдет, и берутся сделать за своего бога его «работу».

Ситуацию подогревают попы. Когда обычными способами факт отсутствия бога завуалировать уже не удается, то сочиняются новые статьи Уголовного кодекса, разжигаются костры, а верующим придумывают некие «особые чувства», которых нет у других людей. Эти «чувства» сегодня неплохо заменяют бога, сами становясь объектом поклонения.

О том, существуют ли эти «чувства» на самом деле, мы поговорим во второй части нашей статьи.

Существует стереотип, основанный на каноническом и догматическом невежестве. Верующие наивно делят Ветхий и Новый завет, вероятно, предполагая, что в них идет речь о разных богах. Отнюдь.

Особая пикантность ситуации заключается в том, что Иисус и разрыватель детишек медведями — это один и тот же бог, в зависимости от конъюнктуры меняющий имена и т. н. «сущности».

В христианстве не три бога и не два. Он один.

Когда звучит простой вопрос: «А можно ли оскорблять чувства верующих?» — скисают даже самые прожженные либералы. Идеологические шпажки тут же запихиваются в ножны. Наступает время оговорок, десятков различных «но» и расшаркиваний. В результате получается невразумительное блеяние, не содержащее вообще никакого ответа.

Хотя ответ на этот вопрос предельно прост: на тех территориях, где не существует прямого законодательного запрещения на такое оскорбление, делать это, несомненно, можно. Более того, нужно. И даже необходимо.
Конечно, есть территории, избравшие своим уделом интеллектуальную деградацию, или не имеющие никаких амбиций развития. Их список известен: Бангладеш, Россия, Нигерия, Афганистан и другие державы, ориентированные на самобытность и духовность. Там законы, защищающие «чувства верующих», разумеется, используются и применяются.

В кодексах развитых стран подобные запрещения иногда встречаются (в виде юридических окаменелостей), но в основном цивилизованный мир следует решениям Венецианской комиссии при Совете Европы, давно рекомендовавшей «исключить кощунство из числа правонарушений».

Смысл этой рекомендации понятен. Дело в том, что право на кощунство — гораздо более важное право, чем это кажется на первый взгляд. Кощунство — существенная компонента свободомыслия, позволяющая лаконично выразить свое отношение к набору тех архаичных нелепостей, что лежат в основе любой религии. Более того, публичное кощунство является прекрасным способом напомнить верующим, что они не единоличные владельцы мира, культуры и информационных пространств. Что помимо их воззрений существуют и диаметрально противоположные.

Это напоминание полезно и для самих верующих. Дело в том, что в благоприятных средах они быстро забываются и теряют ориентиры поведения. Что впоследствии неминуемо приводит к драмам. Мы многократно наблюдали, как попы сперва суют всем под нос руки, назойливо требуя поцелуев, а потом обижаются, созерцая свои окровавленные культи. Периодически натыкаясь кадыком на клинок атеизма, верующие трезвеют и «возвращаются в берега». Это сохраняет балансы и позволяет избежать неприятных эксцессов.

Возвращаемся в нашу тему. На территории РФ мы, к сожалению, лишены возможности публично кощунствовать. Почему мы говорим «к сожалению»? Потому что сегодня нам необходимо выяснить, существуют ли у верующих некие особые «чувства». Конечно, это проще было бы сделать на каком-нибудь живом примере. На минуточку запустив механизм кощунства, мы бы легко разглядели и конструкцию пресловутых «чувств». Верующие выучены отзываться на такие провокации и своей реакцией всегда предоставляют превосходный исследовательский материал. Но! По известным причинам (148 ст. УК) мы не можем этого сделать, а поэтому будем рассматривать механизм «кощунство — оскорбление чувств», ни в коем случае не приводя его в движение. Так сказать, в статике. Впрочем, и выключенный, этот механизм тоже понятен, а ковыряться в нем пинцетами логики еще удобнее.
Итак. Предположим, что «чувства верующих», т. е. некие неведомые науке и недоступные другим людям ощущения действительно существуют. В таком случае мы имеем дело с феноменом. С паранормальным явлением, достойным тщательного изучения. Практически каждый «верующий» утверждает, что наличие таких «чувств» радикально отличает его от всех остальных людей. Это серьезное заявление. Отметим, что сегодня оно является претензией на целый набор существенных привилегий.

Какова же природа этих «чувств»? По логике вещей они должны быть приложением к тому комплекту догматов, с исповедания которых начинается всякий верующий. Но если это так, то они должны быть неизменны точно так же, как само христианство. И иметь столь же древнее происхождение. В этом случае оскорбительное для верующих IV века должно столь же сильно оскорблять поклонников Иисуса и в семнадцатом столетии. А то, что было нестерпимо для христиан Х века — непременно должно «сработать» и в XXI. Так ли это? Посмотрим.

Начиная с III века христиан смертельно оскорбляли Гомер, Эврипид, Софокл, Эсхил, а также вся античная классика. Почему? Да потому что эти авторы в своих сочинениях упоминали или прославляли языческих богов. Посему Гомера и прочих Софоклов запретили преподавать в школах, а их сочинения сжигались, закапывались в землю или соскребались с пергаментов. Тех, кто осмеливался их декламировать или просто читать, убивали. Бесконечное количество книг, содержащих имена Озириса, Зевса, Гермеса, Марса и других конкурентов Иеговы-Иисуса были уничтожены.

Афиней Навкратисский в своем «Пире философов» называет относительно точные цифры: он пишет, что примерно 800 имен античных писателей и ученых и около 1500 их произведений были утрачены навсегда в период расправы последователей Иисуса с античной литературой.

В 391 году епископ Феофил дожег Александрийскую библиотеку. Там оставалось порядка 26 000 томов «оскорбительной» литературы. Благочестивейший Валент приказал специально собрать по всей Антиохии книги дохристианского периода и уничтожить «без всякого следа». Папа Григорий I в 590 году издал декреталию, обязывающую покончить с «мерзостью» Гомеров, Апулеев и Демокритов. В ворохах сжигаемых книг частенько находилось местечко и для ученых того времени.

Хотя надо отдать должное христианам: в ту пору они еще любили разглядывать мучения своих оскорбителей и предпочитали убивать их каким-нибудь бездымным способом. Например, срезая с них мясо острыми ракушками. С живых. Именно так им удалось покончить с первой женщиной-астрономом Гипатией, убитой по распоряжению св. Кирилла Александрийского.

Надо сказать, что не только книги, но и вся античная культура «оскорбляла чувства верующих во Христа». Последователи «пресладкого бога» сносили храмы, дробили статуи, смывали фрески, крошили камеи и скалывали мозаики.
Спустя всего несколько веков мы видим представителей этой же веры, любовно коллекционирующих древнеримское и греческое искусство. Они уже мастерят стеклянные капсулы для камей с Аполлоном и сдувают пылинки с мраморных глаз Афины. По какой-то загадочной причине, то, что так сильно терзало верующих и причиняло им «душевные муки», становится объектом их же восхищения, изучения и торговли.

Здесь становится правомерным первое сомнение в наличии неких особых «чувств», остро и напрямую связанных с верой.

Дальше все развивается еще любопытнее. Наступает минута, когда самым сильным оскорблением чувств верующих становятся… иконы. На секундочку заглянем в православную Византию VIII века. Гомер уже никого не волнует. Зато мы видим огромные костры из икон. Видим иконописцев, которым в наказание за их творчество отрубили пальцы или сварили руки в кипятке. 338 православных епископов на соборе 754 года (во Влахернской церкви) объявляют иконы самым страшным оскорблением религии и требуют их полного уничтожения. Православные толпы рыщут по всей Византии, выискивая повод оскорбиться посильнее. Они его легко находят, так как иконы есть в каждом доме. Тому, у кого в доме обнаруживают живописное изображение Иисуса Иосифовича или его мамы, эту икону разбивают об голову. После разбития крупные фрагменты некогда священных досок заколачивают в зад их владельцев. Или в глотку. Ставится на поток и глумление над образами. Поверх ликов на иконах рисуются свинособачьи или «иные демонские рыльца».

338 православных епископов потирают лапки и еще усерднее зажигают верующие толпы, в красках расписывая нюансы той душевной боли, которую должна причинять истинно верующим иконопись. Но через несколько лет все меняется волшебным образом. 338 православных епископов, пошушукавшись, вновь берутся за дело — и по всей Византии начинается облава на тех, кто колол иконы и варил в кипятке руки живых иконописцев. В результате тех же самых православных, которых оскорблял факт существования икон, начинает оскорблять даже мысль об их сожжении или раскалывании. Начинается новый поиск виновных. Их находят без всякого труда и поят свинцовыми расплавами. Византийский пейзаж украшается трупами с выжженными ртами и внутренностями. Это — кощунники-иконоборцы. Теперь именно они вызывают ненависть христиан. Ровно такую же, как несколько лет назад вызывали иконописцы и иконостасы. 338 православных епископов светятся счастьем, а иконы вновь объявляются особо почитаемыми предметами. Наигравшись в иконоборчество, верующие устремляются на поиски новых поводов оскорбиться.

Разумеется, сравнение христиан с бандерлогами, которые, погромив и напакостничав, быстро теряют интерес к объекту погрома и бегут искать новые, более сильные ощущения, не слишком корректно. Пока воздержимся от него. Посмотрим, что было дальше.

А дальше было еще интереснее. Христиане начали оскорбляться вообще на все, что попадалось им под руку: на астрономию, химию, книгопечатание, палеонтологию и ботанику. На открытие аптек, электричества и рентгеновских лучей. Опустим хрестоматийные и всем известные примеры Де Доминиса, Бруно, Бюффона, Мигеля Сервета, Шарля Эстьена, Ивана Федорова, et cetera. Рассмотрим менее известные, совсем недавние скандалы.
Самое начало XIX века. Оскорбленные анатомией русские семинаристы под водительством Казанского епископа Амвросия врываются на анатомическую кафедру Казанского университета, громят учебные коллекции, а все, что остается не расколотого и не затоптанного, сбрасывают в специально заготовленные гробы, отпевают и хоронят под колокольный звон и пение.

Середина XIX века. Верующим нанесено новое страшное оскорбление: огромные кости, которые, по их мнению, служат доказательством существования описанных Библией великанов (Быт. 6-4, Числ. 13 -34), наукой объявлены останками древних ящеров. Ученых прямо обвиняют в кощунстве, умалении авторитета «священного писания» и посягательстве на «основы благочестия».

Конец XIX века. Теперь верующие возмущены тем, что гинекология может стать легальной отраслью медицины. Возможность разглядывания, обсуждения, изучения и изображения rima pudendi приводит их в невероятную ярость. А спустя всего 50 лет христианки, сидя в гинекологических креслах, весело машут билетиками в ставшие модными палеонтологические и анатомические музеи.

Много столетий верующие имели возможность решать любые вопросы с помощью костров. Когда у них отобрали спички, они ринулись в юридические бездны, требуя защиты своих особых «чувств» особыми законами. Перечислить все, что на протяжении двадцати веков вызывало их истерики, практически невозможно. Это изобретение железных дорог, радио, авиации, бурение скважин и объяснение происхождения видов. Сегодня мы можем с уверенностью утверждать: все, что когда-то оскорбляло религиозные чувства, обязательно становилось гордостью человечества.

Но дело даже не в этом. Нас больше беспокоит тот факт, что оскорбленность верующих каждый раз вызывалась некой новой причиной, а через некоторое время проходила без следа. Более того, всласть пооскорблявшись, христиане оказывались очень активными и благодарными пользователями того, что недавно причиняло им такую «душевную боль».

При всем желании мы не видим никакой связи их «чувств» с догматами их веры или другими паранормальным фактурами. Мы видим лишь обыкновенную людскую злобу, умело направляемую их идеологами то на одно, то на другое. Эта злоба пририсовывала в VIII веке свиное рыльце Христу на иконах, в XVI заставляла громить первую в России типографию, а в XIX травила Дарвина. Приглядевшись еще пристальнее, мы можем заметить (помимо злобы) нетерпимость к инакомыслию и новациям. Несомненно, злоба и нетерпимость — это сильные чувства. Но они не являются уникальными и не дают прав на привилегии.

Даже этот краткий анализ позволяет (с известной уверенностью) утверждать, что «особые чувства» верующих являются фикцией. Таким же надуманным и искусственным понятием, как и сама вера.

Дело в том, что религиозность не есть врожденное и неизбежное свойство человека. ДНК не занимается такими пустяками, как передача конфессиональной принадлежности. Вера — это всегда результат внушения, научения или подражания. Она всегда обусловлена условиями среды обитания и обстоятельствами. Точно так же обстоят дела и с «оскорблением чувств». Если верующего не выучить оскорбляться, то он никогда и не будет этого делать.
Давайте рассмотрим это утверждение на очень простом примере. Для максимальной наглядности нашего мысленного эксперимента возьмем фигуру главного христианина России, ревнителя православия Владимира Гундяева, известного под церковным псевдонимом «патриарх Кирилл». Предположим (бывает всякое), что маленького Володю в возрасте двух-трех лет украли бы цыгане. И, заметая следы, перепродали бы в другой, дальний табор. А оттуда — еще дальше. Госграницы для цыган понятие условное. Посему перепродажи кудрявого малыша могли бы завершиться в Ассаме, Бихаре или другом штате прекрасной Индии. Разумеется, воспитанный джунглями, Володя был бы совершенно другим человеком. Он не знал бы своего настоящего имени. Его родным языком стал бы бенгальский. Ни о каких Христах, дикириях и кафизмах он не имел бы ни малейшего представления. Его богами стали бы слонолицый Ганеш, многорукая Кали и обезьянка Хануман. Его чувств никогда не оскорбила бы шалость «Пуссей». А из щепок спиленного «Фемен» креста наш герой сложил бы костерчик и весело зажарил на нем жирную праздничную кобру.

kosoi

#Клуб аметистовtldr

Время от времени нам задают вопросы из серии «Какая польза от того, чтобы постоянно быть недовольным по поводу того, что Бога нет?». С другой стороны, мы слышим такие фразы, как «Младенцы — атеисты от природы». Мне кажется, что такие замечания и довольно глупые дискуссии, которые вокруг них разгораются, показывают, что понятие «атеизм» на самом деле состоит из двух отдельных компонентов. Назовём их «не-теизм» и «анти-теизм».Чистый «не-теист» — это человек, выросший в обществе, в котором понятие «Бог» просто никогда не было изобретено — письменность в этом обществе изобрели раньше сельского хозяйства, и одомашнивание растений и животных было делом рук ранних учёных. В таком мире суеверие добралось только до первобытного этапа, на котором мир кажется наполненным множеством духов, почти не имеющих собственной морали. Затем суеверие вступило в конфликт с наукой и сошло на нет.Суеверия первобытных охотников и собирателей не очень похожи на то, что мы обычно понимаем под «религией». Ранние западные комментаторы часто высмеивали их, утверждая, что они и вовсе религией не являются; эти комментаторы, на мой взгляд, были правы. У охотников и собирателей сверхъестественные агенты не имеют никакой особенной моральной грани, и не следят за соблюдением каких-то правил. Их можно умилостивить церемониями, но им не поклоняются. И, что самое главное, охотники и собиратели ещё не успели расщепить свою эпистемологию. У первобытных культур нет специальных правил для рассуждений о «сверхъестественных» сущностях, или даже явного разграничения между сверхъестественным и естественным; духи грома просто существуют в рамках естественного мира, о чём свидетельствует молния, и наш ритуальный танец вызова дождя призван управлять ими. Это, наверно, не идеальный танец вызова дождя, но это лучший из всех, что пока придумали — был ещё тот знаменитый случай, когда он сработал…Если бы вы показали первобытным людям ритуал для вызова дождя, который работал бы со стопроцентной гарантией посредством взывания к другому духу (или завод по опреснению воды, что в принципе одно и то же), они, скорее всего, быстро избавились бы от старого. У них нет специальных правил для рассуждения о духах — ничего, что могло бы оправдать результат теста имени пророка Илии, который прошёл новый ритуал и не прошёл старый. Для отрицания этого теста нужна вера, религиозные убеждения — а это концепция, возникшая уже после аграрного периода. Перед этим не было государств, в которых священнослужители были ветвью власти, боги не являлись моральным стандартом и не следили за соблюдением установленных вождями правил, и за сомнения в них и их существовании не было специального наказания.И поэтому цивилизация не-теистов, изобретя науку, просто самым обычным образом делает вывод, что дождь, оказывается, вызван конденсацией в облаках, а не духами. Они ощущает некоторую неловкость по поводу старого суеверия и без промедления выбрасывают его прочь. Они не испытывают никаких трудностей, потому что у них есть лишь суеверия, они ещё не успели добраться до анти-эпистемологии (дополнительных правил мышления в определённых категориях, обычно для защиты существующих убеждений от опровержения).Не-теисты не знают, что они «атеисты», потому что им никто не рассказал, во что они должны не верить — никто не изобрел «высшего бога», который был бы главным в пантеоне, не говоря уже о монолатрии или монотеизме.Тем не менее, не-теисты уже знают, что они не верят в существование духов деревьев. Мы можем даже предположить, что они не только не верят в лесных духов, но и в целом имеют хорошую, развитую эпистемологию, и поэтому понимают, что постулировать онтологически базовые ментальные сущности (сущности, которые нельзя редукционистски свести к не-ментальным сущностям, таким, как атомы) — не очень хорошая идея.Как не-теисты встретят идею Бога?— Вселенная была создана Богом.— Кем?— Э-э, гм, Богом. Бог есть Творец — разум, который решил создать вселенную, и…— А, так вы утверждаете, что вселенная была создана разумным агентом. Похоже, вы говорите о стандартной гипотезе о том, что мы живём в компьютерной симуляции. Вы, кажется, весьма уверены в этом — у вас что, есть какие-то сильные свидетельства?..— Нет, я не имею ввиду Матрицу! Бог — это не житель другой Вселенной, запустивший симулятор этой, он просто… Его невозможно описать. Он есть Первопричина, Творец всего, и…— Кажется, вы постулируете онтологически базовую мыслящую сущность. К тому же, то, что вы предложили — это просто таинственный ответ на таинственный вопрос. Вообще, откуда вы всё это взяли? Не могли бы вы начать рассказ со своих свидетельств — какие новые наблюдения Вы пытаетесь объяснить?— Мне не нужно никаких свидетельств, у меня есть Вера!— У вас есть что?И в этот самый момент не-теисты впервые стали атеистами. То, благодаря чему произошла эта трансформация и есть приобретение анти-теизма — формулирование явных аргументов против теизма. Если вы ни разу не слышали о Боге, вы можете быть не-теистом, но не анти-теистом.Конечно же, не-теисты не собираются изобретать какие-то новые правила для опровержения Бога — они просто применяют стандартные эпистемологические принципы, которые были разработаны их цивилизацией в процессе отказа от других теорий и концепций — таких, скажем, как витализм. Рационалисты утверждают, что именно так и должен выглядеть анти-теизм в нашем мире: анализ религии при помощи стандартных, общих правил. Этот анализ, как становится ясно достаточно скоро, приводит к её полному отбрасыванию — как с точки зрения познания мира, так и с точки зрения морали. Каждый анти-теистический аргумент должен быть частным случаем общего правила эпистемологии или морали, применимого и вне религии — к примеру, в столкновении науки и витализма.Если принять во внимание различие между не-теизмом и анти-теизмом, то многие современные споры становятся более понятными — например, вопрос «Зачем придавать столько значения тому, что Бога не существует?» можно перефразировать в «Какова польза обществу от попыток распространения анти-теизма?» Или вопрос «Какой толк от того, чтобы быть просто против чего-то? Где ваша позитивная программа?» превращается в «Меньше анти-теизма и больше не-теизма!». И становится понятно, почему фраза «дети рождаются атеистами» звучит странновато — просто дети не имеют понятия об анти-теизме.Теперь что касается утверждения о том, что религия совместима с разумным познанием: найдётся ли хоть одно религиозное утверждение, которое не будет отвергнуто хорошо развитой, продвинутой цивилизацией не-теистов? Не будет отвергнуто в ситуации, когда ни у кого нет причин быть осторожным с выводами, нет специальных правил, выделяющих религию в отдельный магистерий, и нет последователей существующих традиционных религий, которых не хотелось бы расстраивать?Борьба против богизма не имеет никакой самостоятельной ценности — общество не-теистов забудет об этом споре на следующий же день.Но, по крайней мере, в нашем мире безумие — это не очень хорошо, и здравомыслие стоит защищать, и поэтому открытый анти-теизм (такой как, например, у Ричарда Докинза) приносит пользу обществу — разумеется, при условии того, что он действительно работает (вполне возможно, так и есть: в новом поколении всё больше и больше атеистов).Тем не менее, цель в долгосрочной перспективе — это не общество атеистов. Это общество не-теистов, в котором на вопрос «Если Бога нет, то что же остается?» люди с недоумением отвечают «А разве чего-то не хватает?».
http://lesswrong.ru/w/Атеизм_не-теизм_анти-теизм

Norly

tldrпесочница

Жара в Москве вначале была незаметна. То есть, конечно, еще как заметна, но кого же удивишь к июлю жарким днем. Потели, отдувались, обмахивались газетами, в горячих автобусах ловили сквознячок из окон, страдая в давке чужих жарких тел, и неприятное чувство прикосновения мирилось только, если притискивало к молодым женщинам, которые старались отодвинуть свои округлости не столько из нежелания и достоинства, но просто и так жарко.

- Ну и жара сегодня. Обещали днем тридцать два.
- Ф-фух, с ума сойти!

Хотя с ума, разумеется, никто не сходил. Дома отдыхали в трусах, дважды лазая под душ.

Так прошел день, и другой, и столбик термометра уперся в 33. Ветра не было, и в прокаленном воздухе стояли городские испарения. Одежда пропотевала и светлый ворот пачкался раньше, чем добирался от дома до работы. Расторопная московская рысь сменялась неспешной южной перевалочкой: иначе уже в прохладном помещении с тебя продолжал лить пот, сорочки и блузки размокали, и узоры бюстгальтеров проявлялись на всеобщее обозрение откровенно не носившие их цирцеи сутулились, отлепляя тонкую ткань от груди, исключительно из соображений вентиляции.

По прогнозам жаре уже полагалось спасть, но к очередному полудню прогрев достиг 34. Это уже случалось в редкий год. Скандальный Московский комсомолец выдавал хронику сердечных приступов в транспорте и на улицах, и в метро врубили наконец полную вентиляцию, не работавшую из экономии энергии лет пять. Ошалевшие граждане в гремящих вагонах наслаждались прохладными потоками.

Суббота выдала 35, и на пляжах было не протолкнуться. Песок жег ступни: перебегали, поухивая. В тени жались вплотную; энтузиасты загара обтекали на подстилки, переворачиваясь. Парная вода кишела.

Воскресные электрички были упрессованы, будто объявили срочную эвакуацию, тамбуры брались с боя. Москва ринулась вон, на природу, под кусты, на свои и чужие дачи; под каждым лопухом торчала голова, и в глазах маячило извещение: хочу холодного пива.

Продажа пива и лимонада действительно перекрыла рекорды. Главным наслаждением манило глотнуть колющееся свежими пузырьками пойло из холодильника, фирмы сняли с телевидения рекламу прохладительных напитков: и так выпивали все, что течет.

С каким-то даже мазохистским злорадством внимали:

"Метеоцентр сообщает: сегодня в Москве был зафиксирован абсолютный рекорд температуры в этом столетии в отдельных районах столицы термометры показали +36,7°С. На ближайшие сутки ожидается сохранение этой необычной для наших широт жары, после чего она начнет спадать. Падение температуры будет сопровождаться ливневыми дождями и грозами."

Дышать стало трудно. Солнечная сторона улиц вымерла. Плывя в мареве по мягкому асфальту, прохожие бессознательно поводили отставленными руками, стремясь охладиться малейшим движением воздуха по телу.

Июль плыл и плавился, и солнце ломило с белесых небес.

И долгожданные вечера не приносили облегчения и прохлады. Окатив водой полы, спали голыми поверх простынь, растворив окна, и утром вешали влажные постели на балконах, где уже жег руки ядовитый ультрафиолет.

Дождей не было, а поднялось до 38, и это уже запахло стихийным бедствием. Примечательно, что те, чьей жизни непосредственно жара не угрожала, не болело сердце и не подпирало давление, воспринимали происходящее не без любопытства и даже веселого удовлетворения: ох да ни фига себе! ну-ну, и долго так будет? вот да.

Сердечникам было хуже. Под сиреной летала скорая, и десяток свалившихся на улице с тепловым ударом увозился ежедневно.

Вентиляторы настольные, напольные, подвесные и карманные, с сектором автоповорота и без, простые и многорежимные стали обязательной деталью быта; вращение, жужжание, комнатный ветерок вошли в антураж этого лета.

А явно заболевший паранойей градусник показал 39, и его приятель и подельник барометр мертво уперся в великую сушь.

-Ниче-го себе лето!

Полез спрос на автомобильные чехлы, и только белые, отражающие солнце. Оставленная на припеке машина обжигала, сидение кусало сквозь одежду – рвали с места, пусть скорей обдует. Богатые лепили автомобильные кондиционеры, что в странах жарких нормально или даже обязательно.

Кондиционер стал королем рынка электротоваров.

Их ящики выставились в окна фирм, и теплая капель с фасадов кропила прохожих, оставляя неопрятные потеки на тротуарах.

На верхние этажи вода доходила только ночью. Набирали кастрюли и ведра для готовки, наполняли ванну сливать в унитаз, мыться из ковшика над раковиной.

В связи с повышенной пожароопасностью лесов были запрещены выезды на природу, станции и шоссе перекрыли млеющие пикеты ГАИ и ОМОНа. Зыбкий желтоватый смог тлел над столицей.

В этих тропических условиях первым прибег к маркизам (забытое слово маркизет!) Макдональдс. Жалюзи помогали мало и закрывали витрины над витринами простерлись, укрыв их тенью, навесы ткани. И спорые работяги на телескопических автовышках монтировали металлические дуги на солнечные фасады Тверская и весь центр расцветились, как флагами, пестрыми матерчатыми козырьками.

-О черт, да когда ж это кончится ф-фу, Сахара;

Появились объявления: Прачечная временно закрыта по техническим причинам. Баня временно не работает в связи с ремонтом водопровода.

Небывалая засуха поразила Подмосковье. Пересыхание источников привело к обмелению многих водоемов. Уровень воды в Москва-реке понизился до отметки два и семь десятых метра ниже ординара.

При 40 реальную нехватку воды ощутили заводы. Зеркала очистных сооружений и отстойников опускались, оставляя на месте водной глади бурую вонючую тину, под иссушающим зноем превращающуюся в шершавую слоеную пленку.

Караванами поперли многотонные фуры с прицепами воду в пластиковых канистрах из Финляндии и Германии, канистры эти с голубыми наклейками продавались во всех магазинах и ларьках.

А градусник лез, и был создан наконец Городской штаб по борьбе со стихийным бедствием, который возглавил мэр Москвы Юрий Лужков. Жесткий график почасовой подачи воды в жилые кварталы. Советы в газетах: носить только светлое, двигаться медленно, не выходить на солнце, много пить, употреблять холодную пищу, и веселая семейка в телепередаче Семейный час деловито делилась опытом: ка-ак только дают воду муж быстро моет полы, жена шустро простирывает (не занашивать!) белье, дочь резво споласкивает (не жрать жирного в жару!) посуду двадцать минут, потом по очереди скачут в душ, семь минут на человека, вытираться уже в коридоре еще двадцать минут, и еще двадцать минут наполняется ванна на предстоящие сутки: час и все в порядке, все чисты и свежи.

Раньше плана и вообще вне плана вставали предприятия и конторы на коллективный отпуск. Все равно работать считай бросили. Устали. Ждали спада, дождя, прохлады.

И появились голубые автоцистерны-водовозки. Загремели ведра. Активисты из жильцов собирали деньги по графику: машина заказывалась по телефону, фирмы развернулись мигом, возили из Шексны и даже Свири, дороже и престижней была ладожская вода, но очереди на вызов росли, машин не хватало.

И вышла на улицу ветхая старушка с забытым в истории предметом довоенным солнечным зонтиком. Гениально идти и нести над собой тень! Цены прыгнули ажиотажно, крутнулась реклама, контейнеры бамбуковых зонтов с росписью по синтетическому шелку поволокли челноки из Китая.

-Слушайте, это ж уже можно подохнуть! Что делается?! Ничего себе парниковый эффект пошел.
-Ну, не надо драматизировать. Для Ташкента нормальная летняя температура.

Здесь был не Ташкент, и при сорока трех градусах стали жухнуть газоны. Ночами поливальные машины скупо обрызгивали только самый центр. Листва сворачивалась и шуршала сухим жестяным шорохом.

Духота верхних этажей под крышами стала физически труднопереносимой. Городской штаб изучал опыт Юга и изыскивал меры: крыши прогонялись белой, солнцеотражающей, краской эффект! Любая белая краска вдруг стала (еще одно забытое слово) дефицитом граждане самосильно защищались от зноя.

Не модой, но формой одежды сделались шорты. Модой было, напротив, не носить темных очков и настоятельно рекомендуемых головных уборов. Отдельная мода возникла у стриженых мальчиков в спортивных кабриолетах белые пробковые шлемы.

Первыми на ночной график перешли рестораны те, что и были ночными, просто закрывались днем за ненадобностью. С одиннадцати до пяти дня прекратили работу магазины, наверстывая утром и вечером. И очень быстро привычным, потому что естественным, стало пересидеть самую дневную жару дома, отдохнуть, вздремнуть вошла в нормальный обиход сьеста. Замерла дневная жизнь зато закипела настоящая ночная: в сумерки выползал народ на улицы, витрины горели, машины неслись даже приятно и романтично, как отдых в Греции.

На сорока пяти все поняли окончательно, что дело круто не ладно. Ежедневно Время информировало о поисках учеными озоновой дыры и очередном климатическом проекте. Информация была деловито-бодрой, но причины феномена истолкованию не поддавались.

В пожарах дома полыхали, как палатки. Пожарные в касках и брезенте валились в обмороки. Пеногонов не хватало, воды в гидроцентралях не было, телефонные переговоры об аварийном включении не могли не опаздывать. В качестве профилактических мер отключили газ; плакаты заклинали осмотрительно пользоваться электроприборами и тщательно гасить окурки. За окурок на сгоревшем газоне давали два года.

На сорока семи потек асфальт тротуаров и битум с крыш. Под кондиционером дышать можно было, но передвигаться днем по городу опасно: босоножки на пробковой подошве (иная обувь годилась плохо) вязли, а сорваться босиком это ожог, как от печки.

Опустели больницы. В дикой сауне палат выжить не мог и здоровый. Одних забрали родственники, другие забили холодильники моргов.

Ночами экскаваторы еще рыли траншеи кладбищ. Стальные зубья ковша со звоном били в спекшуюся камнем глину.

И перестал удивляться глаз трупам на раскаленных улицах, которые не успел подобрать ночной фургон. Газы бродили в их раздутых и с треском опадающих животах, кожа чернела под белым огнем, и к закату тело превращалось в сухую головешку, даже не издающую зловония.

Но и при пятидесяти город еще жил. По брусчатке старых переулков и песку обугленных аллей проскакивали автомобили, на асфальтовых перекрестках впечатывая глубокие черные колеи и швыряя шмотья из-под спаленных шин. Еще работали кондиционированные электростанции, гоня свет и прохладу деньгам и власти. Прочие зарывались в подвалы, дворницкие, подземные склады: в глубине дышалось.

Еще открывались ночами центральные супермаркеты, зовя сравнительной свежестью и изобилием, а для бедных торговали при фонариках рынки. Дребезжали во мгле автобусы, и пассажиры с мешками хлеба и картошки собирали деньги водителю, когда путь преграждал поставленный на гусеничные ленты джип с ребятками в белых балахонах и пробковых шлемах, небрежно поглаживающих автоматы.

Днем же господствовали две краски: ослепительно белая и безжизненно серая. В прах рассыпался бурьян скверов, хрупкие скелетики голубей белели под памятниками, а в сухом мусоре обнажившегося дна Москва-реки дотлевали останки сожравших их когда-то крыс, не нашедших воды в последнем ручейке.

Дольше жили те, кто собирался большими семьями, сумел организоваться, сообща заботиться о прохладе, воде и пище. Ночами во дворах мужчины бурили ручными воротами скважины, стремясь добраться до водоносных пластов. Рыли туалеты, строили теневые навесы над землянками. По очереди дежурили, охраняя свои скудные колодцы, группами добирались до рынков, всеми способами старались добыть оружие.

Спасительным мнилось метро, не вспомнить когда закрытое; передавали, что там задохнулись без вентиляции; что под вентиляционными колодцами властвуют банды и режутся меж собой; что спецохрана защищает переходы к правительственному городу, стреляя без предупреждения; что убивают за банку воды.

Градусники давно зашкалило за 55, и в живых оставались только самые молодые и выносливые. Телевизоры скисли давно, не выдержав режима, но держались еще древние проводные репродукторы, передавая сообщения о подземных стационарах, где налаживается нормальная, жизнь, о завтрашнем спаде температуры и легкую музыку по заявкам слушателей.

Свет и огонь рушились с пустых небес, некому уже было ремонтировать выгнутые рельсы подъездных путей и севший бетон посадочных полос, и настала ночь, когда ни один самолет не приземлился на московских аэродромах, и ни один поезд не подошел к перрону.

Последним держался супермаркет на Новом Арбате, опора новых русских, но подвоз прекратился, замер и он, и ни один автомобиль не нарушил ночной тишины.

С остановкой последней электростанции умолк телефон, прекратилось пустое гудение репродуктора, оборвали хрип сдохшие кондиционеры.

Днем город звенел: это трескались и осыпались стекла из рассохшихся перекошенных рам, жар высушивал раскрытые внутренности домов, постреливала расходящаяся мебель, щелкали лопающиеся обои, с шорохом оседая на отслоенные пузыри линолеума. Крошкой стекала с фасадов штукатурка.

Температура повышалась. Слепящее солнце пустыни било над белыми саркофагами и черными памятниками города, над рухнувшей эспланадой кинотеатра Россия, над осевшими оплавленными машинами, над красной зубчаткой Кремля, легшими на Тверской фонарными столбами, зияющими вокзалами..

kosoi

#Клуб аметистовtldrантирелигия

С приходом Паисия в атмосфере трапезной сгущаются испарения едкого благочестия: на них с протестом реагирует моя кожа. Вскипятив чай, иноки усаживаются напротив меня. Шумно прихлебывая из кружки, Паисий назидает послушника в правильном образе христианской жизни и способах борьбы с искушениями. Послушник безропотно кивает лбом, бровями, бородой – всем своим покорным существом.

— А что, брат, ты такое пишешь?

Я поднимаю глаза на Паисия. Судя по тону, монаха интересует: что за ПАКОСТЬ я такую пишу.

— Книиигу? – удивляется монах. – Книга это дело серьезное. А тебя кто благословил книгу писать? Что? Так ты без благословения пишешь? А ты знаешь, что если ты хоть одну душу своей книжкой погубишь, с тебя спрос за это будет ой–ой–ой какой!

Вот так. Человек видит меня первый раз в жизни. Понятия не имеет, о чем и зачем я пишу. Но заранее грозится раскаленными сковородками и чертенячьими вилами, на которые, надо полагать, уже нанизаны тысячи литераторов, осмелившихся марать бумагу прежде меня. Вслух удивляюсь: ну нельзя же вообще не писать книг!

— Ну, не знаю, – протягивает тот. – Смотри сам, конечно. О душе своей подумай. Я–то, конечно, не в курсе, что ты там пишешь… А вот только книги всякими бывают. Есть у нас Евангелия. Есть святоотеческие писания. В них я уверен, потому что это литература духовная, правильная. А все остальное от лукавого!

Взгляд Паисия нежно ласкает книжный стеллаж, притулившийся у восточной стены под образом Спаса Нерукотворного. На полках жмутся друг к другу раззолоченными обложками благолепные фолианты, по содержанию пресные и кислые как бруски хозяйственного мыла. Еще грудой навалены тонкие цветастые брошюры – эти хранят в себе массу поучительных сентенций в духе «курение – бесам каждение». Священные Писания на стеллаже отсутствуют полностью. Нет здесь ни канонических книг, ни апокрифов.

«Приимите, ядите: сие есть Тело Мое. И, взяв чашу, благодарив, подал им. И сказал им: сие есть Кровь Моя Нового Завета, за многих изливаемая», – так в нескольких словах Спаситель изложил суть христианской религиозной доктрины о спасении души через обожение во Христе. Однако спустя уже пару веков – НАЧАЛОСЬ. Сотни и тысячи «святых отцов» столетиями пережевывают полученные от Спасителя хлеб и вино. Переталкивают и перетолковывают их гнилыми зубами под воспалившимися от нескончаемых постов деснами в липкий и вязкий клейстер. Размазывают его по тысячам страниц «душеспасительных чтений» и втюхивают эту нравоучительную муть в глотки, исстрадавшиеся по крупицам небесного хлеба.

Все эти жития святых, поучения отцов церкви, духовные назидания и прочая морализаторская пропаганда призваны вылепить из человека разумного – человека православного. Существо без ума, но с преизбытком послушного скотского смирения, якобы воплощающего в себе наивысшую из христианских нравственных ценностей. Это называется: душеполезная литература. Вся прочая, «мирская», считается ДУШЕВРЕДНОЙ. За редкими исключениями. Беда в том, что для определения степени духовности или греховности той или иной книги, у каждого сугубо свои критерии.

— Ну а какие тут могут быть критерии? – изумляется Паисий. – Если про духовные вещи пишешь – то нужно благословение отцов получить, и под их руководством писать. А если про мирское книга, так и вообще нечего стараться! То же и с чтением: когда благословение отцов есть, читать можно. А коли к православной литературе книга не относится, так ее и открывать незачем!

Полдня я не мог найти книгу «Искушение Христа в Пустыне», написанную каким–то малоизвестным эзотериком и прихваченную с братовой книжной полки перед самым отъездом из Москвы. Прежде, чем мне удалось дочитать оставшиеся пару глав, «Искушение» бесследно пропало из общей кельи.

Теперь–то я понимаю, кто спиздил книжку, и даже зачем. Подозрения, правда, подтвердились чуть позже, когда я нашел оторванную обложку за печуркой в гостевой келье. Однако уже в момент разговора с Паисием перед моим внутренним взором промчался короткометражный документальный фильм: благочестивый инок разжигает печь, сминая одну за одной и закидывая в топку страницы из украденной книги.

Это такая старая добрая христианская игра. Называется: КОСТЕРКИ.

Не нравится книжка? Сделаем из нее костерок. Воскурим Богу благоухающий фимиамец. Не нравится автор книги? Так из него тоже костерок можно сделать! Всего делов: к столбу привязать, книжицами евоными обложить, да и спичкой: ЧИРК!

Что? Не нравится, что народ читает? Ну–ка, быстренько, списочек неблагонадежных! Кто это там отступает от догматики? Кто это читает не прошедшую благословений литературку? Всех в костерки, обязательно. Отец Паисий, ну–ка займитесь!

Вот так и зарождается Святейшая Инквизиция. Добрые благочестивые монахи сжигают и сжигают книжечки, сжигают и сжигают людишек. Причем на полном серьезе полагают, что сие знатное каждение угодно Богу. Не совсем, правда, понятно, какому именно богу может нравиться нюхать жженых людей.

Это пироманское благочестие напоминает мне первую исповедь. Услышав, что в отрочестве я активно увлекался магией и мистическими учениями, священник настрого повелел вынести на улицу и сжечь все–все–все книги, кроме э–э… Достоевского, Гоголя, э–э… Чехова… э–э… НЕТ! Толстого тоже в огонь… э–э… в общем, можешь оставить русскую классику… э–э… ПРАВОСЛАВНУЮ… А остальных – сжечь!

Приняв к сведению, что исповедник сам толком не разумеет, что можно предавать пламени, а что не обязательно, я пожал плечами и вовсе ничего не стал ни выносить, ни сжигать. Вместе с опальным Толстым, мирно покоящимся в дедушкиной библиотеке по соседству с другими, не опальными и неопалимыми Толстыми, огня избежали и все издания с моего книжного стеллажа. Включая творения совершенно неправославных даосов, буддистов, шаманистов, теософов и прочих религиозных нехристей.

— А про что твоя книга, брат? – набравшись духу, открывает рот безымянный послушник. – Паломничество по святым местам? Нет? Тогда про что же?

Еще толика удивления, и с открытого послушнического рта начнет капать рассеянная слюнка. Это уже, наверно, двадцатый посетитель Команского монастыря, который полагает, что я приехал сюда писать книгу про историю христианских святынь. Неужели такая белиберда кого–то интересует?

Ловя подозрительные взгляды Паисия, я заявляю, что повесть посвящена тайнам бытия. Чем явно укореняю обоих собеседников в подозрениях на свой счет. Ну не любят монахи всякие тайны, которые не «таинства», и всякие бытия, которые не жития!

Допив чай, Паисий покидает трапезную. На пороге задерживается:

— Нет, я–то конечно не против, чтобы писали… и вообще… прости, если что не так, брат!

Вот это меня в Православии трогает больше всего! Воцерковленный христианин всегда готов полюбить от чистого сердца, но не раньше, чем насрет в душу и посулит вечные муки в геенском пламени.

Оставшийся без присмотра послушник осмелевает. Не найдя других тем для разговора, развивает все ту же, за которую только что попросил прощения инок Паисий. Бородач пересказывает наставления некоего святого отца: неправильно одно слово напишешь – гореть тебе в аду. Два слова – ад в кубе. Десять слов неправильных – десятикратная степень!

Можно подумать, адские мучения измеряются с алгебраической точностью. Как я услышал от одного паломника, «по видениям оптинских старцев, владыко Крестьянкин, благословлявший принимать ИНН, не прошел воздушных мытарств и долетел до середины ада».

Вот так, блядь. Это лишь неразумные полагают, что ад – бездна. Ретивые священнослужители уже успели обмерить ад линейкой и циркулем. Разграфили его на середины, четверти и, должно быть, осьмушки.

Устав внимать «математику», я возвращаюсь к написанию текста. На скорую руку заштриховываю впечатления от недавнего путешествия из далеко не святых мест. Допив чай, послушник выбредает прочь из трапезной, но на выходе, как и следовало ожидать, задерживается. Зависает прямо за моей спиной, склоняет привычный к поклонам хребет и бесцеремонно читает текст с монитора. К счастью, на экране в данный момент ничего крамольного. Ничего такого, за что Святейшая Инквизиция могла бы сжечь меня вместе с ноутбуком в буржуйке религиозного тепла и духовного света.

Чтобы пробежать глазами отрывок на мониторе, требуется не более двух минут. Однако неугомонный послушник продолжает стоять над душой: наблюдает, какого рода текст последует из–под моих пальцев. Должно быть, опасается, что из человека, по какой–то необъяснимой причине отказывающегося пачкать бумагу сладкой патокой «про святые места», вдруг полезут бесовские измышления.

Ох, блин, чувствую, ЕЩЕ КАК полезут! Душно и тесно мне в мире людей, превративших несколько простых и ясных заповедей Нагорной проповеди в целый талмуд догматических предписаний, а христианский образ жизни подменивших тоталитарным религиозным режимом. Терпеть не могу, когда в душу лезут немытыми руками, нечищеными глазами и нечесаными бородами. Однако ставлю эксперимент, насколько хватит неуёмного любопытства монашка. Двенадцать минут, ахренеть.

Дождавшись, наконец, его ухода, я принимаюсь варганить из молока озарений текстовый комок будущего еретического масла. Однако, шшшш! Вслух такие вещи произносить не стоит, а лучше и про себя не мыслить, иначе: ЕРЕСЬ! Анафема, отлучение, вечное проклятие, ну и конечно – куда уж без них – КОСТЕРКИ.

fausterian

SonicфэндомыDr. WilydreggmanDr. Ivo Robotnik

,Sonic,соник, Sonic the hedgehog,,фэндомы,Dr. Wily,dr,eggman,Dr. Ivo Robotnik

emil

страхстрашилкаЧикаговайомингвзломtldrкрипотапесочница

Сейчас я расскажу о Вайомингском инциденте.
Вайомингский инцидент — взлом телесети в штате Вайоминг, произошедший 22 ноября 1987 года. Во время показа телепередачи «Doctor Who» в 23:15 эфир внезапно прервался и в эфире появился ролик продолжительностью 6 минут, на первый взгляд абсолютно бессмысленного содержания. На экране появлялись стилизованные проекции человеческих голов с разными эмоциями, сообщение «333-333-333 We Present A SPECIAL PRESENTATION», а так же различные текстовые заставки, типа «Почему ты ненавидишь?», «Ты болен», «Ты можешь потерять всё» и т. д. Через 6 минут после взлома эфир продолжился, что странно с той же фотографии что и в начале показа.
В ту же ночь, практически сразу после эфира в местные поликлиники обратилось сразу несколько десятков человек с жалобами на сильную головную боль, на беспричинный страх, на тошноту, головокружения и галлюцинации. Расследование инцидента так ничего и не дало, и хакер, взломавший сигнал, так и не был найден.
Подробное исследование ролика показало, что в звуковой дорожке содержались модуляции очень низких частот (16-19 Гц), которые практически не воспринимаются человеческим ухом, но зато сильно влияют на психику, создавая чувство страха, неуверенности, угнетения и ощущения, будто кто-то стоит сзади. Это, вкупе с видеорядом с периодически проскакивавшими сообщениями гипнотизирующе-угнетающего характера и создавало тяжелое угнетающее воздействие на разум. Впрочем, бытовая аппаратура не воспроизводит частоты ниже 20 герц за ненадобностью, так что воздействие инфразвука через обычные телевизоры неправдоподобно.
Наиболее близким аналогом «Вайомингского инцидента» считается видео из фильма «Звонок», где основная сюжетная линия выстроена именно вокруг этого ролика, после просмотра которого человека вскоре настигала смерть. В том видео также показывались какие-то на первый взгляд бессмысленные картины, которые в целом также действовали весьма угнетающе.

На русском

Но по настоящему:
Куда более приближённым к реальности кажется этот ролик, также прерывающий показ сериала «Доктор Кто». Обращает на себя внимание качество изображения — у ролика с бошками оно для 1987-го неправдоподобно высокое, даже с учётом возможной реставрации. Наконец, его содержание полностью совпадает с тем, что описано по ссылке на Педивикию выше: на экране, на фоне крутящегося гофрированного листа железа, ВНЕЗАПНО появляется мужик в маске, немного напоминающий Фантомаса, и начинает нести всякую хуйню, перемежаемую хихиканьем, а затем снимает штаны, и какая-то тётка бьёт его мухобойкой по голой жопе. Весь этот паноптикум длится полторы минуты, чего, в принципе, достаточно, чтобы осуществить «угон» сигнала и съебаться, пока реальные сотрудники телестудии не сообразили, что к чему. Кроме того, все звуки в ролике с бошками хорошо различимы, тогда как в ролике Макса Хедрума электронных хрипов столько, что из-за них голос мужика временами невозможно разобрать. Вполне объяснимо слиянием двух сигналов.
К слову, инцидентов Макса Хедрума было ДВА: за два часа до этого на другом телеканале новости спорта были прерваны тем же мужиком на фоне того же гофрированного листа. В том эпизоде он вообще ничего не говорил, а просто дёргался перед экраном в течение 20 секунд, после чего исчез, и по ящику вновь пошли спортивные новости. Очевидно, вторжение Макса не прошло незамеченным и для самой телестудии — охуевший комментатор сразу после возобновления сигнала задался вопросом: а шо это было? Кстати, по официальной версии, установить, кто же именно скрывался под личиной «Макса Хедрума» и как он осуществил «угон» сигнала, не удалось до сих пор.
Видосы с Максом;во время доктора кто